Как ни странно, спектакль пришёлся по вкусу и нолдорану Питьяфинвэ, и его брату, и даже юной сестре Карньо, для которой самым интересным было узнать, можно ли тоже поехать в Хитлум ради поисков красивого жениха с собственным дворцом. Когда оказалось, что нет, дева потеряла интерес к гостье и занялась своими делами.

Однако королева Галенлиндэ что-то почувствовала.

***

За окном кружилась необычно ранняя метель, сквозь прозрачные облака по-прежнему проглядывало солнце, и оттого становилось теплее, пусть и только на сердце.

Вирессэ сидела в отведённых для неё покоях, не замечая окружающей обстановки, отчаянно пытаясь справиться с непослушным пером и чернилами, особенно невидимыми, заранее ужасаясь, сколько ошибок наделала, не имея возможности перечитать путаные послания. Для Карнифинвэ было самым главным передать лорду Маэдросу, что посланник из Хитлума не уедет, продолжит делать всё возможное и найдёт способ исправить положение и свою чудовищную оплошность, а Вирессэ от себя добавила слёзную просьбу защитить супруга, заверив, что готова помогать любыми средствами, лишь бы Карнифинвэ ничто не угрожало.

«Пожалуйста, умоляю, лорд Маэдрос…»

— Мой сын всегда был бунтарём, — прозвучали с порога слова леди Галенлиндэ, бесшумно вошедшей к невестке. — Знаешь, милая, — королева плавно подошла к столу, не глядя на разбросанные бумаги, плавно опустилась на стул, с улыбкой взглянула на пронизанную солнцем метель, — даже в утробе этот мальчик заставлял свою маму бросаться на подвиги и защищать свою землю от узурпатора. Теперь твоя очередь, да?

— Карньо не заставляет меня, — испуганно ответила Вирессэ, складывая письма стопкой. — Он сам всё делает, что нужно. Я приехала познакомиться просто…

— Мать не обмануть, — печально улыбнулась Галенлиндэ, — я знаю — мой сын всё-таки попал в беду. Это должно было рано или поздно случиться, он так долго искал проблемы… Скажи честно, Вирессэ, чем мы можем ему помочь?

— Письмами, — сдалась юная эльфийка, — понимаешь, матушка, Карньо… Он… Мы с ним сбежали. Я бросила жениха — дортонионского лорда, сына владыки Ангарато, а его мать стала в отместку распускать слухи, будто Карньо хочет поднять бунт против верховного нолдорана.

— Это не слухи, — вздохнула королева, — мой сын этого всегда хотел. Отец научил его, что узурпатор отнял у нас земли, власть, опозорил память родоначальника, корону нолдорана, а теперь распускает грязные сплетни про потомков Феанора… И наш мальчик бросился в бой, как только вырос. Скажи, — Галенлиндэ побледнела, — он оказался в тюрьме?

— Нет, — испуганно округлила глаза Вирессэ, — во дворце! Просто под пристальным надзором. И не может отправлять и получать письма, если их не читает верховный… узурпатор.

— Попробуем что-нибудь придумать, — пообещала королева. — А ты молодец, что не побоялась последовать зову сердца. Это очень достойно, милая. Знай, ты можешь рассчитывать на мою помощь, и никто не узнает об этом. Вместе мы сделаем для Карньо больше, чем по отдельности.

— Да, — чуть не заплакала супруга бунтаря, — спасибо! Спасибо, матушка!

Сквозь пронизанную солнечным золотом метель на север полетели птицы, среди которых сверкала белоснежным оперением пышнохвостая голубка.

***

— Я хочу уехать ненадолго, а когда вернусь, наше королевство станет иным.

Тэлуфинвэ посмотрел в глаза брата-близнеца, и Питьяфинвэ почувствовал пробежавший по спине холод.

— Что случилось, Последыш? — попытался пошутить старший над младшим, однако веселее не стало.

— Я поеду в Лосгар, — взгляд Тэлуфинвэ на миг замер, словно остекленев, а потом устремился на запад. — Да, не стану ждать весны. Да, это бессмысленно, Амбарусса.

— Но ты всё равно зачем-то должен туда съездить.

— Да.

Братья, когда-то абсолютно одинаковые внешностью, повадками и манерой говорить, сейчас выглядели совершенно разными: яркий, уверенный в себе Питьяфинвэ, блиставший драгоценностями и лоснящимися тканями, казался противоположностью мрачного осунувшегося Тэлуфинвэ, одетого, словно в разведку.

