— Сначала я хочу понять, к чему был этот разговор, — появился из-за деревьев эльф с редкой внешностью: золотыми волосами Ваньяр и карими глазами Авари. — В беседах о заключённых в Средиземье браках между аманэльдар и недостойными их дикарями ты, Сайвэ, не раз плевался ядом, и однажды ответишь за это, когда я получу позволение короля причинить вред его ближайшему верному. Но сейчас я услышал гораздо худшие речи, чем обычно. В моей семье всегда с недоверием относились к перебежчикам, независимо от обстоятельств, заставивших отречься от своего лидера, и теперь я снова слышу подтверждение правоты родичей. Ты, бывший верный Феанаро Куруфинвэ, хочешь снова сменить владыку и подбиваешь на это нас?

— Никогда не понимал тех, кто шёл за Феанаро и называл его своим лидером, — вступился за собрата Филинквэ. — Своего лидера необходимо поддерживать и защищать, но Феанаро так себя вёл, что у его сторонников просто не оставалось друзей! Я не хотел оказаться верным лорда, который вечно воюет один против всей Арды, умудряясь настроить против себя любого, кто имел несчастье оказаться в поле его зрения. Защищать короля от каждого встречного — нет, благодарю. Это слишком большая честь для простого охотника.

— А я ни за что не присягнул бы Нолофинвэ, — Воримо встал рядом с кузеном, давая понять, что не позволит выяснять отношения силой. — Во Втором Доме мне не нравилось, что я проигрываю в искусстве менестреля этому опарышу Аклариквету! Кому угодно можно уступить первенство, но только не ему!

— Ха! — Сайвэ скрестил руки на груди. — Я знаю одного любителя витать в облаках, который пошёл в Исход с Финдарато ради Артанис. Этот глупый эльда всегда был влюблён в Нэрвен, но не смел ей сказать и даже присягнуть на верность: знал — она однажды выберет в мужья другого, и понимал, что не сможет вечно быть рядом, видя её недоступной. Видя её чужой женой! А на службе у короля Финдарато остаётся надежда иногда слышать о любимой, знать, как у неё дела, а, может, и увидеть вновь когда-нибудь. Но в итоге, вместо мечтаний о прекрасной Нолдиэ, этот глупец проводит время то с гномами, то с этими существами, которые воняют не лучше орочьего войска!

— Ни за что бы не стал рядиться орком, — вдруг сказал Эсуил, снимая с огня дичь, — даже если это вопрос жизни и смерти! Это мерзко! Недостойно! Вы слышали о странных орках в Таргелионе? Химрингские воины молчат о военных делах, зато верные короля Маглора пару раз обмолвились о том, что их обвиняют в безответственности, приписывая плохую службу на границе, мол, сквозь «Дыру Маглора» орки лезут. Но воины уверены, что мимо них никто не мог пройти, а после Аглареб всех прорвавшихся в Белерианд врагов перебили!

— Стать орком — худшее, что может случиться с эльфом, — кивнул золотоволосый кареглазый воин. — Однако я хочу услышать объяснения!

— Йавиэрион, — Филинквэ похлопал юного собрата по плечу, — никто здесь не думает о предательстве. Я пошёл за моим королём не только потому, что мой лучший друг Индвэ долго меня уговаривал, приводя разные аргументы. Я любил Валар и готов был многое им простить, готов был верить, что всё снова будет хорошо, но ни один из оставшихся в Амане королей более не казался мне достойным, а Валар считать непосредственными лидерами, минуя арана, не решался. Кто я, чтобы настолько приблизиться к ним? Валар не меня избрали. — Охотник хмыкнул. — Уходившие в Эндорэ владыки тоже казались мне не теми, за кем я бы следовал, не оглядываясь. Я никогда не понимал вражды Феанаро и Нолофинвэ, не оправдывал ни одного, ни другого, поэтому очень рад, что король Инголдо выше подобных дрязг. А заодно мне не обидно, что моя жена не пошла со мной в Исход. Если уж самого Финдарато не поддержала супруга, то и мне горевать не о чем.

— Мы отвлеклись, — Сайвэ посмотрел в ясное синее небо. — Воримо, пойдём со мной к поляне с дикарями, а Филинквэ останется здесь — расскажет остальным, кто на этот раз будет нашими друзьями. Полагаю, надо готовиться к неожиданностям.

***

Посмотрев с неодобрением на почти достигшего высшей степени блаженства дикого менестреля, сын валинорского нолдорана обернулся к Эрьярону и очень осуждающе покачал головой.

