— Владыка Манвэ… — начал говорить помощник капитана, но Аратэльмо с жаром перебил его:

— Он нам больше не владыка!

Майтимо едва заметно улыбнулся и промолчал. Молодой эльф счастлив своей дерзости, не стоит мешать.

— Хорошо, как скажешь, — согласился Тэлеро. — Манвэ повелевает ветрами. А орлы — его глаза. Он видел нас. Может, смилостивится, наполнит наши паруса.

— Да… — с надеждой отозвался разминавший после гребли руки моряк.

— Аратэльмо, — Майтимо не хотел поддерживать разговор о Валар, потому что был уверен — помощи не будет, но делиться сомнениями не считал верным, — ты отдохнул? Наша очередь садиться на вёсла.

Глаза юного эльфа заблестели: он любил чувствовать в себе силу, а от гребли мышцы быстро укреплялись и становились заметно рельефнее. Самым худшим занятием он считал отбивание ритма, необходимого, чтобы эльфы поднимали и опускали весла одновременно, и был готов грести дольше положенного, лишь бы не «заниматься этой скучищей».

Без помощи ветров, движимый лишь силами гребцов, корабль шёл медленно, но это было всё же лучше, чем ждать и ничего не делать. Запасы ещё были в достаточном количестве, звёзды указывали путь.

«Всё не так плохо», — убеждал себя Майтимо, спускаясь с верхней палубы. Но чем больше проходило времени, тем сильнее нарастала тревога. И не из-за штиля. Это были дурные предчувствия, заставлявшие постоянно мысленно возвращаться к отцу и братьям.

***

Алое на белом. Кровь на досках трибуны. Её реки. Полноводные потоки, но замершие на время безветрия. И звёзды. Прекрасные созвездия, завораживающие взор. Одни в небе, другие… Нет, те же самые, но отражающиеся в пролитой крови.

Вокруг эльфы, но… Это лишь тени. Полурассеявшиеся сгустки энергии, всё ещё хранящие память и терзаемые мукой от утраты тел. Их боль отдается в держащей меч руке палача.

— Куда они исчезли? — прозвучал в голове родной голос. — Мы часто задавали этот вопрос в пустоту.

— Отец? Ты… Со мной?

— Конечно, я всегда с тобой. Помнишь, я рассказывал про исчезнувших эльфов? В Средиземье часто кто-то пропадал бесследно. Иногда целыми поселениями. Жилища, вещи — всё на месте. А эльфов нет. Видя это, мы задавали один и тот же вопрос: «Куда они исчезли?» Было страшно, непонятно. Вдруг мы тоже однажды исчезнем?

— И ты придумал сказку?

— Именно! Мы решили, что есть таинственная земля, попасть в которую можно только через пещеру, вход в которую закрыт огромным чёрным камнем. И отодвинуть этот камень может лишь самый достойный, самый красивый и светлый эльф. Тогда откроется коридор — длинный, тёмный и пугающий, но в конце — вход в прекрасный мир, из которого вернуться можно в любой момент, но зачем? Там ведь так чудесно! Оттуда никому не хочется уходить. И однажды там окажутся все эльфы, только каждый народ должен найти достойного лидера, который сможет отодвинуть камень. И, знаешь, наши жены стали охотнее рожать сыновей, потому что каждая в душе надеялась, что именно её лоно даст жизнь величайшему из эльфов. Некоторые жёны даже стали пытаться колдовать, чтобы чарами сделать неродившееся ещё дитя великим. Придумывали предзнаменования… Рассказать?

— Конечно!

Но сон вдруг оборвался. Феанаро понял, что спал прямо за столом, над чертежами таранов и метательных орудий.

— Я помню эти предзнаменования, — печально улыбнулся Феанаро. — Алая вспышка в небе, ярко-голубая волна, хлынувшая на берег, белая трава в лесу и золотая пыльца, улетающая с цветов к звёздам. Красиво и невозможно.

Когда отец был жив, его глупые сказки раздражали, а теперь… Куруфинвэ до слёз тосковал по этим странным нелепым историям.

***

— Нам надо поговорить, Тэ… Только напомни, как тебя теперь называть? — Морифинвэ ухмылялся, приобнимая Тэлуфинвэ за плечо. — И вообще, почему ты до сих пор не на коленях предо мной? Не целуешь руки своему господину, не приносишь вино? Отвратительный из тебя слуга. Может, тебя утопить во славу Вала Улмо?

Амбарусса было совершенно не смешно.

