Несмотря на множество слоёв теплой одежды, Турукано казалось, он обнажён. Её руки… Сильные, властные и… Нежнее тончайшего шёлка. Глаза, сияющие звёздами и угасшим навек светом Валинора… Они смотрят со страстью, нежностью и… глубокой печалью, которую сын Нолофинвэ ещё никогда не видел в прекрасных синих безднах.

— Обними меня, — выдохнула Эленнис, пробираясь супругу под одежду. — Я хочу видеть тебя счастливым.

Ещё не согревшиеся пальцы побежали по коже на боках, поглаживая, поднялись по рёбрам к грудным пластинам, нажали на соски, чуть сдавили, и левая рука заскользила к шее, а правая сползла по животу.

— Ты счастлив со мной, Малыш? — печально смотря в глаза супруга, выдохнула Эленнис, когда её ладонь и ловкие пальцы, ритмично сдавливая плоть, заставили Турукано потерять способность отвечать. — Я люблю тебя.

Слова растаяли в поцелуе, Турукано опустил руки на бедра супруги, но Эленнис вдруг соскочила с его колен и в одно мгновение оказалась по другую сторону стола.

— Мой брат при смерти, — сдерживая слёзы, закрыла глаза эльфийка. — Я когда-то хотела этого. Давно… И недолгое время… Мне казалось, я его ненавижу! А в Альквалондэ… Я ведь тоже кого-то лишила братьев… Это расплата, Малыш.

Турукано подошёл к супруге, хотел обнять, но Эленвэ резко встала и набросила меха.

— Пойду узнаю, как моё Золотце, — выдохнула она, — а потом в патруль. А ты, Малыш, — печальные глаза улыбнулись, — займись дочкой. Чтобы её никакой проходимец не пытался согреть! Понял?

Сын Нолофинвэ всё-таки обнял супругу и за настойчивость был награждён долгим нежным поцелуем.

***

Чем чётче проявлялись очертания обустроенного под госпиталь шатра, тем мучительнее становилось ощущение проворачивающегося в животе ножа и пульсирующая боль сразу во всей голове. С содроганием вспомнив, как Митриэль делала ему промывание желудка, как несколько часов подряд, находясь в полубессознательном состоянии, приходилось через силу вливать в себя пахучую жидкость, чтобы снова и снова провоцировать рвоту, Глорфиндел, скорчившись на постели, простонал:

— Я бы всё отдал, чтобы больше никогда тебя не видеть!

— Абсолютно взаимно, — прищурилась знахарка, прикладывая к пылающему лбу эльфа завёрнутый в льняное полотенце лёд. — Поэтому компресс будешь держать сам. А я займусь остальными едоками.

— Прекрасно!

Чтобы съязвить, ушли все силы, но лёд, медленно тающий на лбу и стекающий по вискам в волосы, действительно облегчал боль, и Нолдо снова захотелось спать.

Заметив это, Митриэль подошла и, приподняв голову Глорфиндела, поднесла к его губам чашу с теплой водой.

— Твоя сестра приходила, пока ты спал, — почему-то с укором в голосе сказала знахарка, — просила тебя под шумок добить, но я не согласилась, а теперь жалею.

— И какую плату предлагала Эленвэ за услугу? — через силу улыбнулся Глорфиндел. Говорить он мог только хриплым шёпотом.

— Избавиться от тебя мечтает весь народ Нолдор, — угрожающе посмотрела на эльфа Митриэль, склоняясь над ним. — А ради общего блага дела делаются бескорыстно.

Воин короля начал смеяться, но стало до слёз больно напрягать живот.

— Больше не тошнит? — со злой насмешкой спросила знахарка, многозначительно демонстрируя слишком хорошо знакомый флакон.

— Не мучай меня, умоляю! — простонал Глорфиндел, придерживая компресс на лбу. — Лучше порадуй наш народ.

— Я подумаю над твоим предложением, — хищно оскалилась Митриэль и, поправив на Лаурэфиндэ одеяло, пошла к другим нуждающимся в помощи эльфам.

Вой метели, доносящийся с улицы, усилился, превратился в скорбные рыдания и стоны. Страшные в своей безысходности.

Жить вопреки!

Кое-как закрыв ладонью лицо от ураганного ветра, нанёсшего сугробы в с трудом выбитых в айсберге пещерах, чувствуя, как голод постепенно лишает сил и шансов выжить, Финдекано посмотрел на несущийся с чудовищной скоростью снег. Белая пелена казалась сплошной, и за ней не было видно ни неба, ни моря, ни моста.

