— Ты должен поговорить с моим отцом, — холодно сказала Лутиэн, наматывая на палец прядь волос менестреля, критически рассматривая её, — спеть ему, насколько важна для Арды новая жизнь. Пойми, мы не должны подарить её только одному из Айнур, Эру не так замыслил. — Посмотрев на Даэрона внимательнее, принцесса вдруг заливисто рассмеялась. — Хотя, забудь всё, что я сказала. Мой отец не станет тебя слушать.
Менестрелю захотелось сказать, насколько обидно ранят его подобные слова, что он не заслужил насмешек и готов быть лучше и полезнее, достаточно лишь намекнуть, и он всё сделает, но вдруг эльф увидел в глазах любимой войну и словно провалился в бездну дыма, огня и удушающей вони, исходящей от горящей плоти и чёрной маслянистой жидкости, растёкшейся по окровавленным стенам. Даэрон увидел орков и… кого-то ещё — существ, очень отдалённо напоминавших эльфов, грязных, обросших, в язвах и волдырях, с жёлтыми и чёрными редкими зубами, кричащих что-то гадкое, хохочущих над умирающими…
Видение растаяло, Даэрон в ужасе затряс головой.
— Нельзя, — сказала Лутиэн, вставая с шелковистой травы, — чтобы новая жизнь была в одних руках.
«Новая жизнь, — подумал менестрель, — почему ты говоришь не о наших совместных детях? Почему не видишь меня своим мужем, любимая?»
Принцесса, закружившись, словно под одной ей слышимую музыку, прислонилась спиной к дереву, погладила ствол, подняла глаза к темнеющему небу.
— На следующем пиру, — мечтательно произнесла дочь Майэ Мелиан, — я хочу танцевать только с тобой, под твою арфу, под твой голос. Но для этого тебе придётся придумать что-то, гармонирующее с мелодией моей души. Думай обо мне, когда обнимаешь гриф, когда ласкаешь струны.
Даэрон почувствовал рвущийся из груди беззвучный крик отчаяния: «Как же так?! Ты не понимаешь, что я всегда, всегда думаю только о тебе?! И на совете, и во время пиров, и когда просто иду по коридорам Менегрота… Каждый вдох и выдох — это ты! Только ты!»
С мыслью, что всё бесполезно, менестрель опустил голову. Ему уже ничего не хотелось, навалилась убивающая волю усталость. Лутиэн подошла, тронула за подбородок, потянула вверх, посмотрела в глаза.
— Вставай, певец, — прощебетала принцесса, — пора браться за работу.
И Даэрон снова покорно подчинился.
Шанс доказать исключительность
Бальный зал, украшенный зеленоватыми фонарями, казался полупустым — в памяти ещё свежи были впечатления от совместных праздников с валинорскими эльфами.
Напоминая дориатрим, что большое свободное пространство удобно для весёлых танцев, Нимродель, схватив за руку Нимлот и юную племянницу Белега, завлекая гостей дворца в хоровод, запела песню, с недавних пор ставшую любимой у Саэроса:
— Он пришёл, лишь на час опережая рассвет,
Он принёс на плечах печали и горицвет.
Щурился на север, хмурился на тучи,
Противосолонь обходил селенье,
И молчали ветры на зелёных кручах,
И цветные птицы стерегли деревья.
Ты не наш — в синих окнах трепетали огни.
Ты продашь, ты предашь, убийца, — знали они.
Нимлот, отпустив руки, подбежала к накрытому столу и, надеясь, что строгий отец не видит, налила себе в бокал с нектаром крепкого вина.
— Постучался в двери там, где вишни зрели, — веселила гостей Нимродель, вскользь посматривая на занятого своей арфой Даэрона, — к той, что пела песни да низала бисер,
Где играли звери, где плясали перья,
О незваном госте прошуршали листья:
Ты чужой, ты другой, твой народ — Голодрим.
Но подожди, за Завесою дожди, не ходи, пережди.
Семья посланника из Бритомбара, находившегося в это время на совете у короля Тингола, неохотно поддерживала веселье, больше из вежливости: враждебные к Нолдор настроения в Дориате могли означать будущие требования прогнать из Невраста лорда Тургона и его народ, а подобное положение дел не нравилось пользовавшимся плодами трудов валинорских умельцев Синдар.
— Где же память твоя — низа оловянных колец?
