***
На поляне было непривычно пусто. И чисто. Вокруг набирались сил юные саженцы, берег был разровнен и укреплён, места для костров стали каменными, большинство ныне оказавшихся не нужными ушедшим хозяевам шалашей превратились в крепкие тёплые дома, водоотводы защищали жилую территорию от ливневой воды, зато те места, где теперь росли овощи, щедро снабжались влагой.
Трах-Тах сам не знал, зачем наведался к соседям, с которыми так и не вышло дружбы. Может быть, попрощаться?
Мужчина не ушёл вместе с эльфами, чувствуя, что не осилит дорогу — сердце от любой нагрузки билось теперь совсем неровно, болезненно, а в глазах темнело. Наверное, грядущая зима станет для Сына Грозы, так и не оказавшегося великим вождём, последней. От подобных мыслей было грустно, хотелось спеть что-нибудь на эльфийском, но память подводила.
Взглянув на притихшую поляну, где уже никогда не появятся последовавшие за Номом умница Огогом, молодчина Жуух с семьёй, певец Сокол, охотник Туча и весь его род, и многие из тех, кого Трах-Тах видел, но не запомнил, Сын Грозы с трудом вздохнул и потёр ноющую слева грудь. Больно. И руки немеют. А занятые своими делами мужчины и женщины не станут обращать внимание на одинокого старика. И детей здесь почти не осталось… Да если даже обратят, то что? Если уж сами эльфы бессильны перед смертью…
Трах-Тах взглянул на трясущегося от злости хранителя огня, с руганью сжигавшего огромные чертежи. Сын Грозы знал, что это за бумаги: один из мастеров, с несложным именем Геми, золотоволосый, с внимательными, смотрящими прямо в душу глазами, покидая поляну, оставил свои наработки, сделав вид, будто забыл о них, а когда Трах-Тах напомнил, только молча подмигнул и запрыгнул в телегу. Оказалось, зря старался: вождь Буур решил жить по-старому, своим умом и советом хранителей огня, а властолюбивые старики, разумеется, сразу же принялись уничтожать всё, что напоминало о ненавистных «номах».
Стараясь дышать глубже и осторожнее, всё тяжелее опираясь на палку, Сын Грозы поплёлся прочь, сам не зная, куда идёт.
Он не увидел, как молодой сын вождя Буура, мечтавший уйти с эльфами, но побоявшийся перечить отцу, в тайне от всех набрал коры и начал восстанавливать по памяти погибшие в огне чертежи мастера с несложным именем, которое, однако, так и не удалось запомнить правильно.
О письмах из королевства Амбаруссар
Письмо прилетело на крыльях белоснежной голубки с пышным хвостом, которая, на удивление не стала жертвой ни одного крылатого шпиона Моргота или обыкновенного хищника. Этот факт заставил с уважением вспомнить про охотников, охранявших почтовые пути в лесах, и взглянуть на север с большей уверенностью, нежели мгновение назад.
Стаи перелётных птиц кружили на фоне холодного серого неба и величавого алого знамени, химрингские башни, словно копья, грозили уплотнившимся облакам, приказывая расступиться.
— Я поеду в осадный лагерь на рассвете, — сказал лорд Маэдрос сидевшим с ним за столом соратникам. Хеправион с радостной готовностью кивнул, наблюдая, как его командир ловко расправляет свёрнутое письмо пальцами левой руки.
— Всегда готов принять на себя все обязанности, — приложил ладонь к груди Телперавион.
— Майдрос, — обратился химрингский лорд к названному в его честь темноволосому эльфу, — ты едешь со мной, я подготовлю послания для наместника, и тогда ты сразу вернёшься в крепость.
— Это правда, что на Ард-Гален дрожала земля? — задумчиво спросил Хеправион, обернувшись к северному окну. — Что за новое войско верховного нолдорана? Не пора ли отослать домой Варнондо? Как продвигается строительство Барад Эйтель? На эти вопросы нужны ответы?
Маэдрос кивнул, перевёл взгляд по очереди на каждого присутствовавшего собрата.
