«Знаешь, любимый, — улыбнулась Варда, отвечая на ласку касанием губ, — белое — это 

Как брызги и перья, летящие в лето. 

И белое было всегда мне милее всего». 

Образы разделились, материлизовались, теперь призрачные Валар отступили в тень, а Мелиан, обретая слишком настоящую плоть, видела похожую на себя деву с такими же угольными кудрями, которая танцевала под музыку менестреля со светло-пепельными волосами, а словно в другой реальности гордая лучница-Нолдиэ соблазняла охотника с ресницами цвета снега.

«Мы сами не рады,

Но нас не переделать. 

Стоим у ограды по разные стороны.

Чернила досады

И нежности в белом 

С тобой всё равно мы поделим поровну, — ласково звучали напряжённые слова. — Чёрное с белым смотрится. 

Чёрное с белым сходятся, 

Словно с картины сводится 

Краска ушедших лет. 

Память, как птица, влетает без стука

И бьётся о белую стену разлуки,

Тебя от неё отсекая, как недуг». 

Пары распались, и менестрель растаял белой дымкой. Танцевавшая дева ринулась в объятия эльфа с белоснежными ресницами, а его охотница медленно пошла во тьму к…

Эол? Откуда он здесь?

«Чёрной преградой встаёт воздаяние, 

И падает в чёрную горечь сознания 

Наше беспомощное расцепление рук».

«Останусь ли прежней, — запела уже не Мелиан, а похожая на неё дева из видения, — иль стану сильнее?

Мой выбор, прошу тебя, благослови!

Нет в мире надёжней,

Нет в мире прочнее,

Чем эта преграда для нашей любви!»

Оттолкнув того, кого только что обнимала, плясунья увлекла в танец мужчину, в волосах которого была и ночь, и дым, и снег. Кудри девы начали выцветать.

«Чёрное с белым кружатся, 

Рамки решений сужены. 

О, Эру, дай нам мужества

Сделать последний шаг! 

Наши объятья крошатся, 

Наши утраты множатся. 

Чёрное с белым — прошлое,

О, Эру, дай нам знак! 

Чёрное с белым — разница, 

Чёрное с белым дразнятся.

Что нам в конце останется? 

Нас не вернуть назад. 

Все наши фразы сложные,

Все недомолвки прошлые… 

Нам нужно нечто большее, 

Чтобы не знать утрат».

— А ещё ты сказала мне, — прошептал, посмотрев на супругу, король, будто очнувшись ото сна, — что я зашёл в зачарованный лес, что заблудившийся должен остановиться и ждать, когда его найдут. И я ждал. Слишком долго, любимая. Но слуги Оромэ не искали меня, мой народ, восхищавшийся мной, называвший вождём, — тоже. Ты показала, как на самом деле «ценят» эльфов те, кто предлагает заботу и помощь.

— Тебя бросили не все, — напомнила Мелиан, освободив руку и погладив волосы супруга, впитавшие совсем немного света Древ, сияющие едва заметно и оттого таинственно. — Многие остались верны.

— А должны были все.

Эльвэ сел на постели, отсутствующий взгляд стал яснее.

— Они не заслуживали такого прекрасного владыку, как ты, — в шутку сказала Мелиан, и вдруг поняла, о чём говорила Валиэ Вайрэ: Тингол понимал лесть буквально, потому что хотел этого.

«Дары были незаслуженными, непосильными», — подумала Айну и с ужасом поняла, что не должна была так думать, потому что её и Эльвэ мысли едины, и теперь эльф будет считать, что пришёл к такому выводу сам.

— В них больше света Амана, — вдруг сказал Тингол о валинорских отступниках, и музыка единой души сбилась, — их слава героев-воинов затмевает мою славу защитника. Для них не авторитеты Айнур, значит, мой статус твоего избранника им безразличен или даже противен. Я должен знать, чем полнятся их сокровищницы! Нельзя допустить, чтобы их богатство превзошло моё. Я не должен померкнуть на их фоне, Мелиан.

Взгляды супругов встретились, дополняя единство душ и тел.

— На всё воля Рока, — вздохнула Майэ, и эльф знал заранее, что она скажет это, а королева понимала — подобных слов недостаточно.

— Я сам позабочусь о своей славе, не стану утомлять тебя, любовь моя, — прозвучал, разрушая мелодию любви голос, и унизанные звёздами нити лопнули.