— Как тебя жена называет? — продолжал иронизировать Морьо. — Совсем неприлично? Или просто твоё имя на Тэлерин перевела? Если это связано с твоими достижениями в постели или размером… Ты понял чего… Тогда я не хочу знать. А если переведенное имя, то поделись, я тоже тебя так называть буду.

— Перестань, пожалуйста, — Тэлуфинвэ начал злиться. Он не хотел говорить о том, что уже горько сожалеет о сказанных отцу сгоряча словах, но… Не просить же прощения! Нет. Лучше страдать молча, постепенно смириться и успокоиться.

Эльфы стояли вдвоем на носу корабля, раньше принадлежащего младшему из сыновей Феанаро, и смотрели на мёртвую гладь воды. Ветер так и не поднялся.

— Мне кажется, — посерьёзнел Морифинвэ, — за нашими распрями мы упустили что-то важное. Например, то, что уже третий день не двигаемся с места.

— Король Феанаро прикажет сесть на весла — сядем, — печально произнёс Тэлуфинвэ, и Карнистир пшикнул:

— Послушай, Тэльво. Внимательно. Твои дела с отцом — это твои дела. Но для меня ты, как был младшим безмозглым братом, так и остался. И не смей при мне называть отца королем Феанаро или как-то ещё подобным образом. Иначе, братец-тэлеро, ты станешь талисманом этого суденышка. Уверен, ты будешь красиво смотреться висящим обнаженным на носу.

Тэлуфинвэ опустил голову.

— Иди утешай жену, — толкнул брата Карнистир, — а я поговорю с отцом. Хватит ждать ветра. Может, он никогда не поднимется.

Не забуду

Спать не хотелось совершенно, несмотря на слабость и отголоски ноющей боли при глубоких вдохах, истощающей силы.

Одна из знахарок спала, обняв подушку, вторая рисовала пером на использованном бинте.

— Дис, — Макалаурэ поднялся на постели, — пойдём погуляем. Возьми мою арфу, будь любезна.

Эльфийка послушно встала из-за стола. Менестрель видел — его инструмент для девушки слишком большой, нести его неудобно, но сам взять пока не мог.

С трудом преодолев лестницу, Макалаурэ, ласково обняв знахарку, сел на палубу, прислонившись спиной к мачте, а эльфийка прильнула к нему. Очень осторожно. И нежно.

Попробовав играть с помощью магии, Феаноринг почувствовал сильное головокружение, до тошноты. Пришлось разминать пальцы.

— Меня пугает эта музыка, — прошептала Дис. — Ты точно в порядке, Кано?

— Конечно, милая дева. Но отец был прав, мне не стоило присутствовать на всеобщем собрании и объединении народов.

Пальцы играли всё быстрее, звуки стали прерывистые, «застряв» на одной ноте, увеличивая громкость.

— У тебя есть сестра? — спросил вдруг Макалаурэ и, увидев утвердительный кивок, вздохнул. — А у меня — только среди дальней родни. Я не знаю, как любят сестру. Наверное, больно потерять её.

— Любая потеря тяжела.

— Наверное… У меня мысли путаются. Образы мелькают. Лучше буду петь.

Когда взойдёт весна,

И смерти вопреки

Сгорают от любви

Все призраки дворца,

Тысячелетний страх

Колени преклонит,

И мёртвые уста

Словами жгут гранит:

«Я не забуду о тебе

Никогда, никогда, никогда!

С тобою буду до конца,

До конца, до конца, до конца!»

Макалаурэ поморщился, прижимая ладонь к груди, где уже не было бинтов, но последствия ранения ещё напоминали о себе.

— Я всё думаю, теряется ли желание жить, когда умирают те, кого любишь? — печально спросил менестрель пустоту. — Или даже потеряв всё, хочется продолжать… Существовать? Как ты думаешь, милая?

— Не думай об этом.

— Почему же? Вдруг это моя судьба? Мы едем воевать, прекрасная дева. Забыла? Я хочу подготовиться заранее к любому сюжету, подкинутому мне судьбой. Смерть — это легко. Потом будет бездна и метания, мы всё видели. Но… Там разум рассеется. А в жизни… Мы всё понимаем. Осознаем. И ощущаем. И я пытаюсь представить, насколько это страшно. И страшно ли? Можно ли продолжать жить, несмотря ни на что?

И мёртвый адмирал

Сойдёт со стен к свечам,

И пустотой зеркал

Наполнит свой бокал.