В одной пещере с Финдекано сейчас находились ещё четверо обречённых на смерть от голода и мороза Нолдор, о судьбе остальных верных старший сын Нолофинвэ мог только догадываться.

Сидеть и ждать окончания урагана? Зачем? Бессмысленно…

Почему-то вспомнился Майя Эонвэ и разговор с ним у костра. О музыке.

Финдекано снова с грустью подумал, что не расслышит песню метели, не сможет спеть так, чтобы укротить ураган, но измученное морозом тело требовало действий. Правильных или нет, всё равно! Действий! Сейчас!

Словно опять гаснет свет Древ, и сгущается клубящийся мрак.

Словно опять гибнут собратья под предательскими стрелами Тэлери.

Словно на занятый Нолдор Альквалондэ надвигается удушающая пелена гари…

«Снова бежать по лезвию бритвы, — прошептал Финдекано, слыша в сердце музыку пламени. Как он мечтал об этом огне, пылающем в глазах двоюродных братьев, сыновей Феанаро… — Словно загнанный зверь,

Не считая потерь,

И вновь рисковать собой!

Что же лучше? Лежать тенью забытой?

На горячем песке от страстей вдалеке,

Где царит тишина и вечный покой?!»

— Я не приносил Клятвы Феанаро, — обернувшись к собратьям, с жаром произнёс Финдекано, — но я пойду до конца. Пойду в бой с врагом! И ничто! И никто! Даже эта проклятая метель не остановит меня!

Старший сын Нолофинвэ, слушая вой урагана и своё сердце, вспоминая бой в Альквалондэ и все последующие кровопролития, гордо вскинул голову.

— Я пойду на мост. И, если ветер не снёс наши обозы в море, от голода никто не умрёт.

Резко развернувшись, Финдекано схватил снаряжение и, смеясь в лицо гибельной вьюге, полез по ледяной скале вниз.

«Пусть пророчит мне ветер северный беду, — шёпотом произносил Нолдо слова, рождающиеся в душе, — я пройду и через это, но себе не изменю.

Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови!

Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди!

Чтобы жить вопреки!

Здесь есть честная боль, там фальшивая радость,

Зло под маской добра не приемлет душа,

Хоть разум готов принять.

Мне судьбою дано подниматься и падать,

И я знаю теперь:

Одиночества плен лучше праведной лжи нового дня.

Обернулся тьмой свет. И пусть сыграна пьеса,

Слава крадёт каждый мой шаг, в невинной крови броня.

Правда иль нет? До конца не известно,

Но я знаю одно: никому не дано дрессированным псом сделать меня!

Пусть пророчит мне ветер северный беду,

Я пройду и через это, но себе не изменю.

Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови!

Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди!

Чтобы жить вопреки!»

Впиваясь металлом в лёд, Финдекано увидел, что ступил на мост не один: все, кто были с ним в пещере, презрев угрозы метели, бросили вызов Хэлкараксэ и пошли за своим лидером.

— Пусть пророчит нам, — вторили Финдекано эльфы, перекрикивая ураган, — ветер северный беду,

Мы пройдём и через это! Я себе не изменю.

Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови!

Дух мятежный, непокорный, дай нам знать, что впереди!

Чтобы жить вопреки!

***

Надёжно привязав себя друг к другу, Нолдор, не видя впереди ничего, кроме белой, несущейся с чудовищной скоростью пелены, цепляясь крюками за льдины, намертво смёрзшиеся на всё усиливающемся морозе, поползли по мосту, на ощупь проверяя пространство вокруг себя.

Чувство, что смерть смотрит в глаза сквозь летящий снег, и возможность хохотать ей в лицо, согревало лучше самого крепкого вина, Финдекано продвигался вперёд первым и почему-то был абсолютно уверен, что поступает правильно. Ветер чудовищной мощи мгновенно наметал гигантские сугробы, засыпая Нолдор полностью в один миг, и, чтобы вбивать крюки в льдины, приходилось расчищать рукой место для удара. Уставшие, но счастливые своей неравной борьбой эльфы начали натыкаться на примёрзшие к мосту вещи, но понять, что это, не представлялось возможным. Добравшись до перевёрнутых саней и спрятавшись за ними, Нолдор, смеясь и пытаясь отдышаться, пожали руки.