— Кхазад пойдут на восток с вами, эльфы, — сказал торговец, жадно сверкая глазами, — отберём у чёрного гада наши богатства! Пусть засунет своих чудищ обратно в свои пещеры и поглубже! Хватит портить нам жизнь!

— Если бы Моргот с вами торговал, вы бы его врагом не считали, — недобро произнёс остановившийся рядом Синда с украшенным волчьим мехом плащом, висевшем на согнутой в локте руке.

— Если бы Моргот создавал что-то, заслуживающее продажи и покупки, — парировал гном, — он не был бы Морготом!

Эльфы переглянулись и с уважением кивнули торговцу: его аргумент, пожалуй, был неоспорим.

***

Поцелуй был долгим, но, увы, не бесконечным, и Туивьель захотелось плакать. Сдержать эмоции не удалось, лицо некрасиво сморщилось, горячая рука, пока без перчатки, провела по щекам, стирая слёзы.

«Не уезжай», — единственное, что хотелось сказать, только какой в этом смысл?

Прощальный стремительно холодеющий взгляд бесцветных глаз стал ранящим и страшным, соскользнул с Туивьель к северу, и Маэдрос замер, словно изваяние из стали, — высокий, величественный и пугающий до дрожи, а потом вскочил в седло и вместе с верными скрылся за городскими воротами.

Слёзы стало некому стереть с лица, Туивьель громко всхлипнула, как могла быстро побежала в крепость. Снова вспоминались слова печальной песни, произносить которые было страшно: вдруг сказанные вслух, они напророчат беду?

«Разлука — вот извечный враг девичьих грёз…»

Нет, это ненадолго. А после снова будет встреча и поцелуй.

И март, который может показаться нескончаемым.

Об уважении

— Нам нет смысла сидеть здесь просто так.

Слова воина заглушил ветер, внезапно завывший за пологом шатра. Дождь закончился, тучи разошлись, и небесное золото снова пролилось на зелёную равнину, однако теплее не стало.

— Но мы должны быть здесь, — задумчиво произнёс Варнондо, тонкими штрихами рисуя на обратной стороне карты женское лицо. — Приказ Верховного Нолдорана.

Рингаро нетерпеливо вздохнул.

— Понимаешь, командир, — воин обернулся на вход в шатёр, — наше пребывание… бессмысленное нахождение здесь не идёт на пользу ни военному делу, ни образу армии короля, ни самому королю. Нас выставляют бесполезными болванами, которым ничего нельзя доверить!

— Замолчи, — негромко приказал военачальник, вставая из-за стола. — Приказ короля для нас важнее любых домыслов!

— Это так! И я не предлагаю делать ничего, что может идти против воли владыки Нолофинвэ! Пусть часть отряда остаётся в осадном лагере, а остальные, — Нолдо подошёл ближе, посмотрел Варнондо в глаза, — остальные идут на разведку за Железные Горы. Мы узнаем, что происходит в земле врага на границе с нами, и станем героями и в глазах нолдорана, и даже этих самодовольных «героев»! И, командир, в своих собственных.

Последняя сказанная фраза очень неожиданно заставила Варнондо побледнеть. Рингаро изумлённо замолчал, отошёл к столу, нагнулся к картам.

— Знаешь, что я говорил обезумевшим от мороза эльфам, которые пытались убежать обратно в Валинор? — полушёпотом спросил военачальник, посмотрев безумными глазами на соратника. — Я останавливал их, готовых разорвать меня в клочья, демонстрировал оружие и говорил, что для их же блага они обязаны вернуться, ибо в противном случае сгинут во тьме, не добравшись до покинутой земли, куда нам больше нет дороги по воле Валар. Я говорил, что убью их прямо сейчас из милосердия, не бросив погибать мучительно от холода, голода и зверья. А что я делал на самом деле, Рингаро?

— Выполнял приказ, — максимально спокойно и равнодушно пожал плечами Нолдо, не желая вспоминать Хэлкараксэ. Полынья, засыпанные снегом палатки, растерзанные охотники… Всё это уже в прошлом, и пусть там и остаётся. — Я понял, командир, — кивнул воин, — ты останешься в лагере, а я…

— Нет, — отрезал Варнондо. — Нет. Скоро вернётся принц Финдекано, его верные пусть и отправляются в разведку. Они пришли сюда рисковать жизнями, а мы — нет. Приказ…

— Верховного нолдорана, — договорил Рингаро. — Слушаю и повинуюсь.

