Впереди из тьмы выступил каменный обрыв, на который пришлось прыгать через широкий разлом. Хлюпанье и чавканье смолкло, и стало ещё страшнее: теперь непонятно, где то, что преследовало… Вдруг сейчас набросится сзади?
Озираясь и уже не рассчитывая найти следы собратьев, Тьелпе и Дуилино пошли во тьму наугад.
Чистая честная боль
Дверь открылась, и в комнату вошла тень. Безмолвная, чёрная, и показалось, что повеяло холодом и сыростью безжизненных болот.
Питьяфинвэ собрал все силы, чтобы не выдать страх перед собственным братом. Не успев решить, стоит ли пытаться улыбаться, старший из близнецов увидел, как тень приблизилась почти вплотную, отбросила капюшон…
Отросшие до плеч огненные волосы, словно пламя очага, прогнали черноту из образа Тэльво, и теперь, если не встретиться с безразличным взглядом прозрачных серых глаз, рядом с младшим Феанорингом находиться стало не страшно.
— Тебя не предупредили, что я приду? — с досадой произнёс Тэлуфинвэ, подходя к чертежам на столе и критически присматриваясь. — Ты, наверно, хотел отдохнуть после трудной работы… Оборвавшиеся тросы на подъёмном механизме для камней едва не стоили жизни троим эльфам. Нам очень не хватает аманских материалов. В земле Валар никогда не рвались веревки. Полагаю, здесь тоже можно делать качественно, надёжно. Надо лишь додуматься до состава… Это непросто, к сожалению. Да, Питьяфинвэ, я пойду, пожалуй, раз ты хотел отдохнуть.
— Нет! Подожди! — старший из близнецов вскочил с постели, где сидел с книгой. — Ты ведь что-то собирался предложить.
— Попросить.
Тэльво вдруг сдвинул брови, болезненно морщась.
— Год прошёл, — сказал младший Феаноринг. — Я хотел ехать один, но… Мы с тобой ведь когда-то были одним целым, у нас было даже одно имя на двоих. Я подумал…
— Мы Амбаруссар, — с готовностью засобирался Питьяфинвэ. — И всегда будем вместе, как вместе пришли в мир. Куда поедем?
— В Первую Гавань, — вздохнул Тэлуфинвэ, закрывая глаза. — Год прошёл… Целый год…
***
Скачка через лес казалась вечной, несмотря на явную спешку. Всю дорогу Тэльво подгонял лошадь, словно боясь не успеть. А ещё он постоянно что-то говорил, порой совершенно бессмысленные вещи, и, слушая брата, не зная, что ему отвечать и стоит ли пытаться вклиниваться в бесконечный поток речей, Питьяфинвэ чувствовал себя абсолютно беспомощным, прекрасно понимая, что для брата сделать ничего не сможет. А ведь уже начала зарождаться надежда, что Тэльво справился с потерей… Неужели нет?
Приближение места высадки флота Феанаро Куруфинвэ, отмеченного на картах Нолдор «Первая Гавань», ознаменовалось вдруг обрушившейся тишиной: Тэльво замолчал.
И лишь когда близнецы поднялись на высокий скалистый берег, на котором произошла первая стычка с воинами Моргота, последний из сыновей Феанаро заговорил опять.
— Я хотел всё забыть, — голос Феаноринга дрожал и срывался, — словно мне это привиделось, когда настигло пророчество Валар. Просто сон, который может вовсе не сбыться. А потом…
Тэльво замолчал, и Питьяфинвэ неуверенно приобнял брата. Сдавив ладонью предплечье старшего близнеца, Амбарусса, дыша громко и неровно, выдавил слова:
— Потом я понял, что боль от потери жены и ребёнка гораздо чище и честнее, чем вся пришедшая после. И пусть лучше всё положенное мне страдание сойдётся клином на Иримэль. Я не хочу убивать себя мыслью, что должен был проститься с отцом, подойти, пока он был жив, наплевав на гордость. Не хочу вспоминать Нельо и терзаться угрызениями совести, проклиная себя и своё малодушие.
Снова выдержав паузу, Феаноринг посмотрел вдаль, на спокойное чёрное море, которое тревожила лишь мелкая рябь, и печально улыбнулся.
