Что убийственная гроза
Сердце пытает.
В этом городе всё — пустяк.
Всё в нём так, только всё не так.
В этом городе только дурак
Жизнь проживает.
Кто эти Эльдар? Не мы.
В этом городе все безудержно немы.
Много белой твоей зимы.
В этом городе мы живём нашей жизнью взаймы.
Эльфийка потянулась изящной ладонью к лицу Эола, посмотрела с нежностью. От понимания, что любовь адресована не ему, изгоя бросило в жар.
— Феанарион.
Песня изменилась. Брат дориатского короля понимал, что может навредить своему сокровищу, но ревность заглушила разум.
— Ты счастлива безмерно, ведь всё сбылось,
И на твоём триумфе я только гость.
Арда на коленях, чудное Дитя,
Мир сегодня дышит для тебя.
Жизнь в пустоте холодной каменных стен —
Мечтая о свободе, попала в плен!
Время скоротечно — города падут.
Здесь же я вершу последний суд.
Самообман, в котором тьма
Склонилась пред тобой!
Знай, ты ко мне придёшь сама!
Навеки будешь со мной!
Окончательно обмякнув в руках Эола, Ириссэ, едва заметно улыбаясь, прошептала:
— Tancave.
Примечание к части Песни:
Рок-Опера "Элоя" "Чёрное с белым"
Марк Тишман "Песня этого города"
Мюзикл "Элизабет" "Последний танец"
Недоступное будущее
Во сне всё было хорошо.
По-настоящему хорошо, а не так, как наяву, когда каждый пытается улыбаться и будто бы искренне удивляется чужим хмурым бровям, словно неправильное выражение лица — это какое-то постыдное дело или вовсе преступление.
Бесспорно, именно с недовольного изгиба рта и начинается Исход.
И поэтому наяву каждый остался одинок в своём горе, личных затаённых тревогах, а в грёзах счастье ощущалось, как настоящее, честное и чистое, но вдруг в пустоте и безвременье появилась дочь, и повеяло пугающим сырым холодом.
— Мама, — озираясь, произнесла Ириссэ, такая же невыносимая непослушная девчонка, как и раньше, — хочешь подержать?
В руках откуда-то взялся ребёнок, и, не успев его рассмотреть, лишь поняв, что это мальчик и вроде бы похожий на Турукано, Анайрэ проснулась.
Привычный полумрак, освещённый огромными часами, в которых пересыпались сияющие кристаллы, почему-то напугал. Верхняя колба почти опустела, и это показалось дурным предзнаменованием.
Неужели в Эндорэ снова что-то случилось?! Нужно как можно скорее поговорить с кем-нибудь! Может быть, собраться народом и попросить Валар открыть хоть что-то об ушедших? Совсем немного отодвинуть завесу тайны! Да, мы должны забыть, смириться и быть счастливыми, но уже давно ясно — это невозможно! Что же делать, если сердце привязано к тем, кого объявили преступниками?
Навязчивое желание снова уйти в Сады Лориэна, чтобы не чувствовать ничего плохого, на этот раз удалось прогнать. Анайрэ взглянула на дверь и подумала о том, что хочет выйти на поверхность. Неважно, насколько силён там жар светоча Майэ Ариэн, или опасны игры Тилиона с Уинэн. Можно ведь не спускаться на берег ночью, а днём — держаться в тени.
Снова посмотрев на пустеющую колбу, эльфийка поняла, что не хочет видеть тот самый момент, когда сверху кристаллическая пыль закончится. Уйдя в соседнюю комнату и позвав служанок, чтобы помогли выбрать платье и причёску, Нолдиэ, не знающая о титуле своего мужа, остановила взгляд на зеркале.
— Нолофинвэ говорил мне, что я прекраснейшая женщина Амана, — с трудом улыбнулась Анайрэ. — Он говорил много лжи, но восхищение моей красотой, надеюсь, всё же было искреннее. И, к кому бы я сейчас ни пошла, любой должен удостовериться в том, что мой супруг врал не постоянно. Не всем и не обо всём.
Вполуха слушая заверения служанок, что сияющая красота супруги покинувшего Аман истинного короля Нолдор стала только ярче в подземелье, Анайрэ подумала, что хотела бы поговорить с Нерданель, причём не о плохом, а про что-то обнадёживающее, однако в памяти всплывали злые слова жены… Вдовы? Да, наверное, вдовы Феанаро о том, что она будет называть великий Тирион Фирионом — городом мертвецов. И теперь в твердынях на Туне действительно никто не живёт, и только стены помнят смеявшихся и плакавших, встречавшихся и прощавшихся в навек угасшем свете Древ.