— Финдарато Инголдо, Финрод Фелагунд Ном, — плавно положив ладонь на грудь, произнёс нарготрондский владыка, — не хочет это видеть. Некрасиво!

Какая-то седая женщина испугалась, бросилась обнимать занятого собой музыканта. Тот мгновенно рассвирипел, потому что очень хотел закончить дело, но его отвлекли, и желание пропало. Не обращая внимания на истошно орущего и вырывающегося соплеменника, старуха начала что-то умоляюще кричать и размахивать свободной от крепкого объятия рукой.

— Не знаю, что она имеет в виду, — тихо сказал Эрьярон, — но тебя явно поняли неправильно.

— А как сделать, чтобы поняли правильно? — съязвил Финдарато.

Верный собрат пожал плечами, сделал шаг в сторону от своего владыки и показал жестами, что демонстрировать возможности своего достоинства следует там, где никто не видит.

Люди испугались ещё больше, женщина уволокла куда-то горе-музыканта, и воцарилась тишина.

— Может, уголь на подносе надо было взять и поджечь? — предположил Эрьярон.

Король развёл руками. Надеясь, что не каждое его действие будет сопровождаться публичным самоудовлетворением или паникой дикарей, Инголдо взял из-за пояса кремень.

Старики с углями, злые и растерянные, заметив внимание, приободрились, подтолкнули вперёд юнцов.

Немного подумав, Финдарато подмигнул собрату и дал знак бдившему поблизости Орикону.

Третий золотоволосый эльф оказался на поляне и протянул своему королю щит, украшенный символом Нарготронда.

Нарисованный на металле факел так потряс стариков, что они оба затряслись и упали бы, если бы на помощь не подоспели собратья.

Финдарато хотел снова запеть, потому что из всего, что он делал, дикари спокойнее реагировали именно на музыку, но вдруг горизонт начал светлеть, восходящее солнце озарило верхушки деревьев, и люди, до этого момента считавшие Инголдо небесным светилом, а других эльфов — вероятно, его детьми, поэтому боявшиеся к ним приближаться из-за опасности сгореть в небесном священном пламени, поняли — перед ними вовсе не солнце. И страх, смешанный со священным трепетом, сменился иными чувствами.

Правитель народа алкарим

Палач нанёс последний из положенных ударов хлыстом и облизнулся, смакуя попавшую на лицо кровь виновного.

Колдовской мрак, скрывавший земли «чёрного врага эльфов» Мелькора от жара лучей светоча Ариэн, давно смешался с едким смрадным дымом множества печей, сжигавших уголь, жидкое топливо и мусор в чудовищных количествах, и люди всё чаще болели: кашляли, задыхались, покрывались сыпью и экземами. Чем больше была примесь орочьей крови, тем проще переносилось загрязнение воздуха, тем реже рождались нежизнеспособные уродцы, однако всё равно из-за недостатка света и еды кривоногие и сутулые, прыщавые беззубые полулюди умирали всё более молодыми, тяжко хворали с ранней юности, население росло лишь за счёт ежегодной беременности способных рожать женщин и ненасытной жажды мужчин долбить каждую дырку между ног, чему хорошо способствовала растущая всюду сорная трава, облегчавшая боль, снимавшая усталось и быстро возбуждавшая даже покойника. Плодившиеся в том числе против желания и в результате насилия самки обеспечивали своего владыку рабами и воинами в достатке, а качество потомства от людей не требовалось.

Кровь была везде: на помосте, где стегали подвешенных за руки преступников, на палачах, на земле, даже на ближайших зрителях.

Сегодня к месту казни согнали рабов со всех ближайших шахт, мастерских и стройплощадок — ситуация возникла крайне серьёзная, не случавшаяся ранее. Каждый обязан был увидеть, что стало с преступниками, и понять, как страшно наказание за бунт. Разве это сравнить с обычной поркой, на которую кто-то посмел обидеться?

«Неосторожное слово — удар! — приличными словами прокручивал в памяти выкрики протестовавших Даритель. — Непочтительный взгляд — удар! Недостаточное усердие в работе, независимо от причины — удар! И хорошо, если изобьёт надсмотрщик-орк. Если за дело возьмётся Балрог — шансов выжить не останется — огненный бич будет хлестать редко и вроде бы не слишком сильно, не то что орочий кнут, но боль, постепенно вгрызающаяся в раны, оставленные тёмным пламенем, сведёт сначала с ума, а потом — в могилу!»