— Пилинэль просила не как… политик, — вступила в разговор ещё одна шпионка, — она молила, как мать, чьи сыновья…

— Я. Не. Мать. — Угрожающе напомнила Оэруиль. — Я её не понимаю. Грязная подушка в своём письмишке корявенько нацарапала разные несуразности о том, что между нами есть давний договор, что мы заодно. Хочу, чтобы вы все поняли, что королева заодно с теми, кто действует во благо её королевству. Если сыновья Пилинэль обязаны послужить Таргелиону, умерев за него, мать должна быть счастлива, что от плевков её никудышного лона может быть хоть какая-то польза великой славной стране!

Чувствуя, что вот-вот сорвёт голос, Оэруиль откашлялась, взялась за графин, но вдруг отдёрнула руку.

— Моя дорогая, — очень некрасиво улыбнулась королева служанке, стоявший дальше всех у стены, — выпей сначала ты.

Девушка опешила, однако во взгляде не появился страх, что одновременно обрадовало и разозлило дочь оссириандского лорда: эльфийке было невыносимо думать, что из всех присутствующих больше всех напугана она сама.

— Мой супруг, твой король, — растягивая слова, заговорила Оэруиль, — умеет готовить яды. Не думаю, что он захотел бы отравить свою королеву, однако кто-либо другой мог совершить двойное преступление: украсть то, что принадлежит владыке и покуситься на жизнь владычицы. Пей. Твоя вероятная смерть не столь губительна для Таргелиона, как моя! Пей!

Теперь девушку охватил настоящий ужас: то ли от безумных речей Оэруиль, то ли от вероятности отравления, то ли от всего сразу. Покачнувшись, эльфийка подошла к столу, трясущимися руками попыталась взять графин, но не смогла его поднять.

— Напои её! — приказала королева «главной шпионке».

Служанка, изо всех сил делая покорный взгляд, начала исполнять волю госпожи.

И, наблюдая за вынужденными напоказ подчиняться эльфийками, понимая, что яда в сосуде нет и быть не может, Оэруиль вспоминала письмо Пилинэль и наслаждалась страданиями соперницы. Да, Карантир не был нужен дочери лорда Каленовэ в качестве супруга, рожать от него детей королева не стала бы и под страхом смерти… хотя… Если под страхом смерти, может, и стала бы, но Пилинэль… Эта нестираная простыня, наконец, поняла, что рано праздновала победу! Теперь пусть оплакивает сыновей, о деяниях которых стыдно говорить честно.

Как искажает свет

Подвешенный на дереве освежеванный баран, гниющий и смердящий, был одет в штаны и рубаху, какие носят наугрим, и любой, кто пошёл бы неохраняемой дорогой через таргелионское редколесье, увидел бы предупреждение. Слетевшиеся серокрылы и вороны с удовольствием лакомились воняющей плотью, придавая висящей туше ещё более зловещий вид.

— Уберём или оставим? — спросил Нолдо ближайшего соратника.

— Ха, — усмехнулся вставший под алые знамёна Химринга оссириандский эльф, — те, кто хотят сделать эту дорогу опасной, любят общаться путём красочных посланий. Что ж, наша очередь оставить знак.

Сняв со спины лук и достав белопёрую стрелу, Синда оторвал красный лоскут от нашивки на рукаве, привязал на древко и спустил тетиву. Пронзённая туша закачалась, птицы разлетелись, недовольно каркая.

— Подождём ответ в укрытии, — хмыкнул третий участник похода. — По реакции станет ясно, с кем имеем дело.

***

Редколесье шепталось и хохотало голосами птиц, животных и листвы. Песня ветра насмехалась над перетявкивающимся и скулящим зверьём, улетала к воде и с новой силой бросалась на берега, заглушая и рассеивая недружный беспорядочный хор.

— Мы ждали короля-коротышку, — фыркнул юный черноволосый эльф, — а в итоге наш висячок получил стрелу.

— Король здесь вряд ли появится, — невидимый в маскировочном плаще Нолдо постарше внимательно всмотрелся в рассеивающийся утренний туман. — Я хотел бы подвесить коронованного коротышку, а не тушу барана, тогда бы точно карлики забыли о планах строить тракт в обход нас.

— А я предлагал поймать одного из рабочих.

Братья переглянулись: младший смотрел с жестоким озорством, старший — с безжалостным расчётом.

