— Мы готовы обсудить разногласия, — стоя перед троном Азагхала, говорил всё громче и увереннее посол Ногрода, представившийся братом нового короля. — Великий Дурин приглашает тебя на общий большой совет в Таргелион, заодно король Белегоста оценит красоту Великого Торгового Пути!

Алмарил заметил странные напряжённые взгляды трёх присутствовавших на торжестве Нолдор с алыми звёздами на одежде. Химринг? Им-то что опять надо?

— Наш прежний владыка, увы, принял решение уйти к Праотцам раньше срока, не дожидаясь старческой слабости, — продолжал говорить посол, — и это достойный выбор! Новый Тханэ не уступает в мудрости прежнему, однако кое-что в устройстве города будет иначе.

— Зачем королю Азагхалу самолично ехать в Таргелион? — спросил один из эльфов со звездой. Голос прозвучал громко, чтобы услышали все, заглушил речь гнома.

— Как зачем? — не растерялся посол. — Знать с чужих слов и видеть своими глазами — несравнимые вещи!

Владыка Белегоста молчал.

— У меня тоже к вам вопрос! — выпалил раньше положенного Алмарил, вставая с места, забыв об указаниях отца говорить только про возможность создания взаимовыгодного торгового союза. Безопасного, разумеется. — Почему химрингские воины позволяют себе находиться на нашей территории и устанавливать свои порядки?! Почему нам приходится поступаться нашими интересами из-за лорда Маэдроса, который даже не нолдоран?

Тишина, воцарившаяся в зале, должна была заставить юного принца задуматься о приличиях и вспомнить цель визита, однако Нолдо сейчас знал только одно: он и вся его семья, их жизнь и процветание — это месть творцам Арды и всем, кто почитает их. Наугрим славят Великого Махала, но Вала Ауле предал доверие Нолдор! Он предал дружбу и превратился из учителя и наставника во врага! Его дети не могут быть честными! Они такие же, как их создатель!

— У Владыки Дурина одна лишь просьба, — проигнорировав дерзкого юнца, продолжал ногродский посол, — для успешных совместных дел королям необходимо относиться друг к другу по-братски честно и милосердно. И, конечно, переносить такое отношение на народ.

— Я должен отпустить тех, кто угрожал безопасности моих строителей? — впервые за долгое время заговорил Азагхал.

— Это будет мудро и милосердно, — поклонился посол.

— Я не услышал ответ на мой вопрос! — продолжил настаивать Алмарил.

— И не услышишь, — прищурился один из воинов, чуть подаваясь вперёд.

— По какому праву верный лорда так разговаривает с принцем?! — вспылил сын нолдорана, и женщины засмеялись смелее, видя, что их мужья не против такой реакции.

Химрингские эльфы перестали замечать Алмарила, Азагхал громко приказал всем замолчать.

— Воины лорда Маэдроса, — медленно проговорил белегостский король, — это армия верховного нолдорана Финголфина, статус которого, насколько мне известно, выше статуса любого из нолдоранов.

— Это не так! — попытался протестовать принц, однако приказ молчать повторился снова.

— Я ждал приезда вестников из Таргелиона, — продолжил говорить Азагхал, — подготовил ответ, потому что знал, о чём пойдёт речь. Однако теперь я не намерен передавать свои слова через тебя, незрелый юнец, не знающий правил приличия! Ты в моём доме оскорбляешь моих гостей! С твоим отцом я поговорю лично по приезду в ваши земли. Тебя же здесь я больше не задерживаю.

— Прости, владыка, — попытался исправить положение один из сопровождавших Алмарила верных. — Я приношу глубочайшие, покорнейшие извинения! Мой король распорядился передать тебе письмо и…

— Нет, — отрезал король Белегоста. — Я не приму из ваших рук послания, потому что не верю таким, как ваш принц, а значит, не стану доверять его прислужникам. Повторяю: в моём городе вас больше никакое дело не задерживает. Это слово правителя!

***

— Недоумки! Вы должны были отстоять честь своего принца!

Окончательно осознав, что ругань не помогает перестать бояться появляться на глаза отцу, Алмарил постарался подумать о более страшной лично для себя новости: заранее отправив письмо родителю, чтобы тот успел успокоиться и выпустить пар до приезда сына, принц в скором времени получил из дома известие, что его «орки» были ещё более неосторожны, чем примкнувший к ним гном, и попались химрингскому патрулю.

