Саэрос, переведя взгляд с эльфа на портрет Лутиэн, около которого сын Арафинвэ распивал вино с Амдиром и Белегом, мечтательно улыбнулся.

— Господин Финрод, — вежливее некуда произнёс советник, — я бы не стал мешать тебе праздновать свадьбу сестры, однако…

— Король приказал, — перебил Финдарато, отдав бокал лучнику и медленно направившись к Саэросу. — Эльвэ приказал тебе шпионить за мной, потому что ты — самый преданный слуга своего господина. Ты вызнал всё, что смог, у моего брата. Теперь моя очередь быть допрошенным?

В воздухе зазвенела магия, и Белег поморщился, чувствуя, как чары, пусть и направленные не на него, начинают струиться сквозь плоть.

— Мой слуга, хвалю тебя, — тихо запел сын Арафинвэ, подражая интонации Тингола, проникая колдовской мелодией в сердце опешившего Саэроса. — Ты сделал в точности так, как я просил.

А теперь давай Финрода сюда —

Он так беспомощен, мне он уже мил. — Засмеявшись, почувствовав страх в душе Синда, Инголдо сменил интонацию, изобразив самого советника:

— Нет, постой! Не так всё просто!

Теперь ты выслушай меня!

Не хочу быть слугой, низких почестей уродством,

Свободу мне дай, и Финрод будет у тебя.

Наслаждаясь произведённым эффектом, озвучив то, о чём Саэрос боялся даже помыслить, Финдарато нанёс магический удар, заставив советника покачнуться, потерять связь с реальностью. Перед глазами дориатского эльфа вырос лес. Зелёный, хвойный, мрачный. Это не Королевство под Завесой. Сердце сковал панический ужас, и то был страх смерти. Очень дрянной смерти…

— Если мир скудных эмоций

Меня поедает без отвращения, — запел страшно изменившийся голос Финдарато, — разум того, чья суть — дитя Солнца,

Погубит нас за год и мгновения.

Рядом был кто-то, от кого исходила угроза, кто-то красивый, страшный и безумный. Саэрос увидел чёрные волосы. Нолдо?! Нет. Кто это? Что за существо?

Лес. И воплощение проклятия самого Моргота! Страх. Смерть.

— Необходимость выживать —

Это свойство каждого,

И ты перестанешь существовать

Без умения, в этом мире столь важного.

Беги! Тебе от меня всё равно не скрыться!

Беги! Разве ты не знал, я играю с тобой!

Время пришло судьбе твоей сбыться,

И я иду за твоей душой.

Твоё дыхание, словно бритва,

Режет страницы твоей же молитвы.

Я знаю об этом, ты слышишь меня.

Пусть страх первобытный направляет тебя!

Беги! Тебе от меня всё равно не скрыться!

Беги! Кончились игры, догорает огонь.

Время пришло судьбе твоей сбыться,

Стрела свистит за твоей спиной.

— Оставь его, приятель! — голос Амдира разорвал сети чар, и Саэрос, схватившись за голову, бросился прочь. — Он тебе отомстит, Ном, — сказал воин.

Но Финдарато лишь отмахнулся. Отомстит? И как, интересно?

Примечание к части Песни из рок-мюзикла "Повелитель снов" "Смерть слуги" и "Беги!"

Гордость отца

Море далеко, и каким бы высоким ни было окно, не увидеть непокорных волн, опасных и завораживающих. Перевала Хэлкараксэ больше нет, и ничто не соединяет две земли: Аман и Эндорэ.

Только память.

Одинокий дворец, похожий на наконечник стрелы, утопающий по мраке ночи, озарял бесконечно далёкий и безразличный свет манящих звёзд.

В широко распахнутое окно ворвался пахнущий лесом ветер и голоса птиц. Когда-то очень давно можно было добежать до дворца Феанаро и спросить Тьелко, о чём поют сегодня пернатые, а потом сочинять музыку с Кано и Финдарато.

Створка двинулась, свет Итиль нежно заиграл с мозаичным узором, трель ночного певца зазвенела ближе. Бутыль почти опустела, и Финдекано вспомнил пустоту, поглотившую его в Альквалондэ после одержанной победы. Если бы не Нарнис…

Обернувшись и посмотрев на портрет супруги на стене, герой Астальдо печально улыбнулся. Наверное, кроме самого Финдекано, никто во всей Арде не верил, что дева из Первого Дома Нолдор может любить принца из Второго.

