Увидев, как в разрыве облаков ярче засияло солнце, Каленовэ тронул коня.
— К переправе! — скомандовал лорд. — Сегодня, здесь, в дельте реки свершится судьба нашей родной земли! Приложим все усилия, чтобы грядущее было светлым!
***
— Ни шагу вперёд, Каленовэ! — крикнул король Карантир, когда расстояние между Нолдор и Синдар сократилось до полёта стрелы. — Сам видишь, условия здесь диктую я.
Сын лорда Кирдана словно услышал мысленные справедливые упрёки и обвинения подданных, со всех сторон надавила злость тех, кто напрасно доверял своему благодетелю: впереди, окружённые сотней воинов с мощными луками и мечами на перевязи, в сверкающих доспехах из ногродской стали, на деревьях качались подвешенные на немалой высоте металлические клети, в каждой их которых находилось по одному эльфу из Оссирианда, которые на свою беду оказались в Таргелионском королевстве в момент вспыхнувшего конфликта. На земле, под решетчатыми камерами аккуратно сложили хворост.
— Я не шучу, Каленовэ, — усмехнулся Карнистир, — и не бросаюсь пустыми угрозами. Хочешь, чтобы твои подопечные были живы, и авторитет непоколебим, убери кордон с границы, продолжим плодотворное сотрудничество.
Стоявшая рядом с супругом Оэруиль смотрела себе под ноги, что совершенно не мешало горделивой осанке. Для отца было самым важным, что дочь не связана и не выглядит истощённой или избитой, не производит впечатление пленницы, хоть таковой и является.
— Знаешь, что было бы сейчас самым правильным со стороны твоего родителя? — негромко спросил жену король. — Выпустить стрелы в моих пленников. А потом — в меня. Но, как ты можешь догадываться, подобного приказа не последует.
Оэруиль на миг зажмурилась.
— Отец, — крикнула королева Таргелиона, — ты поступаешь опрометчиво, разрывая союз со мной. Это не мудро, отец!
Словам дочери лорда Каленовэ удивились все. Бросив короткий взгляд на мужа, подданных и оссириандских воинов, Оэруиль взяла из рук одного из верных супруга факел и приказала запалить его.
— Отец! — голос королевы сорвался. — Нарушая договор с Таргелионом, ты обрекаешь мой народ на бедствия. Твой лес необходим нам, и мы готовы платить за него. Пересмотри решение о запрете пересечения границ! О прекращении товарообмена.
Факел, разгораясь, окрашивал лицо Оэруиль алыми отсветами. Морифинвэ внимательно наблюдал за происходящим и прекрасно видел: лорд Каленовэ не верит, что его дочь на стороне врага, полагая, будто бедную девочку необходимо спасать от кровожадного чудовища.
— Я отпустил твоих посланников, Карантир! — крикнул сын Новэ Корабела. — Отпусти моих подданных! После этого обсудим условия перемирия.
— Ты заботишься о своих подданных, отец, — крикнула королева Таргелиона, не обращая внимания на полившиеся из глаз слёзы, — а я — о своих! Если тебе покровительство Тингола важнее торгового союза со мной, так тому и быть!
Факел дрогнул в руке эльфийки и, сопровождаемый изумлённым взглядом Морифинвэ и его верных и ужасом Синдар Оссирианда, упал на кучу хвороста под ближайшей к королеве клетью. Раздался крик ужаса и боли, Оэруиль побелела, но с её уст не слетел приказ потушить пламя.
— Видишь, Каленовэ, — захохотал Карнистир, — твоя дочь со мной заодно! Не ожидал такого поворота?
Ненавидя себя и одновременно восхищаясь собственной решимостью, королева Таргелиона взяла ещё один факел.
— Нет, — тихо сказал жене Феаноринг, — нам нужны заложники. Не убивай всех сразу. Хотя, ещё одного можно.
— Отец! — крикнула Оэруиль, вскидывая руку с разгорающимся огнём. — Одумайся!
— Это ты одумайся! — закричал в бессильной злобе Каленовэ, видя направленные в свою сторону натянутые луки. — Если умрёт ещё хоть один мой подданный, мы спустим тетивы. Может быть, это будет стоить нам жизней, но и с вашей стороны неизбежны потери! Последний раз предлагаю тебе, Карантир, сын Феанора, отпусти мою дочь и подданных, и я пересмотрю запрет на охоту в моём лесу!
— Я не верю тебе, Синда, — рассмеялся король Таргелиона. — Пленные останутся у меня, пока я не увижу письменный договор о передаче мне северной части леса. И знай, Каленовэ, даже без договора я получу то, что мне надо. — Забрав у едва державшейся на ногах жены факел, Морифинвэ посмотрел на обугленный труп, прилипший к раскалённым прутьям клетки. — Вопрос лишь в цене, Каленовэ.
