На землях, войною пылающих,

Которых покинуть нельзя,

Эпоха досталась нам та ещё,

Но плакать не будем, друзья!

Пусть редко удача встречается,

И выстлан не розами путь,

Но всё, что на свете случается,

От нас не зависит ничуть.

Зависит всё, что в мире есть,

От поднебесной выси!

Лишь наша честь, лишь наша честь

От нас одних зависит.

Нам времечко выпало то ещё!

О чём предстоит песни спеть?

Одно у души есть сокровище,

Оно называется «честь».

Возможно и трубы победные,

И славу отдать, и почёт,

Но с честью до вздоха последнего

Достойнейший лишь проживёт.

Зависит всё, что в мире есть,

От поднебесной выси,

Но наша честь, о, наша честь

От нас одних зависит.

Повисло молчание.

— Пойми и ты меня Амрот, сын Амдира, — некоторое время послушав пение птиц и понаблюдав за мрачнеющим на глазах влюблённым эльфом, заговорила Нимродель. — Белая дверь закрыта. Я не вижу смысла бросать свои труды и безопасный дом ради пауков. Когда я получила твоё письмо, мне стало интересно взглянуть на тебя, я даже рискнула пойти сюда, соврав домашним. Но, увидев тебя, я поняла, что не хочу ничего в жизни менять. Давай вернёмся в шалаш, я обещала Харет.

Амрот не ответил, лишь где-то вдалеке одиноко запел соловей.

***

— Это, разумеется, сплетни, — Маблунг с осуждением посмотрел на Зеленоглазку, — но мне рассказывали, что леди Нимродель и принц-предатель надолго ушли с пира, а потом, когда вернулись, сели порознь, и леди стала учить халадинов песне о чужаках.

— Почему же нам нельзя чему-нибудь поучить халадинов? — колдунья бесцеремонно оперлась локтем на плечо стража и положила на него голову, оказавшись совсем близко к лицу Маблунга.

Аклариквет отвернулся.

— Вождь постарел, — напрягся воин, явно не ожидавший такого проявления внимания. — И, чем старше становится, тем сильнее не любит нас. Возможно, это зависть, но не всё ли равно?

— Да, — согласилась Зеленоглазка. — Какая разница, что думает о тебе смертный? Особенно, когда так дивно поют соловьи.

— Да, — Маблунг кивнул, пытаясь отстраниться. — Соловьи сегодня поют поистине прекрасно.

Примечание к части Песни:

«Пленники шторма» гр. «Гаснет свет»,

«Честь» И. Наджиев

Катитесь!

Утро выдалось неожиданно холодным, предупредило о скорых дождях. Однако разбудило Галдора совсем не это и даже не необходимость выбраться из палатки по нужде — где-то неподалёку раздавались ритмичные отчаянные вскрики, сменяющиеся рыданиями и неразборчивыми воплями. Выбравшись на улицу и опустошив мочевой пузырь под ближайшим деревом, сын Хадора поспешил на звук, ещё не решив, как поступить, но чувствуя необходимость знать, что происходит.

— На кого чары навела?! Отвечай! — кричал рослый мужик, замахиваясь толстым прутом на привязанную к буку седую женщину, вся спина и руки которой исполосовали кровавые отметины.

— На тебя, жабий сын! — выплюнула между стонами и воплями аданет.

— Врёшь! — снова ударил здоровяк. — Я не женат!

— На твоих детей! — уже тише крикнула старуха. — И внуков! И всех потомков!

— Врёшь! Говори правду!

— Что происходит? — вспомнив подобные расправы в Дор-Ломине, спросил у собравшегося народа Галдор. На его родине так могли поступить с нарочно заразившей «честного мужа» чем-то нехорошим распутной женщиной или неверной женой. Или… Да мало ли, что можно сделать, чтобы оказаться публично избитой!

— Эта бабка кому-то колдовством семью разрушить пыталась, — пояснил откуда-то взявшийся Кабор, зябко кутающийся в шерстяное одеяло. — Сын Халмира нашёл раздавленную лягушку и свадебный амулет.

— Так не бабку тогда бить надо, — Галдор потерял интерес к происходящему, поняв бессмысленность наказания, — а заказчика.

— Не говорит она, кто заказчик! — с жаром произнёс муж Глорэдэль. — Видно, важный кто-то. Боится выдать.

— Плевать, — сын Хадора пошёл обратно в палатку.

