Стон клинка похоронной вестью.

Честь в ближайшем родстве с бессмертием,

Честь в ближайшем родстве со смертью!

Кодекс чести начертан пурпуром,

Честь и кровь неразрывно связаны.

Честной сталью в игре по-крупному

Честь оказана! Честь оказана!»

Верховный нолдоран напрягся. Эту песню слышал только он один, и схожесть мелодии воспринялась намёком.

— Поздно, Аклариквет, об этом вспоминать, — строго произнёс Нолофинвэ, и певец испугался быть неправильно понятым. — Да, я знаю, что не все твои музыканты хранят верность долгу, однако о чести мы давно не говорим. И покупать верность становится всё сложнее, поэтому, полагаю, надо вернуть тех смертных, кого мы отправили на реку Аскар. Влиять на Таргелион с их помощью нам не хватит ресурсов, а Оссирианд в том поселении не нуждается. Но это подождёт. Аклариквет, твои музыканты прислали подробный рассказ о событиях в Дор-Ломине.

Менестрель побледнел, музыка окончательно сбилась.

— Певцы уверяют, что несмотря на недовольство правлением нашего ставленника, бунтари не тронули никого из эльфов. Понимаете, что это означает для нас? Мы не станем поддерживать ни одну из сторон, — продолжал говорить верховный нолдоран, — поскольку неважно, кто является моим наместником в Тёмных Землях. Если для Финдекано это важно, пусть помогает тем, кто ему нравится, но слово короны одно: нам нужен мир внутри государства, и война — с Морготом. А воюют за нас — Младшие. Мы в любом случае договоримся с их лидером, и неважно, как его зовут. По рассказу наших артистов выходит, что Хатол — законный наследник Малаха по старшей линии рода. Так как Армах был узурпатором, мы вычеркнем его из летописей, и после Малаха Арадана правителем Дор-Ломина будет записан Магор, его старший сын. Увы, править ему было не суждено — великий герой пропал без вести в чёрных землях врага, поэтому трон Дор-Ломина занял его старший сын. Всё по чести, Аклариквет.

Аралкарион поджал губы, Ранион чуть заметно улыбнулся.

— Говорят, — Нолофинвэ посмотрел на площадь за окном, — Армах сбежал из Дор-Ломина. Мы не станем ни прятать, ни судить его. Мы, а точнее я — владыка земли Дор-Ломина, но ни в коем случае не вершитель её судеб. Что же касается тех, кто предал лично меня, — верховный нолдоран посмотрел на менестреля, — каждый заплатит за неверность и моё обманутое доверие. Это не просто предательство — это измена королевству. И прежние заслуги им не помогут.

***

— Армах предал наш народ! — кричал на фоне полыхающего дворца Малаха Хатол, и опьянённые кровопролитием мятежники поддерживали своего лидера. — Гад сбежал, но, клянусь вам, я его найду! Я заставлю его вытерпеть всё, что он заставил терпеть других! Клянусь, братья!

Толпа радостно поддерживала, и пародия на эльфийский замок с треском рушилась под безжалостным напором ненасытного пламени.

***

Хитлумские стражники переглянулись.

— Мне нужно к королю Нолофинвэ! — гордо заявил трясущийся путник. — Я — вождь Армах, а это — мои люди! — указал он дрожащей рукой на четверых оборванцев.

Нолдор молча подошли ближе.

— Проводите меня во дворец короля! — теряя уверенность, выкрикнул беглый правитель.

— Проводим, — произнёс стражник и обнажил меч.

Эльфийская сталь блеснула вспышками молний среди угасающего света ясного дня, и люди, слепые в темноте, сдались на волю не знающей жалости судьбы.

***

— Моё поле без конца и края,

Моё поле, кровью напоённое.

Что случится в будущем, я знаю —

Поругание, да города сожжённые.

Не покинуть мне Благую Землю,

Я вернусь в неё звездой упавшею.

Вместе с ветром пролечу я тенью,

Над разбитым сердцем войска нашего.

Здесь граница света с силой вражьей,

Мрачной злобою, что в души тьмою падает.

Здесь мы ляжем все за клятву нашу,

Расцветём весной клочками флага алого.

Пусть омоет небо поле ливнями,

Нас рассудит с памятью по-честному.

