Эол хмыкнул, потирая руки, чуть нагнулся к сыну:

— Я хочу увидеть, что будет с пройдохами, которые попытаются подделать митрил и подсунуть его Кхазад. Это будет красочное зрелище!

Не заслуживший имя юноша догадывался — ничего хорошего точно ждать не придётся, страх отразился на лице, и отец скривился, мол, трус.

— Ройте, ройте скорее, копайте!

В руки лопаты и ройте, ройте!

Камни блестящие — все настоящие

Цену дадут нам вдвойне.

И всё это мне, мне, мне!

Некоторые гости недовольно заёрзали.

— Видишь, — Эол снова хмыкнул, — сейчас те, кто хотят копать истинное серебро, полезут в драку. На чьей стороне присоединимся?

— Ох, какой случай! Как же я рад! — голосил и пил одновременно торговец. — Митрила куча! И там наверху буду я!

Не зная, что делать, Майрил опустил голову.

— Я знал, что ты испугаешься, служка, — с презрением произнёс отец, — но хотел убедиться. У тебя сегодня будет много работы. Исключительно увлекательной работы слуги.

Юный эльф согласно закивал — лучше убираться в кузнице, чем оказаться сейчас в самом пекле — некоторые наугрим уже полезли за пазухи. За оружием?

— У скольких врагов припадок случится,

Когда моим блеском дворец озарится!

Послушней котят станут эльфьи девицы,

Король даст мне титул не лорда, но принца!

Всё мне, мне, мне! Так и будет!

Всё мне, мне, мне. Нужно рыть!

И по праву славу даст мне открытие,

Король от события пребудет доволен вполне.

Достанется всё лишь мне.

Ждёт нас успех! Ведь не врут приметы!

Коль не хворал бы,

То тоже копал бы

Я с вами почти наравне!

— А ну, пасть захлопнул, гад!

***

— Потом была большая потасовка, — Маэглин старался говорить спокойно, хотя в душе ощущалось полнейшее смятение. — И мы ушли.

— Что ж, — Келебрех хищно улыбнулся, — начинаем копать. Перероем это гнездо, и найдём всё, что нужно! Для нашего дела.

Он подмигнул Ломиону, кивнул Глорфинделу.

«Гнездо», — подумал лорд Дома Крота, невольно вспоминая, как ещё называют гондолиндрим долину, в которой поселились. Бутон, котлован, даже ловушка! И в таком различии именований тоже пока не прослеживалось закономерности, как и с Пробудившимися и Пробуждёнными.

Примечание к части Песни: «Есть только миг» из к/ф «Земля Санникова»,

«Ройте, копайте» из м/ф «Покахонтас»

Одиночество — это удобно, но...

Вопреки обычаю не пустив коня в галоп, Глорфиндел поехал вокруг города — неспешная скачка помогала обдумать разговор с королём. Сначала Владыка Турукано собрал небольшой совет лордов, где выслушал, в основном, ничего не значащие новости, спросил Орлов о безопасности границ и Белерианда в целом, после чего распрощался почти со всеми, оставив в зале только двоих подданных.

«Лаурэфиндэ, Эктелион, — король замер за столом, словно превратился в статую, — у меня нет причин сомневаться в ваших словах относительно покоя Ондолиндэ, я знаю — вы действительно тщательно проверяете каждую мелочь, прежде, чем донести мне. Я уверен — мы в безопасности. Также мир царит везде, кроме самого крайнего севера, но в любом случае, до нас не долетают отголоски войны, от которой мы спрятались и продолжаем прятаться. Скажите честно, друзья мои, вы уверены, что мы укрываемся здесь не зря?»

Вопрос и удивил, и не удивил одновременно. Глорфиндел для себя решил, что Турукано до сих пор пытается оправдаться за побег сестры. Только зачем? Правителям всегда и везде позволялось больше, нежели кому-либо, и в Песне Камня Тема Власти звучит точно так же, как и в других частях Арды. На это можно злиться или обижаться, однако ситуация вряд ли изменится.

Решив, что переобщался с Умником и начал не просто говорить, но и думать, как подражающий Валар летописец, золотоволосый Орёл всё же поскакал быстрее.

Город жил обычной жизнью — кто-то пел и танцевал, другие сидели в садах и читали или писали, третьи шли по делам или спорили о чём-то. Дети с громкими криками и смехом носились по улицам, забегая порой в чужие дома, чтобы спрятаться. Светловолосые мальчик и девочка шумно поругались, началась драка, и Глорфиндел усмехнулся воспоминаниям.