После бурного торжества осталось странное ощущение потерянности — ну напились, ну поплясали, дальше-то что? Глорэдэль что-то делает, не советуясь? Впрочем…

Дойдя до временного жилища, Галдор потребовал принести нормального вина и снова погрузился в тяжёлые раздумья. Груз прожитого привычно давил на плечи, однако всё равно ощущался не так, как раньше. Что-то этот проклятый эльф наколдовал! Кто его просил?! Привязать бы его к буку и…

Ударив кулаком по столику, сын дор-ломинского вождя взял у слуги выпивку. Время полетело приятнее и незаметнее, лишь при выходе из палатки по нужде замечалась разница в длине и направлении теней, а даже самые мрачные мысли почти не ранили.

— Галдор! — голос сестры вырвал из забытия, и сын Хадора понял, что, оказывается, какое-то время спал с опустевшей бутылью в руках. — Галдор! Надо поговорить с вождём. Сможешь?

В груди вспыхнула злоба: «Что значит сможешь?! Конечно, смогу! За кого она меня принимает?! За конченого пьяницу?!»

Однако неуспешная попытка встать значительно сбила спесь, и мужчина промолчал. Сестра протянула руку. Решив, что принимать помощь — слишком унизительно, сын вождя всё-таки встал сам, хотя его потуги, разумеется, выглядели жалко. В глазах на миг потемнело, голова закружилась, и только на улице стало легче. Однако, на полпути к жилищу Халдана потянуло основательно опустошить кишечник.

Сказав сестре, чтобы подождала, Галдор поспешил подальше в кусты, но, как назло, везде поросль оказалась поломанной. Уйдя к берегу, адан нашёл, наконец, действительно густые заросли, но, стоило туда сунуться, как от него в разные стороны побежали два не особенно молодых халадина. Мужчины улепётывпли так, словно, будучи безоружными, наткнулись на орочий отряд. Не задумываясь о случившемся, Галдор спешно спустил штаны и блаженно присел на корточки.

***

— Вы заставили меня ждать! — заявил, сидя на заваленном подушками подобии трона, Халдан. — Не прощу! Извиняйтесь теперь!

— Отец, не надо, — Халмир, находившийся рядом с родителем, попытался разрядить обстановку. — Глорэдэль слишком красива, чтобы её не прощать. Забыл? Каждого можно удавить его же верёвкой.

Ни Галдор, ни Глорэдэль, ни Кабор не поняли, угроза это была или безобидный намёк на необходимость жить мирно, однако старик действительно притих.

— Мы рады вас видеть на нашей земле, — сказал Халмир, убедившись, что отец больше не пытается срывать злобу на гостях. — Я рад. Но ни один пёс просто так стволы не метит. Скажите честно, зачем вы здесь.

— Мы посылали весть, — заговорил Кабор, стараясь не ляпнуть лишнего. — Нам нужна помощь в войне, да и негоже не знать собрата-соседа.

— Это неправда! — затряс скрюченным пальцем Халдан. И тут же что-то захахалакал сыну.

— Хорошо, — Галдор встал с любезно выделенного ему пня. — Я расскажу. Но, Халмир, я бы хотел сделать это без посторонних глаз.

— Ещё чего! — возмутился вождь. — А ну, говори! А то говном ослиным накормлю!

— Отец…

— Значит, говорить на своём наречии при нас они считают нормальным, — шёпотом произнёс Кабор, наклонившись к жене, — а нам…

— Мы здесь хозяева, — видимо, всё-таки услышал Халмир, — захотим — пареные бобы посадим.

— Только они не прорастут, — скривился сын Хадора.

— А это уже наша беда, не ваша.

— И правда. Но только стать нам друзьями — в ваших интересах. Иначе рискуете стать врагами, а в отличие от вас, мы, марахлинги, опытные воины. И за нами не сонный Дориат, а героический Хитлум.

— Этот гад мне угрожает что ли? — спросил наследника Халдан.

— Я не угрожаю, — Галдор даже поклонился. — Дело в том, что, Халмир, твоим сыном назвался один преступник-полуэльф, враг вождя соседнего племени.

— Ты кому присунул, кобель?! — влепил увесистую оплеуху наследнику вождь. — Что ещё я о тебе не знаю?!

— Он тебе поверил что ли? — глаза Кабора выпучились.

— Это правда, — Галдор пожал плечами.

— Но они же не знают! И они поверили! Понимаешь, что это значит?