Эти мысли отравляли жизнь советнику короля, Саэрос даже хотел всё бросить и уйти. Амбиции не позволяли покорно подчиняться рабу Айну.

— Эльфы рождены свободными, — сказали губы Мелиан, но чьи это слова: её или Тингола, понять было невозможно. — Но свобода опасна. Однако сейчас есть необходимость подвергнуть себя ей. Ты, Саэрос, станешь нашими глазами за пределами защищённого королевства.

«Нашими… Нашими!»

Мелиан снова посмотрела в глаза супруга. Совет проходил одновременно с пышным пиром, чтобы привыкший к спокойной сонной жизни народ не начал задавать вопросы. Пусть пьют вино, поют песни, кружатся в танце. И ничего не знают.

— Да, — кивнул Тингол, — нашими. Ты поедешь в сопровождении Маблунга и его лучших воинов на север. Прибыли наши братья, ушедшие в западные земли столетия назад. Возьми с собой Даэрона, ведь ничто не объединяет сердца и умы лучше, чем музыка. Видишь, как вокруг Даэрона собираются эльфы? Какие счастливые у них лица! Они поют его песни, танцуют и радуются. Пока играет музыка менестреля, все друг друга любят.

Королева и король снова взялись за руки.

Зная, что его мысли легко могут прочитать в любой момент, Саэрос гнал от себя злобу и рвущиеся на волю слова о том, что владыкам пора поставить брачное ложе посередине залы.

— Собирайся в путь! — приказал владыка Тингол. — Сила Айнур защитит ваше посольство.

***

— Это всё из-за меня…

Слёзы катились по покрытым бархатистым пушком щекам Лутиэн, в глазах дрожало отчаяние.

— Прости, прошу тебя!

Руки принцессы гладили лоб эльфа, касались стянутой бинтами груди, проскальзывали по примотанной к палке ноге. Ощущения были настолько приятными, что…

Белег в ужасе натянул одеяло. Не приведи Эру, принцесса увидит его реакцию на прикосновения!

— Со мной всё хорошо, госпожа, — фальшиво улыбнулся воин, видя, что одеяло слишком тонкое и не может скрыть его желаний. Белег попробовал сложить ткань складками.

— Нет, не хорошо! — Лутиэн прикоснулась мокрой от слёз щекой к щеке эльфа, и тот почувствовал, как тело становится невесомым.

Упавшая стена сгоревшего дома едва не раздавила воину грудную клетку и практически оторвала ногу. Целебная вода Дориата быстро срастила мягкие ткани, но костям ещё требовалось время для восстановления. Ходить самостоятельно Белег пока не мог.

— Если бы не я, — прошептала Лутиэн, — ты пошёл бы с Маблунгом и Саэросом во внешний мир, не прячась. Ты смог бы послужить добру! Прошу, позволь мне исцелить тебя! Открой для моих слёз своё сердце.

Белег поправил одеяло.

— Посмотри в мои глаза, воин.

Эльф повиновался и…

Перед ним распахнулись звёздные бездны. Это Врата Ночи, откуда-то узнал Белег. За ними всё и ничего. Там пустота. Но именно там берет начало истинная любовь. Путь сердца уходит за пределы мира, теряется в бездне, рассеивается бессчетными искрами и тает, оставляя лишь память о себе…

Белег открыл глаза и обнаружил себя лежащим в постели в своем доме. Вроде бы все по-прежнему: потолок из деревянных балок, украшенный искусными резчиками, кое-где цветная роспись… И почти сотня луков с колчанами, всех размеров и форм, развешенная по стенам.

Он дома. Да, Белег и был здесь. Но… Теперь всё изменилось до неузнаваемости, словно эльф отсутствовал целую вечность.

И рядом Лутиэн. Улыбается.

— Попробуй встать, — её тёплые лёгкие ладони коснулись бинтов на ноге и, конечно, кожи. По телу побежали мурашки. Тонкие руки принцессы размотали полоски ткани, погладили багровые шрамы в тех местах, где обломки кости вышли наружу.

Боли не было ни в рёбрах, ни в бедре. Белег осторожно поднялся и понял, что… Нет, не то, что он теперь может снова ходить и дышать полной грудью, и даже, скорее всего, в состоянии присоединиться к Маблунгу. Совсем не это.

Эльф понял, что больше никогда не посмотрит ни на одну деву. В его сердце раскрылись врата в звёздную бездну, бесконечно огромную, страшную и манящую, где нет числа сияющим искрам, кружащимся в изначальной тьме, но… В этой неизмеримой пропасти есть место только для одной Звезды.