Примечание к части Песня из рок-оперы "Элоя" "Чёрное с белым"

Дары провинившихся

— Это что? — Морифинвэ рассмеялся, однако смотрел настороженно, словно готовясь броситься с оружием на собственных гостей в случае угрозы с их стороны.

Когда в огромный зал, сверкающий самоцветами и золотом, две дюжины наугрим внесли нечто огромное и плоское, завернутое тканью, гости таргелионского нолдорана не знали, чего ожидать.

Хитро смотря на короля, ногродские мастера засуетились, что-то прикрутили под шёлковым полотном, и открыли изумлённым взорам собравшихся стол из чистого золота, за которым могли разместиться около пятидесяти гостей.

— Роскошный дар! — восхитился Феаноринг, жестом приказывая поставить себе подаренный предмет мебели, вместо уже имеющегося дубового. — Это хорошая попытка возместить мне потери, которые понесли мои верные в ваших пещерах. Омытое кровью золото блестит ярче.

Сидя рядом с супругом на стуле, полностью сделанном из разноцветной яшмы и обитом вышитым золотом бархатом, Оэруиль внимательно наблюдала за пирующими гостями и невольно замечала, что гномы заимствуют у эльфов стиль одежды и украшений, а эльфы — у гномов. Ногрод и Таргелион всё больше говорили на смеси языков и походили на единое королевство, где правил, разумеется муж дочери оссириандского лорда. Понимание было таким приятным, что Оэруиль искренне заулыбалась и тронула блистающую перстнями руку Морифинвэ. Король удивлённо поднял бровь, усмехнулся и взял рубиново-золотой кубок.

— За тебя, моя королева, — неискренне улыбнулся Феаноринг, — люблю, когда приятно удивляешь.

Напоминание о переговорах с отцом заставило внутренне содрогнуться, но дочь лорда Каленовэ скрыла нахлынувшие эмоции надменным взглядом.

— Я больше не боюсь тебя, — тихо произнесла королева Таргелиона. — Я была в Башне Морской Звезды и заставила её призраков подчиняться мне.

— Призрак только один, — угрожающе прищурился Морифинвэ, отставляя в сторону опустевший бокал.

— Нет, — уверенно заявила Оэруиль. — Я видела, их много. И они признали меня владычицей. — Эльфийка замолчала, наблюдая за супругом — не прикажет ли он убраться с пира или онеметь. Ничего не происходило, король внимательно слушал. — Проклятье превратило морские звёзды в небесные, — продолжила Оэруиль, — их свет злой и блёклый, он сбивает с пути и ослепляет, но теперь этот свет тоже подчиняется мне.

— Полагаешь, теперь и я стану твоим слугой? — после паузы задал вопрос Морифинвэ.

Таргелионская королева с изумлением взглянула на мужа, не услышав в голосе ни насмешки, ни угрозы. Неужели он спросил серьёзно? Нет, не может быть. Это игра.

— Нет, — попыталась сказать с теплотой Оэруиль, — тебе лишь придётся найти новых призраков.

— Я не стану поставлять тебе рабов бесплатно, — теперь уже громко захохотал Феаноринг. — Вокруг и так слишком много желающих нажиться за мой счёт.

«Разве не наоборот?» — подумала дочь лорда Каленовэ, однако решила не спрашивать вслух.

Среди многоголосого шума в зале звучала музыка. Звучала странно, однако Оэруиль быстро поняла, что её смутило, и песня перестала казаться неправильной: наугрим, приехавшие из Химринга, исполняли эльфийскую песню, долетевшую через осадный лагерь из земель врага. Музыка пугала, слова — тем более, а дочь лорда Каленовэ, невольно вслушиваясь, представляла героями баллады не страшную искажённую Морготом тварь и случайную жертву, а сидевшего рядом супруга и саму себя.

— Не удержаться мне от побега, не скрыть жадных глаз, — пел пьяный чернобородый гном, жутко таращась, — гонит проклятье по талому снегу бежать в этот час.

Поздно молиться, смеяться и плакать — Итиль на небесах!

Вижу послание пламенных знаков, и жжёт алым кровь на губах!

Я стал кошмаром, сумрачным стражем твоих страшных снов,

Тёмною силой обезображен, не трать лишних слов.

Эру, смотри, как меня убивает пожар нового дня!