Город жил обычной жизнью, и что же в этом плохого? Неужели покой и счастье столь многих не стоит такой незначительной жертвы, как необходимость скрывать местонахождение Ондолиндэ? Разве можно думать, что бдительная защита границ напрасна? Мысли отвлекли от дороги, и Глорфиндел вернулся к реальности, лишь увидев приближающиеся ворота своего дворца. Рядом с высоченной ажурно-цветочной изгородью сидела Фумеллотэ, держа в руках похожую на бутон лиру. Орёл внезапно осознал, что милая наивная дева уже стала неотъемлемой частью его жизни, постоянно появляясь рядом, и то, что она снова здесь, не просто привычно, но и приятно. Если бы Фумеллотэ здесь не оказалось, это было бы грустно, нарушило бы устоявшийся порядок жизни Ондолиндэ, который Глорфиндел столь рьяно охранял. Очень не хотелось признавать, что с Фумеллотэ встречаться не просто приходится, потому что она на этом настаивает, но и хочется. Какая же она милая! Лаурэфиндэ вспомнил, чем отталкивали его валинорские девы — в их глазах либо ослепительно сияла блаженная пустота, либо трепетал глубоко спрятанный страх сделать что-то не так и не суметь это скрыть. Подсознательно возникало ощущение если не опасности, то ненадёжности, а это чувство гондолинский страж ненавидел больше всего. Если уж впускать кого-то в свою жизнь, то лишь тех, кто не вызывает ощущения ходьбы по болоту, где, может быть, и не погибнешь, но точно измажешься.

Фумеллотэ не такая — она родилась в Средиземье, и в её глазах глубина совсем иная.

Сейчас милая дева была снова рядом, и ощущение правильности защищённого покоя дополнилось последней недостающей деталью.

— Прежде, чем ты скажешь, что уезжаешь, лорд Лаурэфиндэ, — зазвенел нежный голос, улыбка, на которую невозможно было не ответить, просияла по-детски загадочно, — послушай мою песню.

— Она должна будет хранить меня в опасных лесах? — беззлобно усмехнулся Глорфиндел, спешиваясь и давая знак слугам, что пока помощь не требуется.

— Нет, — совершенно серьёзно покачала головой Фумеллотэ. — Идея в ином.

Не печаль в моих глазах, не тоска, — начала подыгрывать читаемым нараспев стихам дева, — а досада на внезапную грусть.

И пускай я далека-далека,

И пускай ты одинок, это пусть!

Не расходится холодный туман,

По-осеннему нахмурился день,

Может, не было любви, был обман,

Но зачем же распустилась сирень?

«Какая же она милая!» — снова не смог противиться теплу в душе воин. Глорфиндела никогда не тяготило одиночество, однако не получалось не согласиться: с Фумеллотэ лучше, чем без неё.

— Надо мной зашелестели кусты

Молодой шелковистой листвой, — дева так увлеклась музыкой, что блаженно прикрыла глаза. Стало заметно — поёт она больше для себя, чем для возлюбленного, ей просто очень хочется поделиться творчеством, и от этого умиление только ещё пышнее разрасталось весенним разнотравьем. — И пьянят меня шальные цветы

Этой свежестью сирени хмельной.

Но растаяла, как лёд по весне,

Твоя лёгкая, прозрачная тень,

Неужели это было во сне?

Но зачем же распустилась сирень?

Ах, зачем в этот призрачный час,

В этот тихий и сумрачный день,

Январём запорошила нас

Белоснежно-хмельная сирень?

Открыв глаза, Фумеллотэ вопросительно взглянула на Глорфиндела. Она ждала, разумеется, похвалы, а Орёл чувствовал, что хочет поцеловать эту прелестную эльфийку, однако сделать шаг вперёд почему-то не получалось.

— Красивая песня, господин Лаурэфиндэ? — спросила дева.

Кивнув, воин достал из кошелька на поясе мириан из белого металла и вложил в ладонь ошарашенной Фумеллотэ.

— У меня нет с собой более дорогих монет, — пояснил Глорфиндел, — так что, я оценил твою музыку в меру скромных возможностей и удостоил высшей награды. Менестрели ведь именно так зарабатывают на жизнь.