Но Финдекано не просто верил. Он знал, не сомневался, и поэтому был способен справиться с чем угодно, даже обрушившимся раскалённым потоком пониманием того, как несправедливо устроен мир.

А сейчас Нарнис так же далеко, как и счастливое прошлое, когда можно было сочинять глупые песенки с Макалаурэ и Финдарато, и спрашивать Тьелко, о чём щебечут птахи с розово-золотым оперением.

— О чём поёт ночная птица,

Одна в звенящей тишине?

О том, с чем скоро разлучится

И будет видеть лишь во сне, — полушёпотом начал произносить Финдекано, вспоминая путь во льдах, гибель верных соратников и то, как сам не раз избежал смерти лишь чудом. — О том, что завтра в путь неблизкий,

Расправив крылья, полетит.

О том, что жизнь глупа без риска,

И правда всё же победит.

Ночные песни птицы вещей

Мне стали пищей для души.

Я понял вдруг простую вещь —

Мне будет трудно с ней проститься.

Холодным утром крик последний

Лишь бросит в сторону мою.

Ночной певец, я твой наследник,

Лети, я песню допою!

С картины смотрели пронзительные серые глаза.

— Я спас твоего отца, Нарнис, — покачав головой, вздохнул герой Астальдо, — но как всё обернулось? Хотя, это неважно. Главное, Нельяфинвэ жив и свободен. Я знаю, Нарнис, он победит нашего врага. Знаю! Если не Нельо, то никто. И я сделаю всё, чтобы помочь ему. Тебе очень повезло с отцом, любимая.

Допив остатки вина, Финдекано подумал, что давно пора идти тренироваться в стрельбе из лука на полном скаку среди ночного леса и в утренних сумерках. Наверное, соратники уже заждались.

Осторожно коснувшись нарисованного лица, сын нолдорана улыбнулся.

— Мне не так повезло с отцом, как тебе, — тихо сказал принц, — но праздник, который он устроит, действительно необходим. Наша семья, забывшая о родстве, соберётся вместе, и, рано или поздно, мы сможем договориться, объединиться и вновь стать единым сильным государством. Иначе быть не может, Нарнис. Я знаю.

***

«Ты гордился бы мной, отец? — мысль уколола даже не кинжалом. Тонкой швейной иглой. — А ты, брат? Полубрат. Чем бы ответил мне? Тебе пришлось бы признать поражение передо мной, Гениальный Финвэ, Искусный Финвэ, непревзойдённый изобретатель и учёный, которого почитают наравне с создателем письменности! Кузнец и ювелир, лидер, за которым слепо шёл народ! Тебе, да, тебе пришлось бы признать мою победу! И, знай, сын вышивальщицы, отец был бы рад этому. Ты, наконец, перестал бы давить на него, тебе пришлось бы признать его право на счастье без тебя! И… Знаешь, Феанаро, кажется, я привык к мысли, что ты мёртв. И даже верю в это и не жду, что ты ворвёшься в мой дворец и станешь мне угрожать. Да, ты мёртв, полубрат. Знаю, ты не оставил бы своего сына висеть на скале. Даже того, кто имел наглость спорить с тобой».

Посмотрев изображение мемориальной колонны, недавно установленной в горах, где по рассказам умер полубрат, Нолофинвэ подумал, что этой дани памяти вполне достаточно. Имя Феанаро Куруфинвэ нельзя предать забвению, но и слишком прославлять не стоит.

«Анайрэ бы осудила меня, — печальная усмешка тронула губы нолдорана. — Не разобравшись и даже не попробовав разобраться. Я оказался бы виноват во всём, но ни одного способа разрешить трудности предложено бы не было».

Откуда-то снова взялась обида на супругу, однако Нолофинвэ подумал, что сгинувшая в огне войны любовь уже не имеет никакого значения. Анайрэ не из тех, кто будет вечно тосковать, она найдёт силы жить и способы сделать свой мир снова комфортным.

«Я был уверен, — подойдя к картам на стене, нолдоран оценивающе осмотрел закрашенные белые пятна, представленные в выгодном для короля свете, — что мои владения огромны. Мои! Не семи разных королей! Моя страна больше, чем у Тингола со всеми его вассалами! Моя! Я — верховный нолдоран! И в моём подчинении может быть хоть сотня других нолдоранов! Феанариони не могло прийти в голову, как я их перехитрю! Вам не тягаться со мной, дети полубрата!»