Стоит ли видеться с женщиной, окружившей себя каменными изваяниями? Как сказать ей, что видела во сне живое дитя?
Пожалуй, не стоит.
Может быть, взглянуть в глаза своему страху и поехать в Тирион? Встретиться взглядом с навек погасшими окнами и осознать — прошлое не вернуть? Его ведь не вернуть уже никогда. Может быть, в Валиноре навсегда застыло настоящее, зато там, далеко за морем — будущее.
Какое оно? Счастливое, как обещали короли? Мрачное и трагическое, полное скорби, как уверяют Валар? Каждый верил, во что хотел.
Анайрэ же точно знала только одно: это будущее недоступное оставшимся в Амане. Вот оно — главное знание.
Я люблю тебя, Феанарион! Люблю!
Во сне всё было хорошо.
Мрачный незнакомый лес постепенно стал светлым и прекрасным, озарившись дивным мерцающим сиянием, как было в Валиноре при свете Древ. Колючая тёмная еловая хвоя стала мягкой и золотисто-бирюзовой, превратившись в цветы-кисти, листва ясеней и буков засеребрилась целебной росой Телпериона, с распустившихся благоухающих яблонь посыпались белоснежные ласковые лепестки, а Тьелко, подхвативший любимую на руки, показался прекраснее, чем прежде.
Между влюблёнными не осталось преград, теперь они могут быть неразлучными на протяжении всей отведённой им вечности.
— Нам больше не надо прятаться, — засмеялась Ириссэ, — а мне не придётся связывать тебя, Феанарион.
Тьелко счастливо улыбался в ответ, его руки были нежными, как никогда. Он положил возлюбленную на мягчайшую шёлковую траву, приятно зашекотавшую кожу. Самые шаловливые колоски стали пробираться в запретные тайные места, чтобы поиграть с чувствительной плотью, роса соскользнула с белоснежной пушистой ветки над головой, скатилась с сосков по груди и животу в пупок. Ириссэ не помнила, когда оказалась обнажённой, но не всё ли равно? Это ведь прекрасный сон, фантазия, мечта! Здесь не нужны наряды.
— Мы теперь навсегда вместе, — прошептали приблизившиеся губы, осторожно, как никогда, целуя шею, скулы, ресницы и кончик носа эльфийки. — Нас никто не посмеет разлучить.
— Да, — Ириссэ хотела бы сорвать с Туркафинвэ одежду, но это был сон, и руки не слушались.
Золотой свет озарил чистое небо, ввысь устремились островерхие кроны нежно-лиловых лиственниц, Тьелко начал ласкать живот любимой, постепенно опускаясь ниже.
— Ты подаришь мне сына?
Ириссэ широко раздвинула напряжённые бёдра, вытянула мыски, счастье переполнило грудь, сердце бешено заколотилось, дыхание стало прерывистым.
— Да, Феанарион! Да! Я хочу этого! Мы, наконец, сделаем то, что должны были ещё в прошлую Эпоху!
Картинка смазалась, уступив место ощущениям. Эльфийка почувствовала нарастающее напряжение в ногах и ягодицах, только не смогла понять — соединились в её фантазиях тела в одно или нет, но это уже казалось неважным. Всплеск долгожданного наслаждения должен был разбудить, однако сон продолжился, становясь ещё более прекрасным и нереальным.
Теперь поцелуи каплями росы падали на живот, поднимаясь к груди и шее, между ног ощутилось приятное тепло любимого тела, сильные горячие руки сдавили бёдра.
Ириссэ, наконец, почувствовала слияние плоти, застонала в ожидании новых ощущений, ритмично подаваясь вперёд, невыносимо захотелось больше страсти, но бездна сна накатила внезапной ослепляющей волной, лишая возможности испытать наслаждение.
Посмотрев в небо, эльфийка увидела, как золото Лаурелин и серебро Телпериона проникли друг в друга двумя сияющими вихрями, скручивавшимися воронкой, увлекая вглубь себя розовую и лиловую листву.
— Я люблю тебя, Феанарион, — прошептала Нолдиэ, — люблю.
И проснулась.
Примечание к части А вот это уже не для слабонервных.
