— В смысле, с кем? — женщина налила ему вина, пододвинула хлеб. — Кто правит, с тем и буду. Мне-то что?

— Ла-адно, красотка, ла-адно.

— Наши говорят, хотели у сестры вождя дом отжать, — начал ухмыляться Доронор. — У той, которая под эльфа легла. Пришли, значит, а её и нет, соски этой, а муж спит. А Фаранор-то — наш парень, ну и ушли. А-ха-ха, пустые головы! Кстати, грят, спряталась соска у сестры своей, но мы её не трогаем. И белемиров дом тоже, ну сама понимаешь — у нас, приютских, нет никого, кроме них. Но если они сами полезут…

— Не думаю, — уверенно сказала Тин. — Бериль хоть Брегору и родня, но не особо ладит с ним. Мельдир ей подругой была.

Старый приятель отмахнулся:

— Давайте лучше нашу, ну, забацаем. Пташка, ты петь-то не разучилась? Развлекай, давай, гостей!

Понимая, что может начаться после песен и танцев, аданет прикинула: ради спасения жизни можно и отдаться, тем более, до свадьбы с Бреголасом было пару раз с тем, который сейчас сидит напротив и делает вид, будто не помнит ничего. Но шестеро пьяных мужиков…

Взяв из своей комнаты расстроенную лютню, Тин принялась грубо стучать по ней и от души бить по струнам.

— Псы с городских окраин —

Есть такая порода, — голос, конечно, был уже не тот, что в юности, но ещё вполне неплохо звучал, несмотря ни на что. — С виду обычная стая,

Их больше от года к году.

У них смышлёные морды

И, как у нас, слабые нервы.

Но каждый из них такой гордый!

И каждый хочет быть первым.

Они собираются в стаи,

Ещё не зная, что делать.

Может, просто полают,

А может, кого-то заденут.

И ушки у них на макушке,

Ты шепчешь — они услышут.

Улица — не игрушки,

Здесь учащённо дышут.

— А в этом месте по-другому не прожить! — подхватили гости, уже самостоятельно наливая себе выпивку. — А в этом месте по-другому не прожить!

Тин слышала — дети начали шуметь, но понимала — уходить нельзя. Не сейчас. Если не расположить к себе этих людей, можно не дожить до заката. И мелюзгу, увы, они тоже могут не пощадить. Но даже если и не тронут — куда малышам без родни? В приют? Ну уж нет!

— И тот случайный прохожий,

Что вечером жмётся к стенам, — громче запела аданет, яростнее терзая лютню, — днём им вряд ли поможет,

Разве что бритвой по венам.

И всё у них в порядке —

Есть кобеля, есть суки.

Первые ходят на блядки,

Вторые рожают в муках.

А те, что становятся старше,

Незаметно уходят —

Им просто становится страшно,

Они устают от погони.

Пускай же твёрже мышцы!

Сомнений всё меньше и меньше,

Движенья становятся резче,

Поступки становятся жёстче.

Зазвенела бьющаяся посуда — кто-то уронил кружку, а за ней и тарелку. По полу рассыпался аккуратно нарезанный хлеб.

— А по утрам им хочется плакать, — делала вид, что всё в порядке, хозяйка, —да слёз не видать на морде.

В Ангбанд душевную слякоть —

Надо держать породу!

Надо угробить время,

Чтоб вечером снова быть в форме.

Взвоет псиное племя —

Значит, снова всё в норме!

— А в этом месте по-другому не прожить!

Самый толстый из друзей начал засыпать. Остальные тоже явно устали, поскольку, скорее всего, не спали ночь. Кого-то хмель бодрил, кого-то наоборот.

— А в этом месте по-другому не прожить!

— Ладно, хозяюшка, хватит лютню дубасить, — рассмеялся старый друг. — Ты б отдохнуть нам дала, а то утомились ребята.

— Конечно, всё будет, — кивнула Тин. — Только в баньку зайдите, а то дети у меня, не дело немытыми тут ходить.

— Банька? — проснулся даже толстяк.

— Да-да, сейчас всё сделаю.

— Попаримся, братья, — хмыкнул, облизываясь, Доронор, — а потом отдохнём. Нам ещё надо выяснить, чё там у дома вождя творицо. Ты, Тинви, давай, баньку нам сделай, а сама сбегай, глянь, чё как. Чтобы мы вечерком уже в курсе были.

