Что произошло дальше, напрочь стёрлось из памяти мальчика, остался только свет в тёмном коридоре и сказанные мамой слова:

«Бабушка Бельдир умерла ночью».

Издеваешься, папа?

— Ты ведь хочешь, чтобы у папы всё было хорошо? — звучал в ухо горячий шёпот, а шершавая рука гладила по животу, сжимала грудь, сдавливала по очереди соски. — Хочешь, чтобы он остался самым главным? Хочешь богатства? Быть частью самой уважаемой семьи?

Ладони обжигали и возбуждали, прикосновения заставляли трепетать каждую частичку кожи, между ног сладко потянуло, спина сама собой изогнулась.

— Хочешь ведь? — вопрос стал требовательнее, пальцы проникли в лоно, ритмично нажимая и теребя.

— У-гу.

Тела соединились, движения начали ускоряться.

— Надо убрать лишь одну преграду к нашему счастью. Всего одну. И мы обязательно станем счастливой семьёй.

***

Возвращение домой вселяло странную тревогу, и Брегор невольно начал думать о родне казнённых бунтарей. Каждого члена их семей молодой вождь знал в лицо и по именам, и эти люди понимали, что всегда находятся под более пристальным наблюдением, нежели обычные жители Фиримара. Конечно, кому такое понравится, но как иначе? По большей части родня убийцы и его сообщников были простыми работягами, готовыми отдать часть урожая или своих изделий, чтобы из переписи жителей Дортониона вычеркнули их мятежных отцов, братьев и мужей ради покоя будущих поколений.

Однако старая рана снова напоминала о себе, и на этот раз, похоже, не из-за смены погоды.

— Останься дома, — сказал Брегор супруге, собираясь к Белемиру для разговора о будущем приюте для полукровок.

— Почему? — Мельдир, сидевшая у окна за прялкой, встревоженно обернулась.

— Не знаю, — вождь, поправляя рубаху, опустил глаза. — Наверное, я давно здесь не был, отвык. Всё враждебным кажется.

— Знаешь, — супруга встала и подошла вплотную, — когда я рядом с тобой, это может остановить тех, кто желает тебе зла. Я ведь ни в чём не виновата.

— Нет, Мельдир. Останься.

Помолчав немного, аданет улыбнулась:

— Я пойду в дом Белемира, чтобы поговорить с его женой. Но раз ты настаиваешь, выйдем в разное время. Хорошо?

— Я тебе кажусь сумасшедшим, да? — Брегор покачал головой.

— Если бы ты был таким, — Мельдир нежно обняла мужа, — притащил бы к нам тех дикарей. Но ты поступил мудро.

Улыбнувшись своим мыслям, женщина нагнулась к сундуку с парадной одеждой.

— Мне пора идти, — сказала она, открыв крышку и начав перебирать накидки. — Безопаснее ведь оказаться у Аданель раньше, чем ты туда придёшь, верно?

— Да, ты считаешь меня сумасшедшим, — вздохнул вождь, тронув висящую на шее камею. — Что ж, пусть так. Главное, чтобы ты любила меня, несмотря на это.

«И не только на это».

***

Голос маленького Берена то и дело доносился со двора, и Аданель каждый раз, слыша сына, с тревогой замолкала, сдержанно улыбалась.

— С этим приютом столько хлопот, — вздохнула она, наливая гостье молока с мёдом, пододвигая поднос с пирогами. — Но я… — сделав паузу, жена Белемира заговорила словно через силу. — Я не должна так думать, а уж тем более произносить вслух, но я вижу в этом не благо, а новое бремя для себя. Когда мать мужа умерла, я рыдала три дня, только не от горя, а потому, что почувствовала себя счастливой. А теперь новая беда. Понимаешь, дети, потерявшие родителей, это тяжёлое бремя для приёмной семьи. Сколько бы я ни называла Аданель дочкой, она всё равно не верит в мою любовь. Она опять не ночевала дома!

Снова помолчав, женщина прислушалась к звукам на улице.

— Прости, Мельдир, что говорю это всё. Скажи, если не хочешь слушать.

— Нет-нет, всё в порядке.

— Я говорила со знахарями. Понимаешь, болтают про Аданель всякое. Но знахари говорят, что у неё вряд ли будут дети — высокая, тело на мужское похоже, усы, на щеках волосы… И какая у неё радость в жизни? Вот и бегает по мужикам. Когда я думаю, сколько ещё таких судеб окажется в моих руках, мне становится страшно.

