Он указал ей на дверь и на новый замок,

Он вложил в её руки ключ и сделал так,

Чтоб ты вернуться не мог.

И ты вышел во двор, и ты сел под окном, как брошенный пес.

И лишь немного устал, да немного замёрз.

И ты понял, что если б спешил, то мог бы успеть.

Да что уж теперь поделать? Ты достал свою лютню и начал петь.

Курившая женщина подпевала, то и дело затягиваясь и выдыхая колечки дыма.

— Ниэльлунэ, — окликнул её Унур, — угости табачком гостя, ему ж скучно.

Рядом с Брегором оказался стеклянный бокал сидра и набитая трубка. Вождь не помнил, когда последний раз курил, но от берущей за душу песни, сочинённой, скорее всего, не эльфами, хотелось забыться. Дорогое вино в сочетании с дешёвым пойлом сделало зрение ещё менее чётким.

— Рассказывайте давайте, — зачинщик внезапного гуляния замахал руками, — мы тут ухрюкаться что ли собрались?

— А разве нет? — крякнул толстяк, чавкая чем-то в тёмном углу.

— Ну, вообще да, но не только, — Унур захохотал и чуть не подавился.

— А соседи шумят — они не могут понять,

Когда хочется петь.

Соседи не любят твоих песен, они привыкли терпеть.

Они привыкли каждый день ходить только в свой огород.

А коль встретился чей-то забор, они знают — где-то рядом обход.

— Вот и начни первым, — раздалось из другой комнаты.

— Ладно, хорошо. А что мне рассказать? Посланники нашего гостя по городу бегали, как ошпаренные, спрашивали о войне, но у нас же тут в основном мирные живут, либо дорломинские — раны зализывают, но от них толку, что молока от рыбы! Они все, как один, будут повторять, что их предки на востоке северных тварей душили, вот и надо завершить дело отцов. Жертвы, не жертвы, им всё по полену! Их бошки как тараны можно использовать.

Брегор улыбнулся, вспомнив скульптуры Мараха.

— А ты орал весёлую песню с грустным концом! — вдруг встрял певец, Ниэльлунэ отвесила ему оплеуху.

— Так вот, а я от знахарей услышал, что…

— Знахарей? — полуэльфийка появилась в комнате.

— Ну ты ж знаешь, зачем я к вам хожу. А услышал я, как возмущались твои подруги, мол, ходють, выспрашивають, а они абы кому ничего говорить не хотят.

— Так никто же не спрашивал ничего тайного, — удивилась красавица, — а в целом, как идут дела, мы не утаиваем.

— Так и я о том же, Фандир, но не все меня понимают. Только я не мог в стороне остаться и помощь предложил, тем более, оказалось, что Берегор — мой родич.

Налив себе выпивки, Унур продолжил говорить:

— Я недолго за горами воевал. Вон, Ниэльлунэ не даст соврать, мы с ней в одном отряде были. Наш командир сказал, чтобы мы свои любопытные носы куда не надо не совали, а только нашли дорогу на восток от Рыбьего омута. Там раньше тропа была, а потом её то ли смыло, то ли завалило. Пойми эти горы! Ну, мы полезли, шарили-шарили, отыскали лаз, и тут нам навстречу орки! Всего пятеро, но и нас только восемь. Да, преимущество, но когда ты в узком коридоре, это мало чем поможет. Эти твари нас увидели и тоже испугались, дёру дали. Видимо, беглые были. Может, рабы с шахты, может, ещё что. Мы за ними. Нельзя ж оставлять живыми тех, кто нас видел. Дорогу заодно разведаем… Как-то так получилось, что я первым оказался, бегу, значит, и вдруг мне в морду удар и вспышка. Я дальше не помню, что было, а очухался уже в нашем лагере. Оказалось, мне в морду факелом со всей дури засветили. Ожоги, рассечения, а-ах, хорошо, хоть глаза целы. А гадов тех мои друзья перебили.

— Канеш, — хмыкнула Ниэльлунэ, сбрасывая что-то с плеч и оставаясь в тонкой сорочке с коротким рукавом. — Жарко стало. Пойду проветрюсь.

Брегор посмотрел ей вслед. Оказалось, одета женщина была в мужские брюки и сапоги, руки мощные, мускулистые, но не грубые. Не зная зачем, вождь встал и последовал за воительницей на крыльцо, слыша, как певец снова заголосил:

— И тогда ты им все рассказал,

И про то, как был на войне,

А один из них крикнул: «Врёшь, музыкант!»

