— Все, кто покрывают преступников, окажутся в тюрьме вместе с ними!

Белемир согласно кивнул:

— Воры воспользовались тем, что мне было не до стройки — мать умерла.

— Подлые твари, — Брегор пошёл вдоль начатых стен, посмотрел на высокое крыльцо, необходимое для защиты от паводков и снегопадов.

— Мы потом по следам телеги попытались найти их, — книжник заговорил тихо, — но в то время много кто здесь проезжал.

Холодный ветер с реки влетел в недостроенное здание, всколыхнул закрывавшую дверные и оконные проёмы ткань, завыл в коридорах. Что-то с глухим стуком упало, загремело по стальному каркасу лестницы. Многозначительные взгляды эльфов заставили строителей смутиться.

— Опять кто-то напился, да? — Брегор посмотрел в ближайшее занавешенное окно. — За каждого, свернувшего шею, отвечать будешь ты! — вождь указал на мужчину, которого Белемир представил как старшего.

Грохот повторился, только в другом конце здания.

— Вам ведь объясняли, что на стройке опасно! — спокойнее произнёс беоринг, повернулся к недостроенной стене, посмотрел наверх, где в порыве ветра шелестела плотная ткань.

Послышался тихий шорох, едва различимый скрежет, словно на полу подвинули стальной штырь. Что-то зашуршало, и Брегор вдруг почувствовал сильный удар в грудь.

***

В строящемся здании был знаком каждый укромный уголок — здесь выпивали, сюда мочились, тут испражнялись, туда мусор кидали, здесь можно уединиться и перепихнуться по-быстрому, а тут труп собаки нашли.

Продвигаться тихо не получалось: вечно что-то мешало под ногами. У-у-у, гадкие балки! Кто их здесь поставил?! Ох, громко упали… Ну ничего, никто не обратил внимания.

Шаг, ещё… Страшно. Руки, чтоб их, трясутся!

Ладно, вот удобное окно.

Помеха, помеха, помеха… Вечно рядом эти трое! Трус! Ничтожество! Да отойдите уже! Отойдите!

Ладонь сжала рукоять ножа.

Отойдите! Да!

Почему же плечо немеет? Эй, что такое? Я ведь хочу… Да! Хочу. Надо лишь прицелиться. Прицелиться… пока эти трое опять не помешали!

Та-а-ак… Замахнуться… Бросок… Бросок! Да!

Теперь бежать! Быстрее!

Лестница, коридор, поворот, спрыгнуть…

А-а-а!

Под ногами неожиданно провалилась плохо приделанная доска, падение показалось вечностью, от удара потемнело в глазах, бешено заколотилось сердце, стало трудно дышать. Встать не получилось. Лодыжка! А-а-а!

Надо спрятаться! Спрятаться! Только как? Ползти! Давай же! О, нет… нашли.

— Аданель? Но почему?

Девушка подняла голову и посмотрела на приёмного отца. Он знал, что дочь не ответит. Так зачем спросил? Издевается?

Исключительно по секрету

Когда исчезла необходимость прятаться, возникло ощущение облегчения и скуки одновременно. Неужели опасности больше нет? Это так… скучно?

Вирессэ выбралась из-под ткани, закрывавшей содержимое телеги с досками, гвоздями, засовами и дверными петлями, и посмотрела на Глоссара, тоже пробовавшего на вкус чувство свободы и безопасности. Эльфы были рады, что больше никто им не угрожает, однако дальнейшая дорога стала совершенно неинтересной.

— Поплачь о нём, пока он живой, — снова начал напевать менестрель. — Люби его…

— Нет! — в один голос крикнули Вирессэ и Алмарил, подъехавший верхом. — Хватит!

— Сегодня умрёшь — завтра скажут: «Поэт!» — певец отмахнулся. — Ладно, хорошо, не буду. Помолчу.

Холодный ветер завыл в унисон с далёким карканьем, чёрная колдовская тьма над горами на севере захохотала тысячами оскаленных пастей. Супруга химрингского посланника поёжилась, вспоминая, как в прошлый раз ехала по Ард-Гален, и тогда не возникало таких пугающих образов.

Может быть, верховный нолдоран прав?

— Глоссар, — не выдержала молчания Вирессэ, — прости, что прервала тебя. Теперь я понимаю, что лучше слушать твои песни, даже если они пугают, чем отзвуки Чёрной Земли.

— То-то же, — певец приободрился, хоть и был снова бледен. — Не знаю, почему так выходит, Апрель, — развёл он руками, — но когда я вижу тебя, на ум приходит эта мелодия. Ладно, не буду больше заставлять тебя бояться.