— Разговор окончен! — срывающимся голосом крикнул сын Кирдана. — Я не стану воевать с тобой, сосед. Но если увижу в своих лесах чужаков, мои воины будут стрелять без предупреждения!
Чувствуя одобрение подданных, ужасаясь поступку дочери и стараясь не замечать хохота Карантира, лорд Каленовэ приказал своим верным возвращаться домой. И подумать, как освободить пленных собратьев.
Морифинвэ, смотря на удаляющихся в вечернем сумраке Синдар, обнял едва не падающую без чувств супругу.
— Я ошибался в тебе, Оэруиль, — полушёпотом произнёс Феаноринг, и сердце эльфийки бешено заколотилось. — Прости мою невнимательность. Я исправлюсь, обещаю.
Содрогнувшись всем телом и громко всхлипнув, королева Таргелиона зарыдала, вцепившись в плащ супруга, накинутый поверх доспеха со звездой.
— Нам пора домой, морской цветочек, — хмыкнул Морифинвэ, сажая жену к себе на лошадь. — У нас выдался трудный день. Но, знаешь, что самое главное? У наших врагов день был ещё хуже. Это ли не повод для радости, да, цветочек?
Окно, выходящее на север
Он вошёл, и мрачно-красивый зал серого мрамора с бордово-красными гобеленами озарило пламя заката. Сразу перестали существовать все находившиеся поблизости эльфы — для них не осталось места в жизни и мыслях, образы растаяли в огне пристально смотрящих глаз. Губы успели выдохнуть приветствие, чтобы тут же смолкнуть, сомкнувшись в страстном поцелуе. Руки стиснули спину, крепко прижимая растаявшую в объятиях до безумия обожаемого мужчины эльфийку, подняли над полом, мир закружился в вихре страсти, стремительный полёт к звёздам показался падением в бездну безвременья и неожиданно завершился в мягкой постели и полумраке спальни.
В пронзительном и, даже спустя немалое время вместе, пугающем взгляде на краткое мгновение мелькнула благодарность и нежность, но этого хватило, чтобы Туивьель почувствовала себя по-настоящему счастливой. Всё, что казалось любовью и близостью раньше, в прошлой жизни, не шло ни в какое сравнение с чувством, возникавшим сейчас, когда, не говоря ни слова, не слыша ни слова, эльфийка знала заданные вопросы, полученные ответы и её ладонь, прижатая сильной горячей рукой к широкой мощной груди оставалась неподвижной.
— Расскажи мне, — тихо произнёс Маэдрос, смотря в потолок, — когда кто-то из твоих братьев поступал не по совести, шёл против долга, и его деяния могли навредить семье или даже всему народу, что делал отец? Остальные братья? Как было в других племенах?
Туивьель могла бы удивиться вопросу, если бы почему-то не была уверена, что её Легенде не нравится опыт собственного прошлого. Сейчас эльфийка словно видела картинки, среди которых Маэдрос искал ответ, но каждый раз отбрасывал найденное:
«Не то. Это не решение. Так будет только хуже».
— Я должен положить конец конфликту одного из своих кровных братьев и Оссирианда, — пояснил лорд Химринга, не дождавшись рассказа, — потому что сам в нём виноват. И понимаю — лучше от противостояния Карнистира и Каленовэ не будет никому.
Увидев, как любимый улыбнулся, Туивьель смутилась: да, она действительно хотела начать доказывать, что её Легенда ни в чём не виноват, уже даже подобрала аргументы. Он всё понял, и ему, похоже, смешно… Прижавшись щекой к плечу Маэдроса, эльфийка заговорила, осторожно подбирая слова:
— В нашей семье сложно было действовать во вред друг другу ненамеренно. Мы жили в постоянной борьбе за существование, и лишь предательство могло считаться преступлением. Я уверена, ты сам знаешь, как поступают с предателями.
Лорд Химринга прищурился, поджав губы. Туивьель поняла, он не хочет обсуждать остро вставшую в последнее время тему «резни в аманском порту», когда слово «предатель» бросали при каждом удобном случае в адрес и Тэлери, и Нолдор, и Валар, и Моргота. Однако двое уроженцев Альквалондэ, живущие в Химринге, на удивление отважно приняли главный удар молвы на себя, утверждая, что ложь Чёрного Врага может смутить даже самый ясный разум, что нельзя судить однозначно, тем более, прошлого не вернуть, а Моргот всё ещё жив, здоров, полон сил и гадких замыслов. В итоге даже оссириандские Синдар, прибывшие на границу, чтобы вместе с Нолдор служить делу добра, остались в Химринге, утверждая, что среди сплетен и наветов, способных запутать любого, в одном они уверены без малейшего сомнения: лорд Маэдрос никогда не перейдёт на сторону врага, будет биться с ним до победного конца, и только это важно.