— Ривиан… — с тревогой вздохнул юный Нолдо, невольно смотря на север.

До королевского дворца оставалось совсем немного, однако страх и гордость всё громче твердили эльфу, что с отцом лучше не встречаться.

Выпрямившись в седле и окинув снисходительным взглядом успешно сдерживающих насмешки и неодобрение верных, Алмарил вскинул руку.

— Мы допустили, — громче, чем следовало, провозгласил сын нолдорана, — чтобы наши собратья прослыли преступниками. Это грязная ложь! Мы должны отправиться в Химринг и требовать справедливости! Никто не смеет заключать под стражу жителей великого славного Таргелиона и обвинять в мерзких преступлениях!

Принц подумал, что его младший брат правильно поступил, когда, узнав о произволе воинов лорда Маэдроса, вернулся из леса домой. И сам цел, и теперь в глазах Ривиан будет выглядеть трусом. Двойная выгода, которой необходимо воспользоваться!

— Мы едем в Химринг! — повторил принц, уже представляя себя героем-спасителем прекрасной девы. — Со мной пойдёт каждый, кому претит несправедливость!

***

Карнифинвэ, вдоволь наобщавшись с наугрим, был уверен, что больше ничему и никогда не удивится, однако случайно услышанная речь эльфа, которого называли сыном нолдорана, повергла юношу в искреннее изумление.

Захотелось расспросить подробнее о преступниках и несправедливости, появилось ощущение неслучайности встречи, однако эльф отбросил мешающие сосредоточиться на будущем совете размышления.

Химринг? Несправедливость? Нет, эти два слова не могут сочетаться между собой.

Отвернувшись от таргелионского принца и его верных, провозглашавших нечто странное на всю округу, Карнифинвэ поспешил на встречу с дядей. Впереди уже хорошо виднелся невысокий пологий холм с мрачноватой крепостью, освещённой солнцем с тыла, поэтому казавшейся чёрной.

«Словно торчащие из земли лезвия, — подумал Нолдо, рассматривая приближающиеся башни, — клинки, острия которых украшены резьбой и вычурными зазубринами, рвущими плоть, оставляющими страшные и более болезненные раны».

Внутренне содрогнувшись от подобных ассоциаций, Карнифинвэ окинул взглядом землю вдоль дороги: пыльная, серая, твёрдая.

Таргелион. Бесплодная равнина, на которой, вопреки разуму и логике, кипела жизнь.

Имя останется в веках

— В сундуки богатства прячет

И дрожит на них скупой.

Кто смеётся — тот не плачет!

Веселись, пока живой!

Пляскам нашим нет предела,

Хоть придёт кирдык большой!

Подождёт любое дело!

Веселись, пока живой!

Песня первой встретила Карнифинвэ и торговцев, когда открылись двери в зал. Чёрные со стороны площади массивные створки, словно отлитые из жидкого внутри стекла, оказались абсолютно прозрачными, если смотреть на них из зала.

В воздухе курился ароматный дымок, и юный Нолдо не смог с уверенностью распознать все его компоненты. Вспомнилась пропахшая гарью Поющая Долина, и воображение насмешливо нарисовало картину погибающего в огне таргелионского дворца: стены-клинки с ужасающим скрежетом рушились в ревущее пламя, в чёрное клубящееся смрадным дымом небо взмывали снопы искр и пепла.

— Мы не прокляты, — долетел нетрезвый смех, и мёртвое снова стало живым, — просто хотим такими казаться! Проклятье — щит от совести.

— Наш любимый узбад Троро

Спит с женою, но с чужой, — прозвучала весёлая песенка, — всё жена узнает скоро!

Веселись, пока живой!

Веселись, пока живой!

Развлекаться совершенно не тянуло, и даже любопытный восхищённый взгляд молодой девы со странным оттенком волос, замеченный случайно, не заставил отвлечься от мрачнеющих размышлений.

— Приветствую, дядя, — твёрдым быстрым шагом подойдя ближе к таргелионскому нолдорану, сдержанно поклонился Карнифинвэ. — Айя Феанаро!