Сталь, медь и серебро не такие послушные. Что уж говорить о своенравном золоте, которое и вовсе творит, что вздумается.

Но в вольнодумстве и непокорности всех превзошли три прекрасных камня, созданных всего лишь… Одним из мастеров Валинора. Даже не Вала.

Они были рождены дарить свет, но не хотели этого делать ни при каких условиях: на них невозможно было воздействовать чарами, Камни не поддавались ни огню, ни холоду, ни металлу.

Когда Вала Мелькор, безраздельный хозяин севера Средиземья, понял, что брать Сильмарили в руки небезопасно, было уже поздно, и не из-за их способности быстро нагреваться до температуры горна: Камни успели вобрать в себя часть собственной силы Вала Мелькора и выбросить обратно мощной ударной волной. Сначала это не впечатлило. Однако, чем больше проходило времени, тем становилось понятнее: чернота, оставшаяся на ладонях действительно разрастается, припекая к телесной оболочке казавшийся всесильным дух Вала.

Что делать? Вовсе отказаться от тела, пока не поздно? Нет… Арда материальна, бесплотному духу в ней находиться тяжело. Придётся что-то придумать. Ведь не отдавать же главное сокровище мира! И прятать их смысла нет. К тому же чёрный тяжёлый металл и укрепляющие его чары оказались способны совместными усилиями мешать Сильмарилям обжигать Мелькора. Жаль только, что свет Камней, вправленных в чёрную корону, померк. Ими больше невозможно было осветить даже обыкновенный по размерам зал, если они сами этого не хотели.

Средиземье. Северные шахты

Сначала это просто вызывало недоумение. Почему один и тот же народ может вести себя настолько по-разному? Или действительно свет Древ был каким-то особенно мотивирующим?

Вала Мелькор, окружив себя вооруженной до зубов охраной просто для вида, вышел из крепости, в очередной раз убедиться, что избранные методы воздействия — единственно правильные.

Видимо, Манвэ имел в виду именно это, утверждая, что Мелькор, его неразумный братец, ещё захочет вернуться обратно в Землю Валар: эльфы Средиземья совершенно не хотели совершенствоваться. Им не были интересны науки, не занимало изучение природы и самих себя, они даже песни из столетия в столетие пели одни и те же. Всё, что им было нужно от жизни — сидеть и тупо пялиться на звёзды.

Кошмар!

Эльфы Валинора другие. Покажи им жемчужину, и они всем портом кинутся в море искать ещё.

Подай идею для истории, и вот уже собралась толпа с арфами, соревнующаяся между собой, чья песня красивее.

Укажи на гору, лишь предположив, что там может быть новый минерал, и вот уже несокрушимую твердь превратили в котлован, а из всего найденного там выстроили дворец.

М-да…

В северных шахтах работа выглядела примерно так: ладно, ладно, я тебе выкопаю этот камень, только не бей. Но ни камнем больше. Опять угрожают побить? Ладно, вот ещё один. Эй, ты же обещал не бить.

И самое ужасное, никто ни разу даже не поинтересовался, для чего эти камни вообще нужны.

Но весьма забавным и, пожалуй, единственным, что не давало Мелькору всё бросить и, разрушив половину материка, создать ещё одно море, выменяв его у братца Улмо на новый вулканический остров, были методы сопротивления эльфов. Иногда какой-нибудь один «бунтарь» вдруг заявлял, что не боится побоев, поэтому больше не будет работать. Совсем. Никогда. Обычно бывало достаточно заменить хлыст на каленое железо, и одиночный пикет тут же заканчивался. Одиночный. Пикет. Пленные эльфы никогда не поддерживали протесты друг друга! Никогда!

Но однажды эльф Авар проявил удивительную стойкость к ожогам, и Мелькор, понадеявшись, что Средиземье тоже способно рождать героев, отпустил пленника на свободу. Однако героизма не последовало. Эльф не поднял мятеж, не собрал армию и не попытался отомстить за свою боль или спасти угнетенных собратьев. Он просто вернулся к соплеменникам. И всё.

Единственные, кто хоть как-то хотели совершенствовать мастерство, были колдуны и знахари. Их не приходилось пытать и запугивать, чтобы заставить сварить незнакомое зелье.

О народе Майэ Мелиан Мелькор предпочитал не думать. До поры до времени. Хочет опекать — её право.