— Знаешь, Малявка, — с горечью усмехнулся он, — один из казнённых отцом моряков однажды пел песню о жене, которая осталась в Альквалондэ. Эльф просто хотел вернуться домой. Я немного переделал текст, и теперь… Надо было петь для Иримэль, пока она жила, дышала, улыбалась… Пусть и неискренне. Меня всегда отталкивала её улыбка: я чувствовал фальшь. Но это неважно. Иримэль было бы приятно знать, что ей посвящают песни. Теперь поздно… Но, быть может, Уинэн забрала мою семью к себе, как гласит тэлерийская легенда, и, если спеть для моря, музыка долетит и до них…
Так бесконечна морская гладь,
Как одиночество моё.
Здесь от себя мне не убежать,
И не забыться сладким сном.
У этой жизни нет новых берегов,
И ветер рвет остатки парусов.
Голос Тэльво дрожал, а Питьяфинвэ с трудом сдерживал эмоции.
Я прикоснулся к мечтам твоим,
И был недобрым этот миг.
Песком сквозь пальцы мои скользил
Тот мир, что был открыт двоим.
Мы шли навстречу, всё ускоряя шаг,
Прошли насквозь, друг друга не узнав.
Я здесь! Где стынет свет и покой,
Я снова здесь! Я слышу имя твоё.
Из вечности лет летит забытый голос,
Чтобы упасть с ночных небес холодным огнём…
— Однажды я осознал, — закрыв глаза, выдохнул Тэлуфинвэ, — что звезда нашего рода — это не лучи, а лезвия. Я порезался о них, и… Малявка, раны не зажили до сих пор.
— Ничего, — с усилием улыбнулся Питьяфинвэ, — ничего, Последыш. Заживут. Мы Амбаруссар, и вместе справимся с любой бедой.
— Конечно. Мы Амбаруссар. Мы справимся. Однажды. Но сейчас… Давай просто молча посмотрим на море. Оно сегодня притягивает взгляд, как никогда.
Примечание к части Песня В.Кипелова "Я здесь"
Мечтая дождаться любви
Музыку моря, как гласит легенда Тэлери, нельзя назвать одной из Песен Истины, потому что в бескрайней воде звучит пролившаяся слезами радости и горя, умиления и страха, надежды и отчаяния, Великая Песнь Творения.
И, чем шире раскидывается пред взором спокойная гладь или взволнованное опасное чудовище, тем громче звучит тема, тем глубже мелодия проникает в сердце, навек вытесняя из души любовь ко всей остальной музыке.
История юной Атариэль тоже могла бы стать легендой о музыке, если бы дева рассказала о ней, однако эльфийка предпочитала молчать о том, как…
Однажды смолкли и стёрлись из памяти все слышанные ранее песни, которые обычно поют мамы детям, когда в осиротевший дом ворвались пятеро Нолдор в синем со звёздами, в соседних комнатах испуганно закричали, а потом заплакали.
Атариэль, привыкшая прятаться от воображаемых летающих акул под одеялом, вдруг до ужаса ясно осознала, что жуткие фантазии — ничто по сравнению с этими живыми, настоящими, красивыми врагами. Девочка не знала, зачем пришли черноволосые эльфы в напоминающих звёздное небо плащах, что они ищут, и почему говорят не на тэлерине, но поняла одно: ей с ними не справиться, и слёзы лить бесполезно.
Забившись в угол, Атариэль услышала, как распахнулась дверь, вошли двое. Из гостиной донеслись хохот, звон посуды и пение:
Кровь пролить за брата святое,
Кровь решает всё на века.
Грех вины лишь кровь твоя смоет,
Кровь одна бывает права.
Где бы ты ни был, помни:
Дома тебя не ждут.
Меч твой и щит, воин,
Славу тебе принесут.
Если ты сын младший,
Значит, удел твой простой:
Будешь как все — павший,
Или как я, но живой.
Кровь пролить — ни вздоха, ни стона.
Кровь решает, кто на коне.
Кровь всегда превыше закона,
А законы крови в цене.
Нолдор, вошедшие в спальню, не сразу увидели притихшего, сжавшегося в комок ребёнка. Они подпевали собратьям и продолжали поиски. Атариэль уверилась: ищут её, чтобы… Девочка не знала, зачем, но было всё равно страшно. Очень-очень.
Спальню постепенно заполнял странный запах, который иногда ощущался за столом во время праздников. Пламя факелов в руках Нолдор плясало, бросая отсветы на стены.
— Эй, кто это здесь? — один из звёздных эльфов увидел притаившегося ребёнка и присел рядом. В его глазах, серых и блестящих, напомнивших крохе цветом перила на крыльце, отразился не только алый огонь, но и умиление. — Скажи, малыш, где у мамы может быть спрятан портрет принца или короля? Есть что-то подобное в доме?