Кривоватый кинжал с мутным, местами ржавым лезвием блёкло отразил лучи восходящего солнца, крутанувшись в ловких пальцах первого сына таргелионского короля.

Тише листвы прошелестели шаги, рядом с Нолдор призраком возникла девушка с падающими чуть ниже плеч светло-пепельными волосами.

— Они рядом, — прошептала эльфийка. — Похоже, хотят, чтобы мы знали, кто они и зачем пришли.

— Химринг, — повторил ухмылку отца младший Морифинвион. — Уверен, отец скоро договорится с дядей Маэдросом. Золотоносному Таргелиону есть, что предложить скудно существующему северу, правда, Ривиан?

Прозрачные глаза юной девы алчно блеснули. Принцы знали, почему дочка коневода ввязалась в опасную игру: эльфийка не стремилась завоевать любовь принцев, но обогатиться была совсем не прочь, поэтому вместе со своими старшими братьями присоединилась к отряду «орков». Отсутствие интереса со стороны девы задевало сыновей таргелионского короля, однако оба старались не показывать досаду, чтобы не давать повода смеяться над собой.

— Какое дело пограничникам до наших сборов дани? — подбоченилась Ривиан. — Хотят, чтобы мы делились прибылью?

— Разумеется, — старший принц как бы случайно коснулся выбившейся из-под капюшона светлой прядки, совсем нечаянно задев бархатистую щёку девушки. — И ведь не брезгует наш доблестный истребитель орков Моргота претендовать на их, то есть, наше, орочье добро.

— Но ведь на самом деле мы не орки, — Ривиан явно не нравилось называться некрасивым существом.

— Почему же? — Нолдо, будто бы по-дружески, обнял деву, мельком наблюдая недовольство младшего брата. — Разве проклятье не обращает добро во зло?

Глаза авантюристки загорелись азартом.

— Послушай, прелестная орчиха, — продолжил говорить принц, обнимая подругу крепче, — что рассказывал нам отец, твой владыка. Король Карантир родился в Светлом Амане, где эльфы не видели изъянов в своих господах. Отец говорил, что рабы должны быть слепыми, и слишком яркий блеск Валинора справлялся с этой задачей не хуже тьмы Моргота. А когда свет погас, прозревших прокляли.

***

Морифинвэ сидел в пышном кресле, играя роскошными перстнями на изящных пальцах.

— В Тирионе, — полуприкрыв неподвижные глаза, медленно рассказывал таргелионский нолдоран сыновьям, — как и во всём Валиноре, любили говорить об искажении. Стоило произойти чему-то, не вписывающемуся в шаблон идеального королевства, Валар сразу вспоминали о своём нерадивом собрате и о том, что он исказил Арду на этапе её создания. Мы все порчены, и нет смысла тешить себя самообманом, будто тьма не властна над нами. Всё, что начинается во имя добра, неминуемо обращается лихом, зло извращает нас, проникая с воздухом в грудь, с едой — в желудок, с тем, что мы видим и слышим — в сердце. Это искажение, которое является неотъемлемой частью бытия. А что есть искажённый эльф?

— Орк? — осмелился спросить тогда ещё маленький старший сын Карнистира Феанариона.

— Да, орк, — слова прозвучали равнодушным приговором. — А мы к тому же прокляты. Нам нет смысла ждать милости от судьбы, поэтому мы не обязаны быть милостивы сами. Нам нечего терять, а значит, и бояться не за что.

— Но… отец, — голос более взрослого ребёнка задрожал, младший же от страха и вовсе не мог сказать ни слова, — зачем тогда ты родил нас? Если мир такой страшный…

Морифинвэ словно ожил. Неподвижные глаза широко раскрылись, вспыхнули, забегали, будто в поисках жертвы, в которую в следующий миг полетит инкрустированный алмазами кинжал.

— Пусть они знают, что меня не запугать, — не своим голосом произнёс нолдоран. — Пусть наблюдают, как продолжается жизнь тех, кто прозрел, кто не захотел ползать на коленях, ослеплённый тьмой или блеском, пусть…

Король Таргелиона жутко оскалился, изображая довольную улыбку.

— Пусть видят, как искажает свет.

***

— Пусть видят, как искажает проклятый свет, — гордо повторил старший принц, поднимая руку с кинжалом.