***

Проходя мимо шахты, где добывали полюбившийся Мелькору чёрный металл, Вала снова наблюдал знакомую картину: растянутого на дыбе бунтовщика прижигали побелевшим от жара прутом, эльф кричал тише и тише, а работа по добыче полезных минералов ускорялась.

Только бы не побили…

Ветер, кровь и серебро

Дверь не была рассчитана на мощный удар ногой, поэтому не просто слетела с петель, а ещё и проломилась. Весь пол оказался усыпан перламутровой шелухой и осколками хрупкого материала, похожего на гибкое стекло.

Выпей, может, выйдет толк!

Обретёшь своё добро!

Был волчонок, станет волк!

Ветер, кровь и серебро!

Песня звучала рвано и задорно. Пьяные от вина и победы Нолдор Второго Дома, славя своего доблестного командира, устроили гулянья по всему городу, в том числе в ближней к порту части дворца.

Еще одна дверь рухнула на пол, разбрызгивая цветное стекло. Трое крайне нетрезвых воинов в синих грязных плащах подхватили на руки того, кого, как им сейчас казалось, любили всем сердцем.

— Да здравствует принц Финдекано! — доносилось со всех сторон, крики были сбивчивые, в голосах звенело счастье.

К алому флагу на главной башне присоединились синие стяги, занявшие места пониже.

Ворвавшись в просторный серебристо-жемчужный зал, эльфы, наконец, поставили на ноги обожаемого командира, и тот, покачиваясь, отхлебнул из огромной бутыли, взятой в погребе. На стене висел огромный портрет принца Вольвиона в полный рост, и Финдекано, мгновение назад беспечно весёлый, вдруг изменился в лице.

— Он! — указал сын Нолофинвэ на портрет. — Он убил наших братьев! Он хотел убить нашего короля Феанаро! Вызвал его, раненого, на поединок! Я жалею, что не смог изрубить его на куски!

Финдекано с силой швырнул бутылку, из которой только что пил, в мозаичное окно, разбив его в крошку. Вытащив меч, принц ринулся к портрету и несколько раз рубанул по нему.

— Сожгите эту картину! — приказал вдруг Финдекано. — И все его портреты, какие найдёте! Сложите из них костёр на площади! Пусть пламя нашего гнева осветит этот погрязший во тьме и бесчестии городишко! Веселимся, братья мои!

Финдекано выпил снова.

…Был волчонок, станет волк!

Ветер, кровь и серебро!..

Песня лилась со всех сторон, но сын Нолофинвэ, даже пьяный, не подпевал. В его руке сверкал клинок.

— Мы спасли от гибели братьев, — продолжая пить, Финдекано подошёл к напольной вазе из перламутра и превратил её в осколки. — Но у жителей Альквалондэ ещё осталось оружие! Отберём же его! Забираем всё: охотничье снаряжение, большие ножи с кухонь. Всё, что найдем! Кто не отдаст — убить! У кого дома найдем символику королевского рода, сожжём. Помешают забрать — сожжём вместе с домом и жильцами! Победа должна быть полной! А принц Вольвион — предан забвению! Нет ему прощения!

— Славься принц Финдекано! Да здравствует Второй Дом Нолдор!

— Айя Феанаро!

Примечание к части Иллюстрация от группы Блокнот со скетчами

https://vk.com/photo443220075_457249578

Тьма и слёзы принцессы

Тьма и слёзы.

Объединившись, они лишают способности видеть, но обостряют остальные чувства настолько, что любое слово, любое прикосновение кажутся невыносимыми.

— Если я развяжу тебя, попытаешься бежать?

Голос тихий и страшный. Слыша его, Айриэль начинала плакать отчаяннее.

— Нет, мой господин.

«Куда я смогу убежать?! Куда?! Моего города больше нет! Моего народа тоже! Моих защитников! Они все мертвы, а по улицам ходят черноволосые чудовища!»

— А убить себя?

— Нет, мой господин.

«Я бы хотела… Как бы я хотела! Но не смогу…»

— Если нет разницы, пожалуй, оставлю тебя связанной. Пойдем, рыбий хвост, я покажу тебе кое-что.

Дрожа всем телом, заливаясь слезами страха и боли в иссеченной спине, Айриэль с огромным трудом встала с колен. Верёвка натёрла шею до крови, притянутые к самому горлу запястья ныли, а воспоминания рвали душу на части, снова рисуя перед глазами тьму. И слёзы.