— Да-да, — легко согласилась аданет. — Всё сделаю. Пойдёмте, провожу-покажу, где что. Не волнуйся, по дружбе всё устрою. Мы ж одного поля ягодки, понимаем друг дружку.

***

Сбавить жар в бане супруга Бреголаса осмелилась лишь поздним вечером, когда изнутри уже давно не доносилось ни звука. Дверь выдержала удары ногами, за что спасибо гномам-мастерам.

Что теперь делать с шестью трупами?

Соловушка уложила детей спать, пообещав, что никто их больше не побеспокоит, а сама села во дворе и обхватила голову руками. Пожалуй, стоит попросить помощи лояльных вождю людей вынести тела предателей. И выбросить в речку. Кому они нужны? Родни нет, или она и не вспомнит о нерадивых членах семьи.

— Я им скажу, — аданет выдохнула, — что испугалась. И даже не совру! Я им скажу, что мне и детям угрожали. Я им скажу, что всецело поддерживаю Брегора, а эти страшные люди хотели его смерти. Да, так им и скажу.

Сердце бешено колотилось, и, чем дальше, тем сильнее. Аданет почувствовала, что не сможет больше сделать ни шагу, не встанет со скамьи. Всё, случившееся сегодня, скоро превратится в самый страшный ночной кошмар, лишь осознание того, что могло быть хуже, придавало сил. Дети целы — это главное. Она сама тоже. А эти трупы… Те, кем они были раньше, заслужили такую смерть.

Примечание к части Песня гр. ЧайФ "Псы с городских окраин"

Это не честный мятеж

Ночью шёл лёгкий снег, но к утру не осталось даже инея.

— Опять тепло не по сезону, — качал головой возница-эльф, не пользовавшийся ни кнутом, ни седлом. Как он управлял тройкой лошадей, для Барахира и Эмельдир оставалось загадкой.

— Давай придумаем, почему у него это получается, — шепнула девочка, косясь то на сопровождавших найдёнышей стражей, то на скакунов.

— Он и кони — братья по разуму, — очень серьёзно ответил сын вождя, — поэтому понимают друг друга без слов.

Эльф не обернулся на повозку, однако как-то странно ненадолго замер, и беоринги подумали, что, видимо, он услышал. Ох уж эти Старшие! Ничего от них не скроешь! А-ха-ха!

Один из воинов, немного похожий на беорингов, только чуть более коренастый, рассмеялся в усы.

— По-омню себя таким же остроязыким! — хмыкнул он. — Про всех обидное говорил, пока нос не сломали.

— Нос заживёт, — гордо заявил Барахир, многозначительно посмотрев на руки невесты, туда, где длинные рукава скрывали рубцы от прута. — Боль может сломать только слабака.

Охранник захохотал и совершенно не обиделся — что с юнцов взять? Сейчас вернутся, и родня их быстро научит уважать старших.

Помимо двух найденных беорингов, в повозке ехала женщина в кандалах, от которой воняло тухлой рыбой, а ещё был широкий деревянный ящик, засыпанный хвоей.

— Не понимаю, — нашла новую мишень для насмешек Эмельдир, — почему мертвяков, чтоб не воняли, ёлками прикрывают, а живых — нет?

Стражники покатились со смеху. Девочка, торжествуя, посмотрела на жениха и с неописуемым удивлением поняла — ему стыдно за поведение невесты. Да, Барахир поддерживает веселье, но будет рад его прекратить. В сердце вспыхнул протест, захотелось сделать что-то ещё более мерзкое, и Эмельдир уставилась в глаза жениха.

— Что? — спросила она язвительно. — Тебя за такие шутки бабушка ругает?

Юный беоринг поджал губы, отвернулся.

— Я его понимаю, — на полном серьёзе покачал головой стражник, — бабушки — страшные существа. Они хуже всех орков Моргота и его самого. От Моргота можно спастись бегством, а от бабушки — никогда.

Барахир промолчал. Сейчас в голову лезли особенно неприятные мысли о том, что Эмельдир совсем не такая, какой, по словам многочисленных воспитателей, должна быть жена вождя. Девочке не шли праздничные платья, сёстры смеялись, мол, она выглядит в кружевах стрекозой, севшей на одуванчик. Эмельдир всегда умудрялась испачкаться и порвать даже плотную одежду, зашивала неаккуратно, наспех, вместо обеда могла наесться того, что попадалось в саду или в лесу, и совершенно не выглядела готовой помогать другим.