Амбаруссар вышли в заснеженный сад, где не пели птицы, зато веселились горожане, строя крепости и скульптуры изо льда, причудливо раскрашивая их и заполняя по-зимнему молчаливую улицу музыкой, под которую хотелось закружиться в танце.

— Когда Артафиндэ прислал нам смертных, — заговорил после долгого молчания Тэлуфинвэ, — я сначала не придал этому особого значения, как и ты, Амбарусса-малявка. Но потом стал размышлять и понял, что хотел бы обсудить появление Младших в нашей жизни с Иримэль. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Да, моей Иримэль нет в Лосгаре, да, беседовать с ней либо невозможно нигде, либо получится в любой точке Арды, потому что близкие навек остаются в наших сердцах. Но я чувствую, что должен поехать в Лосгар. А прежде чем отправлюсь, хочу, чтобы ты знал: я полностью пересмотрел свою жизнь и планы на будущее.

Питьяфинвэ поправил мех капюшона и воротника, тронул драгоценную брошь в виде звезды.

— Надеюсь, поездка не затянется, — голос старшего близнеца выдал эмоции, которые очень хотелось скрыть.

— Да, не стану терять время, — кивнул младший. — А сейчас, выслушай, Амбарусса.

Мимо, смеясь, пробежала девочка, поправляя на голове расшитый шерстяной шарф. Бело-серебристые волосы растрепались, малышка убрала прядки с лица и, уворачиваясь от снежков, летевших со всех сторон, бросилась прятаться за прозрачной скульптурой воина, похожего на призрака.

— Мне не нужен титул нолдорана, — загробным голосом произнёс Тэлуфинвэ, — потому что мне даже некому его передать, если я погибну. Править нашими землями будешь ты, Малявка, а я займусь нашей новой армией. И знаешь, когда мы отвоюем Сильмарили, я не стану претендовать на них. Меня постоянно гложет воспоминание о том, как я отрёкся от семьи, от отца, его имени и своего народа. Я помню решение Нельо, но ведь он больше не король и не указ для меня. Может быть, единственный, кто в нашей семье достоин Сильмарилей — это твой сын, Амбарусса. А мой удел отныне — безопасность наших границ.

Питьяфинвэ не ответил. Грустные мысли заставляли ненавидеть звучавшую весёлую музыку, старший из близнецов, опустив глаза, молча кивал, хотя младший давно ничего не говорил.

«Снова порознь? — протест в душе Питьяфинвэ набирал силу. — Но ведь мы мечтали править вместе!»

— Мы — Амбаруссар, — гордо вскинул голову старший близнец. — Двое, как один.

— Разделив обязанности, мы станем сильнее, — впервые за вечность улыбнулся Тэльво, и брат радостно хлопнул его по плечу.

— Мы — Амбаруссар. И наша сила всегда вдвое больше, чем у любого другого королевства.

***

Эльфийка вошла в наскоро поставленный разукрашенный шатёр, и запах крепкого вина ударил в нос. Сестра полулежала на шкурах, одна из которых сохранилась ещё с Валинора, хотя и выглядела потрёпанной — рыжеватый мех давно выцвел, став бледно-жёлтым, а чёрно-белые пятна перестали казаться контрастными. Отпив из внушительной и почти опустевшей бутыли терпкий хмель, Улыбка, подняв растрёпанную голову и поправив упавшее с плеча платье, с подозрением посмотрела на сестру.

— Я не уверена, что идея ехать выступать рядом с военным лагерем, где собрались эти дикари, удачная, — остановилась у выхода Слеза, медленно стягивая перчатки, сомневаясь, что хочет оставаться с пьяной девой.

— Ты вечно не уверена, — хрипловато отозвалась Улыбка, взявшись за нож и покрутив перед лицом. — Всегда всё решаю я. А ты трусишка, оттого и посредственна. Твоя музыка скучна, сестричка. Талант должен быть дорого обрамлён роскошной рамой храбрости. Если боишься, значит, никогда не запомнишься. Не поняла до сих пор? Куда ты ходила?

— Хотела посмотреть на нашу новую публику, — напряглась Слеза. — И решила, что не хочу петь для них. Здесь полно знахарей и травниц, заезжают торговцы, есть воины-эльфы. Им и буду посвящать музыку.

— Дура, — глаза Улыбки сверкнули, как сталь её ножа, — смертные никогда не видели и не слышали ничего лучше, чем наши песни, даже если мы начнём выступать без подготовки. Они будут отдавать нам всё, что имеют, понимаешь?