Запертые в чёрной короне живые звёзды о чём-то переговаривались между собой, и Айну отвлёкся от размышлений, однако, как ни пытался, не смог понять их речи. Это несказанно злило, но Сильмарили синхронно пульсировали, вспыхивая зловеще ярко, напоминая: тронешь — горько пожалеешь!

Мелькор усмехнулся. Да, Камни знают свою силу. Но и Айнур знают. И используют. Тогда, когда приходит время. А сейчас можно просто понаблюдать за бессилием слишком самоуверенного врага с помощью Палантири.

Я не чудовище, брат!

Сон был очень ярким и невыразимо странным.

«Я не чудовище, слышишь?! — кричал слишком хорошо знакомый голос, чтобы его спутать с любым другим. — Не чудовище! Не чудовище!»

Заснув под звуки собственной арфы и ласковые поглаживания по волосам лёгкой руки Дис, Макалаурэ вдруг понял, что брат пренебрёг всеми мерами предосторожности, решив воспользоваться осанвэ, а, значит, он по-настоящему в отчаянии.

— Туркафинвэ, третий из сыновей Феанаро Куруфинвэ, — почему-то именно так официально обратился к Тьелко менестрель, — если тебе есть, что сказать, говори. Кратко.

Воцарилось молчание. Осталась только картинка, которую Макалаурэ не хотел бы видеть никогда, ни наяву, ни во сне.

Среди гибнущих от жгучего света Анар деревьев и кустов сияли чистейшим белым золотом волосы Феаноринга, стоящего в одиночестве около могучего ствола ясеня, толстые ветви которого росли параллельно земле. По ним очень удобно забираться высоко в крону, чтобы посидеть и помечтать. Но Тьелко собирался делать совсем другое.

— Иди, погуляй, Хуан, — с отрешённой настойчивостью, нетерпеливо бросил Нолдо. — Иди. Ну же!

Пёс не двигался с места, стоя в нескольких шагах от хозяина, настороженно подняв уши. Посмотрев в полные тревоги глаза собаки, беловолосый Феаноринг с теплотой улыбнулся:

— Хуан, ты ведь тоже скучаешь по Оромэ? Тоже чувствуешь пустоту, которую теперь не заполнить? Одному быть невыносимо, а с кем-то — тяжело, ведь… Это не дарящий ощущение счастья и целостности Вала. Это… Всего лишь… Эльфы…

Сказав это, Туркафинвэ пожал плечами. Отведя взгляд от пса, Нолдо, с горечью морщась, прошипел:

— Я приказываю тебе уйти охотиться! Мне нужен… нужна… Дичь, Хуан. Любая! Съедобная. Искать!

На этот раз пёс подчинился.

Проводив взглядом верного друга, Феаноринг посмотрел на ветку дерева над головой. В обрамлённых пушистыми белыми ресницами небесно-голубых глазах разгоралась ненависть, и Макалаурэ, зная, что не сможет помочь брату, даже если захочет, попытался что-то сказать…

«Именем Создателя Эру Илуватара, — неожиданно прозвучали слова, — приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом…»

— Замолчи, брат! — крикнул Туркафинвэ и, высоко подпрыгнув, схватился правой рукой за ветку, повиснув на ней. — Я не чудовище! Слышишь, Кано?!

— Считай, что нет. Не слышу. Что ты мне хочешь доказать? Зачем?

— Я не знаю…

Потянулось время. Уже с трудом удерживая себя на весу, то и дело не сдерживая стон и дрожь, Тьелко всё равно продолжал это странное показательное выступление, в искренность которого, как ни хотел, Макалаурэ поверить не мог.

— Тьелко, хватит.

— Нет! У тебя нет совести, поэтому ты и уверен, что она чиста!

Менестрель не стал ничего объяснять или доказывать брату. Пусть делает, что хочет, главное, как можно дальше отсюда.

Выбежавший из леса Хуан почему-то вдруг посмотрел в глаза Макалаурэ и сказал очень знакомым голосом:

— Кано, как я счастлив встретить тебя в мире живых!

— Финьо?

С трудом вырвавшись из пут сна, Феаноринг открыл глаза.

— Финьо… Это правда ты?

Финдекано не ответил. Он просто дождался, когда Макалаурэ поднимется на ноги и крепко обнял брата, лишив возможности дышать.

— Кано… Это правда я.