Знамён на одно меньше

Разбежавшись по палубе, Хуан прыгнул в море и поплыл к берегу.

— Ничего не понимаю в этом гомоне, — морщась, стиснул виски Туркафинвэ. — Здесь птицы боятся всех: и высоких, и низких, и «у земли», и «из дыр», и кого-то из воды. И друг друга тоже. Только в еду и на перья для стрел годятся, птахи безмозглые. А то, что на берегу есть «опасные для гнёзд», я и без чириканья вижу. Головы бы оторвал!

Куруфинвэ-младший похлопал брата по плечу.

— Не трогай меня! — прошипел угрожающе Туркафинвэ, но, немного подумав, вдруг заулыбался. Почти как раньше. — Знаешь, Курво, а Хуану здесь нравится, — беловолосый Феаноринг посмотрел на брата, и по спине того пробежал холодок: растянутые в улыбке-оскале губы в сочетании с пустыми холодными глазами на прекрасном утонченном лице производили жуткое впечатление.

— А тебе?

— Понравится, когда уйду в лес. Я больше никогда не позволю собой командовать. Никому. Но особенно — отцу. Я сам знаю, что смогу сделать для победы над Морготом.

— В разведку пойдешь?

Туркафинвэ улыбнулся ещё кошмарнее.

— На охоту, — рука эльфа сама собой взялась за стрелу. — Но и на разведку тоже, да.

— Я пойду с тобой! — заявил откуда-то взявшийся рядом Тьелпе. — Я всегда мечтал быть охотником. Пусть Средиземье исполнит хотя бы это моё желание.

Куруфинвэ-младший нахмурился. Переходя на корабль брата, чтобы поговорить перед высадкой, Феаноринг не собирался брать с собой наследника.

— Твой сын прав, — лицо Туркафинвэ стало чуть менее жутким, — со мной безопаснее. Мы притворимся местными, и если они такие, как те на берегу, воины Моргота нас будут считать дикарями. Безмозглыми, как птицы над нашими головами, — эльф гордо расправил плечи, натягивая лук, — и их будет ждать горькое разочарование. Последнее в жизни.

Стрела сорвалась с тетивы, полетела к берегу и вонзилась в крохотную щель между пластами гранита.

— Иди, докладывай отцу, Курво, — Туркафинвэ достал вторую стрелу, — что Средиземье дрожит в страхе. Нас здесь боготворить будут.

***

К стоящему на якоре кораблю Нельяфинвэ один за другим подходили остальные суда. Залив заполнялся белоснежными рукотворными «лебедями», а берег — эльфами Средиземья.

— Если бы хотели, уже начали бы стрелять: расстояние позволяет, — сам себе сказал старший Феаноринг, прищурившись, стоя напряжённо, готовый в случае необходимости нападать.

Алое звёздное знамя стало словно продолжением руки, единым целым с сердцем. Ни одна вещь никогда в жизни не вызывала подобного чувства. Даже Сильмарили. Майтимо хорошо помнил, как смотрел на сияющие Камни в первый раз. Крупные, яркие, словно капли волшебной росы, кристаллы переливались каждый по-своему, демонстрируя характер и послушно выполняя команды своего создателя: сиять ярче или слабее.

«Они могут быть горячими», — предупредил отец, и Майтимо почему-то понял, что не стоит прикасаться к Сильмарилям, потому что этого не хочет создатель. Да, конечно, отец вряд ли не позволит взять Камни, но рад этому не будет точно. И сами кристаллы не будут.

«Они могут быть горячими, как и их творец, — подумал Майтимо, вспоминая о матери, — и его любовь чаще обжигает, чем греет. Я поклялся отвоевать Сильмарили ради отца, ради будущего эльфов. И я это сделаю. В моих руках знамя нашего рода. Да, не только в моих, но именно моё взовьётся выше остальных!»

***

Когда на шести выстроившихся в линию белоснежных кораблях взвились семь алых звёздных знамён, которые держали в руках облаченные в сверкающие золотые с красным доспехи Нолдор, многие эльфы, робко стоявшие на берегу, упали на колени.

Феанаро переглянулся с Макалаурэ. Во взгляде короля горел огонь, который очень не понравился менестрелю. Ему и самому весьма льстила такая почтительная встреча, ведь никого даже не пришлось заставлять магией музыки стоять и влюбленно смотреть. Но отец…