И ты прижался к стене.

Ты ударил первым — тебя так учил отец с ранних лет.

И ещё ты успел посмотреть на окно,

В это время она погасила свет.

***

На улице стемнело. Холодный ветер закружил последние листья, дождь снова заморосил.

— Накинь что-нибудь, — тихо произнёс Брегор Ниэльлунэ, — замёрзнешь.

— Спасибо за заботу, — хмыкнула она с удивительно искренней благодарностью, — но мне нормально. Я уже пьяная.

В свете блёклого фонаря удалось рассмотреть лицо воительницы — красивые, пусть и грубоватые черты притягивали взгляд, суровая уверенность завораживала. Рядом с Ниэльлунэ действительно не страшно было бы идти в бой.

— Давай тоже расскажу что-нибудь, — проговорила воительница, закуривая. — Знаешь, я даже рада, что ты приехал, потому что мы с друзьями уже всё друг другу сказали, а что не сказали, о том и дальше молчать собираемся. А тебя я вижу впервые. Потом ты уедешь, и мы больше не встретимся, поэтому я могу говорить тебе, что хочу.

— Как и я, — Брегор заулыбался, дым табака показался приятно-ароматным.

— Да, ты прав. Знаешь, самое поганое в войне, что баб в любом случае кто-нибудь поимеет: либо командир, либо соратники, либо враги. Но это, знаешь, неизбежно. Ты можешь идти на войну с любыми мыслями, под любыми знамёнами, с какими угодно гербами, но результат один. И можешь считать, что тебе повезло, если поимели только членом.

Заметив, как изменился в лице собеседник, Ниэльлунэ понимающе закивала:

— Есть, кого вспомнить, да?

— Увы.

— Я догадываюсь, о ком речь. Сродница твоя. Бегала тут по улицам, помню. Ловили её всем госпиталем. Но, знаешь, что по-настоящему страшно? Мы с Гилнором, тем, который поёт одно и то же постоянно, как-то раз орков в плен взяли. Искали еду, а нашли троих тварюг, которые занимались тем же самым. Один из них сразу с обрыва сиганул, как понял, что попал, а двое других штаны спустили, мол, пощадите, откупимся тем, что есть. Одна из них девкой оказалась, второй — парень. Ну его сразу пристрелили, а орчиху Гилнор решил порадовать. И представь, Берегор…

— Брегор.

— Брегор, представь, мой приятель заигрался, в общем, удовольствие этой орчихе доставил, так она разрыдалась, начала благодарить и сказала, что сколько лет уже с мужиками бултыхается, а такое в первый раз.

— Похоже, у наших женщин с эльфами так же, — вождь не хотел об этом говорить, но выпитая бормотуха развязала язык.

— Да ну, — отмахнулась Ниэльлунэ, вдруг приобняв беоринга за плечо, — к Морготу такую радость! Пёрнешь во время соития, а этот падла вечно твой позор помнить будет. Ты уже подохнешь давно, а он живёт и помнит. Страшно!

Расхохотавшись, Брегор ощутил давно забытое уютное спокойствие. Рядом с ним была не просто женщина, для которой нужно оставаться сильным, но та, что поймёт и не осудит. Чувство единения во время краткой встречи с человеком, которому ничего от него не нужно, показалось беорингу поистине волшебным. Руки как-то сами собой обхватили мускулистое тело, поцелую предшествовало лишь короткое сомнение, а потом был задний двор, солома, горячее дыхание и ласки, которые можно подарить лишь тому, кого больше не увидишь.

А когда снова стало холодно, из окна долетела песня пьяного воина:

— Ты шёл не спеша, возвращаясь с войны,

Со сладким чувством победы, с горьким чувством вины.

Примечание к части Песня гр. «ЧайФ» «Со сладким чувством победы, с горьким чувством вины».

Нечаянное добро

— Здравствуй, чужая милая.

Сердце Вирессэ упало, пропустило удар и бешено заколотилось.

— Приветствую, — с трудом выдавила из себя супруга принца Карнифинвэ, пытаясь понять, как правильно по статусу говорить с бывшим женихом. Он ведь теперь ей ровня. Или даже ниже? — Лорд Арагарон.

— Надо же, — сын дортонионского правителя усмехнулся, — корона смелости придала. Но ты напрасно меня боишься: я хоть и зол на тебя, но по-прежнему жду, что ты одумаешься. Я приехал к тебе, а не по делам. Единственное, что мне нужно — вернуть тебя.