— Моргот — один из Валар, — напомнил Феаноринг, понимая, что разговор принимает неудобный оборот.

— Манвэ говорил, что Моргот не может творить жизнь самостоятельно: ему необходимо брать имеющиеся формы и лишь потом изменять их. Искажать. Обращать во зло. Он не может из ничего создать полчище орков и пропитание для них.

— Морготу для этого необходима помощь Матери Трав и Зверей, да? — Задав вопрос, Маэдрос насладился произведённым эффектом: Нолофинвэ всерьёз испугался и не смог вовремя взять себя в руки. — Не хочется думать, что мы воюем сразу против всех Валар?

— Зато тебя, вижу, забавляет твоя исключительная храбрость, — собрался с духом нолдоран. — Однако, если ты прав, и Моргот — лишь остриё копья, которое направило на нас единое войско Айнур, в чём смысл осады? Если ресурсов достаточно…

— Валар не всесильны, — повторил слова отца Феаноринг, — иначе орки не расселялись бы вне земель своего драгоценного покровителя.

— Или они такие же безумные властолюбцы, как я, — широко улыбнулся Нолофинвэ, — и тоже рисуют на картах обширные несуществующие границы. Но мы отвлеклись. Если осада не приведёт к победе измором, каков твой план, будущий король самых кошмарных территорий Арды?

— Защищать границы, параллельно работая над созданием орудий, способных рушить горы. По-другому нам не добраться до Моргота.

— Мы будем тянуть время, и орки снова расплодятся.

Маэдрос кивнул, но на самом деле думал совсем о другом: лорд Химринга представлял, как идёт по выжженной войной, залитой кровью и заваленной телами друзей и врагов Земле Страха и Ужаса, опустевшей и мёртвой, теперь условно принадлежащей ему, и понимал — это совсем не то будущее, к которому хочется пробиваться с боем.

— Твои братья не вступают в ряды осаждающих? — очень вовремя задал вопрос верховный нолдоран. — Берегут свои армии до твоей победы? Как думаешь, зачем?

«Сильмарилей три, а нас семь», — нежеланная мысль снова напомнила о бездействии родни во время плена.

— Я бы посоветовал тебе настоять на их вступлении в ряды твоей армии, — смотря в глаза племянника, продолжал говорить Нолофинвэ. — И оставил бы их на наиболее опасных рубежах. Но, конечно, так поступают только злобные узурпаторы, а честные братоубийцы не опускаются до подобных интриг.

Хмыкнув, Маэдрос промолчал и отошёл от стола.

— Обмен любезностями окончен? — спросил верховный нолдоран. — Мы сможем обсудить наши планы и составить списки необходимых ресурсов для дальнейшей войны при советниках?

— Пожалуй, — отозвался Феаноринг, снова смотря на портрет дочери, — я нужен на Ард-Гален, и чем быстрее вернусь, тем лучше.

Искусство требует жертв

Огоньки затанцевали в траве, закружились, ускоряясь, словно подхваченные ветром бабочки.

— Здесь захоронение, — пояснил Галдор, отступив назад.

— Его стерегут птицы? — изобразив невинность, спросил Эктелион.

— Не думаю, что пернатым есть дело до погребённых в земле тел, которые нельзя склевать, — сделал вид, что не понял шутку, Синда. — Это у вас, менестрелей, погибших оплакивает и небо, и река, и травы… Что и кто угодно, кроме близкой родни. Видимо, матери и жёны скорбят недостаточно романтично.

Идущий чуть позади Глорфиндел, казалось, побледнел. Или просто дневной свет изменил цвет лица прекрасного эльфа.

— Здесь земля топкая, — сказал золотоволосый Нолдо, останавливаясь. — На болоте точно не растут деревья. Поворачиваем южнее.

Равнодушно пожав плечами, Эктелион заиграл мелодию для переклички с собратьями и прислушался к ответам.

— Не все отозвались, — делая вид, что не волнуется, произнёс менестрель, хотя сердце упало: вспомнилась страшная находка в трубе водоотвода в пригороде Альквалондэ. — Но по цепочке передают, что всё в порядке. Не смотри на меня так, Лаурэфиндэ! Я просто не хочу, чтобы наша бессмысленная авантюра обернулась трагедией.