— Попробуй заставить бояться меня, — хмыкнул Алмарил, поднимая коня на дыбы. Чёрный с красным тяжёлый плащ слегка качнулся назад, словно жёсткие крылья жука перед полётом.

Глоссар потёр виски.

— Нет, не могу колдовать, — вздохнул он. — Только попробую — сразу словно по голове бьют. Так что, не узнаю я, чего ты боишься, чем тебя можно напугать. Догадываюсь, что ты страшишься правды, только какой?

— Её все страшатся, — вспоминая разговоры с супругом, Вирессэ опустила голову.

— О, да, девушка-Апрель. Только нужно знать, какую именно. В Арде есть много чудовищных истин, но в каждом сердце замочная скважина лишь для одного ключа. Кого-то пугает смерть, кого-то жизнь, кого-то то, что после смерти, а есть те, кто боится правды о том, что из Чертогов Намо за всё время пребывания эльфов в Валиноре вышел только Моргот. О, Алмарил, я угадал?

Побледнев, сын таргелионского короля пришпорил коня и погнал вперёд, где уже виднелись сторожевые башни «перводомовской половины» осадного лагеря.

— А мне страшно думать про оставленный Валинор, — нахмурился Глоссар, массируя по очереди виски, лоб, затылок и основание черепа. — Я уходил из города, изуродованного тьмой, опустевшего, рыдающего голосами оставленных жён. Я помню Тирион в сиянии Древ, помню прекрасную Лебяжью Гавань, помню… Их до кровопролития. Я понимаю, что Валар снова украсили мой бывший дом, пытаюсь представить, как выглядит теперь моя родина, но почему-то вижу только медленно разрушающиеся брошенные дворцы. Наверное, мне просто хочется, чтобы там, откуда пришлось уйти, было хуже, чем здесь.

Посмотрев на тонущие во тьме пики Тангородрима, на одном из которых удавалось рассмотреть зачарованное стальное кольцо, менестрель, морщась, вздохнул и тихо запел:

— Улицы погибшего города —

Обветшалый цирк и театр в одном лице.

Жизнь моя кружится в кольце

И корчится с голоду.

Сужены рамки времени — пустота.

Кружится тот безумный маскарад,

Дразнится, отбивая гулко такт:

Мандос иль Ирмо Сад?

— Замечательная перспектива, — улыбнулась Вирессэ. — Выбор и существует, и не существует одновременно.

— Проведи меня через жизнь и смерть!

Подбери меня из осколков в топи.

Подними меня до своих высот и оживи меня!

Я хочу прозреть!

Кровь и боль! Куклы бродят средь могил.

К ране соль! Маскарад продолжается.

Я прошу — Эру! Дай мне сил

От этих ниток избавиться.

Тирион — лишь театр обгоревших снов.

Мы никто — мы пока заготовки, но

Глушат нас звуки собственных шагов

Или скрежет оков.

Отыщи меня меж замёрзших стен,

Осени меня золотым крылом,

Напои меня колокольным сном,

Оживи меня! И подними с колен.

Маскарад, раскаленные угли.

Бездна? Сад?

Мы не Эльдар — мы куклы.

Устоять, чтоб всегда противостоять

И пить этот вечный яд!

Всё для нас

Обозначено свыше, но

Дай нам шанс!

Мы готовы! Мы дышим!

О, Творец!

Благослови нас в пути —

Мы можем сами идти!

Отыщи меня меж кровавых врат,

Отпусти меня! Видишь? Я живой!

Разреши мне просто быть собой!

Оживи меня. Я хочу звучать.

***

Лорд Маэдрос неизменно сидел у окна, смотря на чёрные скалы, и удостоил вошедших эльфов лишь коротким взглядом.

— Здравствуй, Вирессэ, — сказал отрешённо Феанарион, — если я всё верно понял, новостей для меня у тебя нет.

— Есть, — смутилась эльфийка, оглянувшись на Глоссара и Алмарила, надеясь на поддержку. — Карнифинвэ начали угрожать.

— В Хитлуме стало невозможно жить, — поддакнул Глоссар, с тревогой смотря на лорда. — Даже верным короля.

— Короны примеряют пешки, — негромко, но с нажимом произнёс Маэдрос, и менестрель, покраснев, опустил голову:

— Я не жду, что мне будут здесь рады.

— Он не опасен, — Алмарил, не знавший, на что намекал дядя, говоря о примерке корон, положил ладонь на плечо певца. — Стал таким после встречи с каким-то лесным колдуном.