Где же сердце твоё — серебряный бубенец? — Нимродель снова затянула в хоровод раскрасневшуюся от вина дочку главного архитектора, Нимлот начала подпевать деве-менестрелю, не всегда угадывая слова:
— Обронил дорогой, подарил собратьям,
Обобрали орки за гнедой горою;
Я тебя впустила, я тебя простила,
Не горюй о сердце — я скую другое.
Как узнать, удержать перекати-поле?
Приютить, обольстить, не пустить на волю!
Горы ждали весны, посылали солнце за ней.
Сосны видели сны, как им мачтами стать кораблей.
На пороге бросил ворох горицвета,
Только отвернулась — он уже далёко,
А в гнездо пустое на дубовой ветке
Колокольчик-сердце унесла сорока.
И не надо звать, ведь твои слова — как трава под ноги.
Как тростник, птичий крик, краткий миг дороги.
Гонит ветер на восток через воды и песок, через горький-горький сок полыни.
Не догнать, не поймать, не узнать твоё имя!
Решив всё же поговорить с королём о волнующих Лутиэн проблемах новой жизни, Даэрон оставил ученикам инструменты и, коротко поздоровавшись с гостями из Невраста, отправился на совет.
***
Прибывшие из Эглареста посланники лорда Новэ Корабела очень терпеливо внимали речам советников Тингола и находили время восхищаться красотой Майэ Мелиан, задумчиво сидевшей рядом с супругом, чуть касаясь его руки.
— Эти проекты выглядят жалко, — высокомерно произнёс владыка Элу, насмехаясь над докладом о помощи Нолдор Невраста в строительстве портов и дорог. — Наугрим делают лучше и быстрее.
— Разумеется, — почтительно согласился эльф из Эглареста, — у владыки всё лучше, чем у его подданных, иначе и быть не может. Однако, я не помню, чтобы наугрим занимались работой в прибрежных зонах. Лорд Кирдан желает быть полезным короне, вот и предлагает посильную помощь.
Поняв, что падкий на лесть король может не вовремя смягчиться, Саэрос наклонился вперёд.
— Это не предложение помощи, — ехидно заявил советник, — а попытка сохранить у себя вассалов, неугодных владыкам Дориата. Эльфы лорда Корабела успешно поставляют нам жемчуг, перламутр и моллюсков, рыбу и даже водоросли, которые можно есть, они отыскали для нас богатства на дне Эсгалдуина, но для всего вышеперечисленного не нужны голодрим. Знаю, лорд Корабел не хочет уступать, а Владыка Тингол пока не настаивает, однако лично я не вижу в голодрим ничего уникального, за что следовало бы держаться, рискуя благосклонностью своего короля.
Посланник дал знак слуге принести ещё одну шкатулку и поставить её рядом с принесёнными ранее дарами. Саэрос почувствовал, что партия проиграна. Судорожно соображая, как перехватить инициативу, советник увидел заходящего в зал Даэрона и улыбнулся, словно хищник, выследивший лёгкую добычу.
— Господин менестрель! — радостно заговорил Саэрос. — Не удалось самоудов… самоутвердиться музыкой, и вот великий певец здесь, на королевском совете! С теми же самыми намерениями и грядущими, не превосходящими прошлые, успехами.
И без того бледный и уставший Даэрон побелел, словно мраморная колонна рядом с ним, однако даже не посмотрел в сторону ненавистного эльфа.
— Владыка Элу Тингол, — чарующим голосом произнёс менестрель, — Владычица Мелиан, чьей красоте завидуют бриллианты и редчайшие жемчужины, принцесса Лутиэн говорила со мной о новой жизни в Арде, о том, что нельзя подарить её лишь одному из Айнур, имея в виду врага на севере.
— В Дориате нет места никому, кроме моего народа, — твёрдо сказал Тингол, рассматривая содержимое новой шкатулки с инкрустированной изумрудами серебряной крышкой.
— Айнур должны подчиняться Творцу, — напомнила королева, и Саэрос равнодушно пожал плечами:
— Вассал Владыки Элу Тингола, лорд Кирдан утверждает, что тесно общается с Вала Улмо. Так пусть и решает проблемы с новой жизнью во славу своего короля. Я полагаю, эта новая жизнь разумна?
Вспомнив видение, Даэрон засомневался. Советник хмыкнул.
— Однажды Лутиэн выберет достойнейшего, — загадочно улыбнулась певцу королева.