Эктелион был уверен — Галдор сейчас начнёт свою обычную песню про желание и выпавшую, наконец, возможность войти в историю, про шансы на успех, которые каким-то чудесным образом зависят от целеустремлённости, даже если цель абсолютно абсурдная, однако ничего подобного не произошло, и Синда, просто отмахнувшись, пошёл вперёд в обход болота.

Ладья Майэ Ариэн соскользнула за лес, небо почернело и засияло россыпью крупных звёзд. Галдор заметно повеселел.

— Год сменяет год, — улыбаясь, сказал единственный эльф, по-настоящему веривший в осмысленность похода, — мои глаза давно привыкли к свету Анора, но каждый раз, когда наступает ночь, я радуюсь душой. Когда на небе впервые появились яркие светила, у меня в саду перепугались птицы, а в окрестных лесах пропала дичь. Потом стали гибнуть привычные мне цветы и деревья, и пусть на их месте поднимались над землёй новые юные растения, ощущение безвозвратно ушедшего прошлого не покидало. Да, под светом звёзд нас едва не уничтожили орки, а враг с севера пытался поработить, но в ласковом сумраке ночи были одержаны великие победы, после которых надежда возвращалась в наши сердца. А новый свет… В нём, словно в небесном костре, сгорело всё, что связывало память с тем, что я считал прошлым. Теперь, думая о своих воспоминаниях, я не могу отделаться от мысли, что всё это я придумал, и моё детство, юность, влюблённость, познание мира — просто фантазии.

Эктелион начал подыгрывать словам друга, меняя мелодию в зависимости от интонации.

— У вас тоже так? — словно ища сочувствие, спросил Синда.

— Нет, — печально ответил Глорфиндел, дав команду собратьям остановиться, собираясь залезть на высокое дерево и осмотреться.

Оказавшись над землёй на высоте в половину крепостной стены, золотоволосый Нолдо снова заговорил: 

— Мы шли из Благословенного Края, где привыкли к негасимому сиянию Древ. Потом на Валинор пала тьма, которая пугала даже уроженцев Эндорэ, потому что никто из них не хотел вспоминать опасное прошлое на берегах Куивиэнэн. Свет Телпериона и Лаурелин был для них… — Глорфиндел задумался. — Те эльфы воспринимали свет, как символ безопасности. Глупо! Освещение лишь меняет цвет того, что нас окружает!

Услышав, как Эктелион начал подыгрывать теперь ему, военачальник лорда Турукано сделал важный вид:

— Давай торжественную музыку! Я хочу рассказать, чем обернулся для нас восход светил! Тилион удивил нас, даже впечатлил! К тому моменту передовые строители дорог и временных лагерей в Хэлкараксэ уже добрались до Эндорэ, воины и охотники прошли и того дальше, и пусть большинство тащились позади, было решено считать, что Майя Тилион приветствовал нас, вернувшихся на Родину. Но Ариэн…

Эктелион безошибочно почувствовал настроение друга, и снизу донеслась тревожная мелодия. Лаурэфиндэ не выглядел взволнованным или печальным, умело скрывая «постыдные» эмоции под маской злого веселья и цинизма, однако давнего приятеля-менестреля ему было не обмануть.

— Эта горячая женщина, получившая власть на небе, — скривился золотоволосый Нолдо, — растопила у нас почву под ногами! И пока вы горели вместе с лесом, мы слепли из-за отражающегося от снега света и тонули в ледяной воде, проваливаясь в трещины исчезающего с поразительной скоростью ледника! Айя Ариэн! Вечная сияющая слава!

— Неправильно ты рассказываешь, — брезгливо поморщился Эктелион, — ну кто же так мерзко говорит о важнейших событиях Арды?

— Любой, способный думать, — отрезал Глорфиндел, спрыгивая с дерева.

— Это явно не про тебя, — вдохновенно произнёс менестрель.

— Я видел лисью тропу, — перевёл тему военачальник, — проверю, повезёт ли мне в этот раз. Знаю, у меня не будет второго Питьо, но мне слишком понравилось дружить с рыжими хвостатыми хитрюгами.

— Прекрасно, — нараспев сказал Эктелион, — иди. А я пока расскажу, как на самом деле мы встретили первый восход новых светил. Ладно, это не совсем правда, зато именно мою версию будут рассказывать детям.

***

Галдор нагнулся к траве, поднял сухой черенок, критически осмотрел.

— Эта веточка прилетела издалека, — задумчиво произнёс Синда, — жаль, она не белая. Однако, я готов искать хоть сотню лет, хоть две.