Не простился я с тобой, любимая.

Может быть, вернусь из неизвестности.

Беглый менестрель убрал арфу, погасил костёр и накинул плащ. Тьма ночи и лабиринт смешанного леса скрыли эльфа от хитлумской стражи, прибывшей в Дор-Ломин вовсе не из-за него, однако музыкант понимал — попадётся — простится с жизнью. Легко петь, что это не страшно, что смерть — не конец пути, что она есть честь и благо, её встречают с радостью на душе. На самом деле всё совсем не так.

Устремившись в чащу, эльф подумал, что не хотел бы случайно утонуть в болоте или попасться хищникам, убегая от собственных собратьев. Это слишком глупо и позорно даже для такого ничтожества, как он.

До слёз хотелось верить, что судьба готова дать шанс исправить хотя бы малую часть из содеянного.

— Пожалуйста, Эру Илуватар! Умоляю!

***

— Где моя власть?! Где вся эта хвалёная власть и вседозволенность, о которой говорят?! Где?! Где мои верные люди?! Почему они не спасают своего вождя?! Где?!

Оказавшись в руках опьянённых местью и кровью собратьев, Армах был заперт без воды и еды в подвале, а через два дня, еле живой, притащен на пепелище дворца, привязан к уцелевшему остову колонны и оставлен на растерзание толпы.

Отчаянные вопли боли разносились по площади, нисколько не пробуждая жалость к несчастной беззащитной жертве, а наоборот, распаляя желание отыграться напоминанием о том, как кричали те, кого сам Армах приговорил к смерти.

Хадор вместе с друзьями и кузенами, несмотря на советы старших не ходить к месту казни, пришёл на площадь и, видя, как его близкие и знакомые, рассвирепев и потеряв человеческий облик, истязали окровавленное воющее тело, думал, что во всём этом есть нечто неправильное, однако…

Как жаль, что нельзя присоединиться к торжеству правосудия!

Примечание к части Песни:

«Честь» из рок-оперы «Барраяр»,

«Косово поле» гр. «Кипелов»

Диссонансный аккорд

Наблюдая за тем, как подданные осторожно грузят на повозки сосновые саженцы, лорд Арагарон всё глубже погружался в неприятные мрачные размышления.

Подданные… Эти эльфы сейчас готовы подчиняться своему молодому господину, однако если любой из владык Дортониона, будь то дядя Айканаро, отец или мать, скажет бросить работу и отправляться на войну, они подчинятся. Однако, если король Финдарато прикажет отказаться от сражений и пошлёт этих эльфов обучать смертных, они покорно сложат оружие и отправятся во Дворец Мудрости.

Арагарон не знал, к какому логическому выводу хотел бы прийти в итоге, однако понимал — лучше думать об иерархии и переподчинении подданных, нежели вспоминать, как годы назад во время посадки молодых сосенок познакомился с юной девой, которая сломала жизнь дортонионскому лорду.

Злость снова обессилила, дневной золотистый свет померк, и эльф подумал, что в следующий раз, когда ненавистная любимая Вирессэ приедет к родителям, приказ короля запретит ей покидать границы Соснового Королевства.

Если ей нравится быть жертвой похищения и женой тирана, пусть узнает — Дортонион тоже может быть тюрьмой.

***

Во сне был огонь. Он медленно надвигался сплошной стеной, и пока полыхал безопасно далеко, однако присутствовало понимание — рано или поздно пламя настигнет даже тех, кого защищает вода.

— Мне ли бояться пожара? — расхохотался Айканаро. — Мне? Злому Огню? Я разожгу встречное пламя, более горячее и неистовое, нежели любое другое!

«Этот огонь нельзя победить, — сказал кто-то за спиной. — Можно только спастись, если вовремя убежать, улететь, уплыть. Но сквозь него невозможно пройти. Тема его — зло. Подобное притянет подобное, заиграет в унисон, и более сильная мелодия поглотит слабые. И ты — лишь диссонансный аккорд в этой симфонии».

В сердце вспыхнула злоба:

«Спасаться бегством? Что за глупости? Я не диссонансный аккорд! Во мне нет искажения!»

«Искажение, — заговорил откуда-то взявшийся Белемир с целой кипой книг, — оно везде. Но Пойтар писал, что победить его может каждый».