Сын Нолофинвэ отстранился, и в слиянии света пламени костров и ночного небесного цветка Макалаурэ смог рассмотреть брата. Прошедшие годы сильно изменили Финьо, оставив на всегда чуть грустном задумчивом лице глубокую печать. В сияющих глазах Нолдо теперь отражались разбросанные по городу, лесу и дорогам мертвецы, пламя, ледяные пустоши и братские могилы, чужие слёзы, не нашедшие сочувствия в сердце Финдекано, и затаённое, загнанное в самую глубокую темницу души пережитое предательство. И не одно. Сын Нолофинвэ решил, что если сам не проявлял сострадания, то не имеет права требовать его для себя.

Но больно всё равно.

— Снова, как в детстве, носишь косы? — сам не зная, зачем, спросил Макалаурэ и усмехнулся, понимая, насколько глупый вопрос задал.

Финдекано не ответил. Эльф сдержанно приветствовал кивком головы и взмахом руки собратьев Феаноринга и испытующе смотрел на менестреля.

Сын погибшего владыки и наместник сгинувшего короля хотел разрядить обстановку вопросом, хочет ли Финьо снова брать уроки музыки, ведь в последний раз, когда старший наследник Нолофинвэ приходил с косами, прозвучала именно эта просьба. А после просьбы был рассказ о кошмарном сне. Про Нельо…

Всё повторяется?

Финдекано смотрел. И ждал. Макалаурэ молчал. И единственные слова, которые крутились в голове: «Мы не чудовища, брат. Не чудовища. Мы просто трýсы».

О будущей победе

Линдиэль смотрела из окна на волны, и ей казалось, вот-вот что-то произойдёт. Плохое… Всплывёт утопленник? Приплывут на кораблях враги?

Нет! Нет-нет-нет! Ни в коем случае не говорить об этом папе! Он ведь ЗНАЕТ, что Вала Улмо никогда не позволит злым существам выйти в море! А кто в этом сомневается… Лучше не думать о реакции папы.

Из-за двери донеслись громкие голоса, и Линдиэль замерла, прислушиваясь.

— Новэ, — говорила мама, — почему ты так уверен, что беспокоиться не о чем? Письмо от Галенлиндэ меня взволновало, а вести с плотины тревожны вдвойне!

Юная эльфийка, не задумываясь, перевела взгляд на зеркало: полюбоваться своей красотой особенно приятно, когда мир вокруг начинает казаться угрожающим.

— Моя любимая Песня Волн, — прозвучали слова отца, — Пена-на-Гребнях, тебе не о чем печалиться. С благословения Владыки Улмо мы выстроили в потрясающе краткие сроки надёжнейшие плотины, и нам теперь не страшны наводнения.

— Но письмо…

Ответа не последовало, и это несказанно встревожило Линдиэль. Не спасло даже самолюбование. И пусть из зеркала смотрела самая красивая дева семьи лорда Кирдана, прекрасное лицо всё больше портили наворачивающиеся на глаза слёзы.

Выбежав из комнаты и лишь в коридоре вспомнив, что надо было надеть что-то, кроме того, в чём спала, Линдиэль подумала, что правила этикета ерунда по сравнению с чем-то, заставившим замолчать всегда знающего на всё ответы папу.

Оказалось, разговаривали родители не вдвоём: рядом с отцом был его друг и верный помощник, двое его сыновей, внук, а также какой-то черноволосый эльф с дивно сияющими глазами. Мама Линдиэль покраснела, увидев дочь, но эльфийка решила не сдаваться.

— Что-то не так? — свысока взглянула на смутившихся мужчин и начинающего злиться отца юная дева. — Дела моего народа важнее нарядов! Или я не права?

— Похоже, правда замуж за короля собирается, — разочаровался внук друга Кирдана.

— Я не уйду отсюда, пока не узнаю правду! — начала напирать Линдиэль. — Что за вести с севера? Что с моей сестрой?

Новэ задумался, чуть скривился.

— Дочь моя, — серьёзно, без осуждения сказал Корабел, — как только ты оденешься подобающе будущей королеве, я приглашу тебя для разговора о делах. Пока же скажу лишь, что с севера пришли ещё посланники Валар. Это был целый народ. Не армия. И, как только стало известно об их появлении, лорд Амрас уехал на юг. А город Феанарион лежит в руинах.

Линдиэль ничуть не испугалась. Ей стало безумно интересно.

— Одевайся, дочь, — напомнил Новэ. — Поговорим более предметно. Например, о том, что должны доложить Владыке Тинголу.