— Моргот давно не проявлял себя, — негромко, однако очень чётко произнёс химрингский лорд. — Мы ничего не знаем про него, зато ему прекрасно известно про нас всё или очень многое. Мы должны понимать, что бьёмся против одного из создателей Арды, и ничто не мешает Морготу спеть что-то, о чём мы не можем даже подумать. Однако, братья, это не причина сдаваться. Я не сдался, когда пал от ран, опутанный обжигающим бичом Балрога. Не сдался, когда меня избивали, резали и ломали, и даже когда Моргот применял против меня свою магию. Поверьте, это хуже любых пыток, но я не сдался. Вися на скале, я не молил врага о пощаде, и хотя единственным желанием было — скорее умереть, я не сдался. Когда Моргот задавал вопросы и предлагал принять его условия, в ответ он слышал только Клятву, что дали мы, сыны Феанаро, на тирионской площади. Это злило врага, заставляя яростнее нападать на меня, скованного по рукам и ногам, но я не сдавался, потому что моя слабость стала бы предательством по отношению к моему народу. И я знаю, что каждый из вас, каждый из тех, кто следует за мной, способен проявить такую же силу воли и проявит, если заставит жизнь. Никто из нас не сдастся врагу, даже оказавшись в плену. Я знаю.
Напряжённый голос Феаноринга дрогнул, дыхание участилось.
— В моём войске нет тех, в кого я не верю, — сжав кулак, продолжил речь Маэдрос. — Каждый воин — герой. Нынешний или будущий. Герой славный и великий. И если Моргот снова нападёт, — взгляд по-прежнему следил за реакцией собеседников, не обращаясь на север, — мы отобьём атаку. За нами — мирный прекрасный Белерианд, который не способен защитить себя сам.
Никто не сказал про успешно защищавшего себя с помощью чар жены Тингола. И пусть подумал о короле-под-завесой каждый, воины Предела знали: нет смысла вспоминать о том, кто словно не считает себя частью Арды, отгородившись и от света, и от тьмы.
— Мне необходимо переговорить с Телперавионом, — чуть тише произнёс Маэдрос.
Как только зал опустел, Феаноринг ещё раз взглянул на послание, принесённое голубкой, бросил лист в камин и прямо посмотрел в глаза наместника:
— Предложи Варнондо отправить жену и ребёнка в Хитлум. Знаю, он, скорее всего, откажется, однако мы обязаны дать понять Нолофинвэ, что наши дела касаются только непосредственных участников, но никак не их близких. Если дядя забыл, что он не орк, пусть вспомнит. Если полагает, будто Моргот сделал орком меня, пусть видит — это не так.
— То, что Варнондо приехал с супругой и родил наследника, как раз и говорит о доверии к нам, — пожал плечами Телперавион. — Я бы не стал тащить семью в лапы врага.
— Мы не знаем, что для приближённых Нолофиньо важнее: его благосклонность или жизнь близких. Вспомни Тэлери, оторно. Для них мнение Валар оказалось ценнее населения целого города. А что стоит всего две жизни?
— Нолофиньо — не Вала, — криво усмехнулся наместник.
— Но ценят его ничуть не меньше, — задумчиво отозвался Маэдрос. — Вероятно, что и больше.
— Я поговорю с Варнондо, как только соберу для него гору документов на подпись, — с хитрой ухмылкой сказал Телпериавион, смотря, как в камине догорала бумага.
Никто не узнал, что было в письме, и кто его прислал.
***
Перо спешно металось по бумаге, Вирессэ чувствовала себя глупой девочкой, которая только учится писать, делая помарки практически в каждом слове, исправляя, переписывая и снова ошибаясь. Успокоиться не получалось.
Да, о её приезде сообщили заранее, и семья мужа ждала новую родственницу, однако больше, чем саму эльфийку, ожидали новостей из Хитлума.
Леди Галенлиндэ не отходила от Вирессэ ни на шаг, засыпая вопросами: ожидаются ли дети и когда, почему Карньо не приехал сам, а его письма в последнее время одинаковые и бессмысленные.
Супруга химрингского посланника очень хотела поделиться захватывающим приключением, в которое превратилась дорога: за Вирессэ не было погони или длительной слежки — сопровождение, выделенное в Хитлуме, повернуло назад на дортонионской границе, где жену особо ценного гостя встретил отец. Пробыв с родителями только две ночи, Вирессэ поспешила в королевство Амбаруссар, чтобы именно оттуда отправить письма в Химринг. Ожидание, что из-за каждого куста подглядывают шпионы верховного нолдорана, даже не оправдавшееся, оказалось таким захватывающим, что Вирессэ, добравшись до родни супруга, сияла от счастья, чем очень порадовала и обоих владык, и особенно королеву. Поделиться эмоциями очень хотелось, но, к сожалению, было нельзя, поэтому пришлось придумать для новой родни складную легенду о себе, внезапной любви с Карнифинвэ и о честной политике Хитлума. Слова не должны были напугать семью мужа, и для никогда не имевшей дело с интригами эльфийки такая задача оказалась крайне сложной, поэтому Вирессэ решила говорить мало, не по делу и показывать себя наивной дурочкой, чтобы не пришлось отвечать на вопросы по темам, о которых Карнифинвэ запретил упоминать при родителях.