— Я помогу, чем смогу, — супруга вождя заметила, что съела уже больше, чем собиралась, стало неловко. — Когда мы ездили в Дор-Ломин, я говорила с женой Хатола. Мы подружились и стали переписываться, и недавно Дорвен написала мне, что Брегор рискует и настраивает против себя женщин, а те могут что угодно нашептать мужьям. Дорвен говорит, что семейные дела лучше оставить в семьях, сделать вид, будто ничего не происходит.

— Так было бы проще для всех, — согласилась Аданель.

— Дорвен сказала, что мужчины рано или поздно начинают требовать от жён наследников. Если жена не рожает, муж уходит к другой, сваливая вину на женщину. Но ведь порой бывает, что именно у мужчины слабое семя, но пока это станет понятно, сколько женщин окажутся брошенными жёнами?

— Принести в дом чужое дитя под видом своего — это подло, — строго сказала Аданель. — Я уверена, что лучше уйти от мужчины, который ищет повод сменить жену, чем подстраиваться под такого гадкого человека. Ко мне недавно приходила Тинвен. Это дальняя родственница наших мужей, её бабка была дочерью Барана, внучкой Беора. Несчастливая эта Тинвен, вроде и красивая, и умелица, но не везёт. На пожаре тогда погибли многие из её семьи, потом и выжившие умерли. Вышла она замуж, а муж заболел. И Тинвен спрашивала меня, как мне удалось забеременеть. Но так спросила, что мне захотелось прогнать эту…

Не договорив, Аданель снова прислушалась к голосам на улице.

— Ты понимаешь, мне показалось, будто Тинвен спрашивает, от кого у меня сын, чтобы тоже… Но ведь Берен — обычный ребёнок! Болеет, как все, растёт, как все! Видно же, что он — адан!

— Не думай об этом, — улыбнулась Мельдир. — У всех своя жизнь.

— Да, — взгляд супруги Белемира стал встревоженным, — однако Дорвен права насчёт Брегора. Понимаешь, мужчины… — Аданель вдруг понизила голос, наклонилась к Мельдир, — они ведь заносчивы. Не позволяя женщинам убивать нагулянный приплод, Брегор унижает тех, кому изменили. Тебе, наверное, сложно это понять, но мужчины мыслят иначе. Мужчина, которому изменили, хочет мести, и да, готов отыграться на младенце. А теперь всех оскорблённых лишат такой возможности.

— Я не хочу это понимать, — карие глаза жены вождя загорелись злобой. — Это отвратительно!

— Как говорят эльфы, — Аданель скривилась, — эти старики в юных телах: во всём подобном виновато искажение Моргота. Увы, мы, Младшие Дети Эру, перед ним бессильны.

С улицы донёсся заливистый хохот Берена, и обе женщины улыбнулись: мать — с любовью и волнением, а Мельдир — с тщательно скрываемой горечью. Ещё один пирожок оказался съеденным, стало совсем стыдно, зато немного светлее на сердце.

Вдруг послышались приближающиеся крики — кто-то звал на помощь. Аданель, бросив всё, ринулась за сыном, не разобравшись, что произошло, а Мельдир выглянула в окно и, расслышав долетающие слова, побледнела.

Этого не может быть! Хотя… нет, ещё как может.

***

По взглядам двух эльфов, взявшихся помогать со столь важным строительством, как возведение приюта для сирот, было понятно абсолютно всё, и Брегор многозначительно кивнул Белемиру.

— Кто-то украл часть стройматериала, — с усилием произнёс книжник, — однако я это предусмотрел и закупил с запасом.

— Это не значит, что вору подобное сойдёт с рук, — напрягся Брегор, стоя с тремя охранниками около почти готовой стены, — я лично прослежу за тем, чтобы все причастные понесли наказание. Вы здесь не видели того, что видел я, вот и позволяете себе что угодно! В Таргелионе эльфы за любую мелочь бросают виновников в тюрьмы! Лишают всего нажитого! И держат там, пока те не раскаются или не подохнут! Вы не понимаете, — закричал вождь в сторону собравшихся около сложенных брёвен рабочих, — как вам повезло с королём Номом! Знаете, где он сейчас? Он пытается помочь нашим братьям и сёстрам из Таргелиона! Но я не столь добр, как король Ном, и сейчас вами правлю я.

Эльфы отступили назад, заметно растерявшись и не зная, как реагировать.