***

Горы расступились, открыв взору превратившуюся в строительную площадку равнину. Издалека доносились голоса и музыка, и Финдекано улыбнулся, понимая, что на войне чувствует себя спокойнее и счастливее, чем рядом с отцом и всеми теми, кто прославляет его, не гнушаясь играть нечестно.

Желание достучаться до родителя, пробудить в его сердце то светлое, за что сын хотел любить и уважать его, по-прежнему мучило Астальдо, в памяти снова и снова прокручивался разговор, изначально бессмысленный, но не начать который Финдекано не мог.

Хотелось схватить отца за плечи, встряхнуть, чтобы тот очнулся, прозрел, пробудился от морока…

Но каждый отчаянный порыв разбивался о прочнейший щит насмешки.

Жаль, не существует столь неуязвимого металла — из него бы делать доспехи для воинов!

— Ты не прав, отец, — сказал вслух Астальдо, и воспоминание засмеялось в ответ язвительными словами короля:

«Клеть одиночества, стена непонимания и пропасть презрения — вот всё, что осталось несчастному верховному нолдорану. Вот всё, что встало между ним и его семьёй, его народом и всей Ардой!»

***

Нолофинвэ поднял к росписному потолку раскинутые руки, замер, потом посмотрел на сына и от души рассмеялся.

— Финьо, прошу, скажи, что ты не считаешь так!

Принц Финдекано медленно прошёлся по залу, демонстративно смотря себе под ноги.

— Знаешь, сын, — на этот раз почти серьёзно заговорил король, — ты зря полагаешь, что я не понял твоих чувств и проигнорировал требования заткнуть рты моим певцам. Поэтому у меня есть встречное предложение: ты делаешь своё дело так, как считаешь нужным, и я не вмешиваюсь, поскольку в военном деле смыслю меньше тебя, а ты в свою очередь не лезешь в дела власти.

— Однажды я уже послушал тебя и не вмешался, — глаза Астальдо вспыхнули, — и теперь венец нолдорана — позор, а не высшая честь! Стыд, а не заслуженная награда! Клеймо вместо признака исключительного величия!

Скептически взглянув на сына, Нолофинвэ улыбнулся, и принц узнал это выражение лица: в детстве, когда маленький Финьо пытался доказывать, что знает нечто, в чём на самом деле не смыслит, отец всегда молчал и смотрел точно так же. А потом говорил то, что заставляло мальчика подчиниться.

— Я не отказываюсь от своих слов, — вздохнул король, — и если заслуживаю смерти, готов принять её от тебя. Жаль только одного — я не увижу, как ты, мой сын, возьмёшь мою корону себе.

— Я не… — начал возражать Финдекано, однако отец жестом приказал замолчать.

— Ты думаешь, что с моей смертью восстановится справедливость. Но это не так, дорогой мой Астальдо. Ты найдёшь причины, почему должен править сам. Обоснования будут вескими, убедительными, красивыми, ведь иначе получится нечестно.

— Власть — оковы для чести! — ударил по столу кулаком Финдекано.

— Именно! — шире улыбнулся Нолофинвэ. — Поэтому ты возьмёшь столь тяжкую ношу на себя.

— Не переводи тему, отец! Перестань смеяться надо мной! — окончательно разозлился Финдекано, рванул к двери, однако остановился на полпути и обернулся. — Я с самого начала знал, что ты не захочешь слушать моё мнение, однако должен был сказать его, чтобы ты потом не делал вид, будто не знал. Твоя политическая игра оскорбительна для меня, и я не стану мириться с тем, что задевает мою честь! Знай это и не забывай.

— Моя игра — мой статус, а заодно — твой авторитет, — парировал верховный нолдоран. — Подумай сам, кем бы ты был без отца-короля? Верным слугой Нельяфинвэ Феанариона? Беспрекословным исполнителем его воли и планов? Ты уже им стал, но хотя бы имеешь титул принца, поэтому не потерялся среди тысяч безликих и безымянных эльфов Второго Дома Нолдор. Пойми, сын, одну простую вещь: если тебя не уважают, в этом твоя и только твоя вина.

***

Финдекано выругался.

Высланные вперёд верные уже возвращались, и по встревоженным, однако горящим азартом глазам герой Астальдо понял: разговор с отцом скоро сотрётся из памяти, вытесненный настоящими, нужными для Арды деяниями.