Корабль Феанаро всё ближе…
Ветер внезапно стих, небо закрыли паруса и алые со звёздами флаги.
«Помоги мне…» — по привычке подумал Тэлуфинвэ, и осекся. Валар больше не помощники. Нолдор сами отреклись от Владык. Теперь надежда только на себя.
***
Суда-лебеди сблизились. С одного борта на другой полетели канаты, моряки стали закреплять их, и Тэлуфинвэ заметил, что на корабле отца совсем не видно Тэлери. Это стало очень тревожным сигналом, рука сама собой крепче прижала Иримэль, губы коснулись ее головы.
Как только Феанаро, в доспехах и с мечом, сопровождаемый вооруженной охраной, ступил на трап, Тэлери с корабля Тэлуфинвэ выстроились в ряд и преклонили колени.
— Ты должен высадить их на ближайшей скале! — грозно произнес Феанаро, даже не смотря на эльфов из Альквалондэ. — Не понимаю, почему это до сих пор не сделано.
— Это мой корабль, — негромко, но с нажимом произнес Тэлуфинвэ. — Кого с него высаживать, а кого оставлять, я решаю сам. Как и ты на своём.
— Я для тебя не только отец, — глаза Феанаро полыхнули, — но и король!
— Я не преклонял пред тобой колено, — через силу произнес Феаноринг, чувствуя, как холодеет кровь.
— В таком случае, пора это сделать, иначе ты станешь свободным от моей власти королем ближайшей скалы, а твой народ, состоящий из девчонки и дюжины предателей будет верен тебе до конца своей сильно сократившейся жизни.
— Пожалуйста, не надо! — заплакала Иримэль, вырываясь из объятий мужа и падая перед Куруфинвэ на колени. — Я жду ребенка от Тэлуфинвэ! Не губи новую жизнь, Великий Владыка!
— Это правда? — глаза Феанаро прищурились, он перевел взгляд на сына, и голос не предвещал ничего хорошего.
— Правда, отец, — подтвердил Тэльво, надеясь на чудо, хоть и не верил, что оно свершится.
— И кого она родит? — усмехнулся король. — Труса с внешностью Феанариона? Чтобы это ничтожество позорило мой род недостойным поведением?
Иримэль закрыла лицо руками и зарыдала. Все остальные звуки стихли, лишь далёкие крики чаек вторили отчаянному плачу.
— Отец! — послышался с корабля Феанаро голос Макалаурэ, стоявшего у трапа, крепко держась обеими руками за парапет. — Предлагаю правящей семье удалиться для обсуждения нашей проблемы в каюту. А потом озвучим решение перед народами.
Феанаро обернулся и внимательно посмотрел на бледного, осунувшегося сына, едва державшегося на ногах, но в глазах которого видел твердую решимость добиться своего. Отдав приказ верным короне воинам-нолдор сторожить Тэлери на корабле Тэлуфинвэ, король сделал сыновьям знак следовать за ним. На совет.
Средиземье. Вечный слуга
Открыв глаза и увидев над собой звёзды, Даэрон улыбнулся звучащей в сердце мелодии. Самым прекрасным в их с Лутиэн совместных походах менестрель считал начало пути, когда граница Дориата пока не пересечена, когда ещё ничего плохого не увидели, и не о чем сожалеть, некого оплакивать. Всё это впереди, но пока…
Пока всё хорошо. Лутиэн спит рядом, её волосы черными шелковыми волнами ласкают обнаженное тело Даэрона, слегка щекочут кожу, длинные пушистые ресницы чуть подрагивают, а яркие, словно лепестки дикой розы, губы едва заметно улыбаются в ответ на ласковые прикосновения пальцев менестреля к бархатной щеке.
— Пусть играет арфа, — прошептала Лутиэн, не открывая глаз, соблазнительно потягиваясь, по-кошачьи выгибая спину. Даэрон мечтал о том, что его любимая проявит ласку, обнимет его… И знал — этого не будет. Дочь короля позволяет себя любить и даже не притворяется, что испытывает нежные чувства к безнадежно влюблённому менестрелю, смеющему на что-то надеяться.
Музыка полилась трелью певчей птицы, Даэрон стал напевать то, что должно понравиться Лутиэн.
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живёшь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.
Пусть черёмухи ветви дрожат на ветру,
Пусть дождём опадают сирени,
Всё равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
Лутиэн подняла голову и заулыбалась. Но не добро. Насмешливо.
Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света.
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.
Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть созвездья с туманами в ссоре,
Всё равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море.
— Знаешь, Даэрон, — прервала его принцесса, — это я могла бы петь. Не ты. Если бы не я, ты бы так и сидел у трона, развлекая моих родителей и их прихлебателей, вроде Саэроса. Составлял бы словари, записывал сказки… Это я могу забрать тебя из заколдованного леса.
— Ты же знаешь, — грустно сказал менестрель, — я пойду с тобой куда угодно.
— Именно поэтому, — снова усмехнулась Лутиэн, — ты всегда останешься слугой своих господ.
Слова принцессы больно ранили менестреля, и лишь мысли о том, что, устав в пути, Лутиэн станет нежной и попросит ласки, грели душу.
— Белег сказал, мой дядя уже ушёл из Дориата, — гораздо мягче произнесла дочь короля. — Отдал откуп и исчез. Как думаешь, Даэрон, чем я могла бы откупиться от родителей? Что я должна им отдать, чтобы меня отпустили и не преследовали? Или это непозволительная роскошь для меня — свобода? Если бы мне не надо было прятаться, я бы столько добра могла сделать! Только представь, Даэрон! Путешествовать, нигде надолго не останавливаясь, обучая грамоте лесных эльфов, открывая им секреты целебных снадобий и чар, делясь знаниями! Мир бы стал лучше, понимаешь?
Даэрон кивнул. Конечно, он понимал. Но также был уверен, что в мечтах Лутиэн для него нет особой роли. Вместо него рядом с принцессой может быть любой, кто согласится помочь.
И с этим ничего не поделать.
Примечание к части Песня В.С. Высоцкого "Лирическая"
Н'Амариэ
Когда тьма бесконечна, надежда тает с каждым ударом сердца, а долетающие со всех сторон вести страшны и угнетающи, так хочется вернуться в детство, когда всего этого не было, и даже представить обрушившийся на Благословенный Край кошмар не хватило бы фантазии. Тогда не звучала в разговорах короткая чудовищная фраза «Ambar-metta», хотя и слово, означающее прекращение чего-либо, и понятие животворящего света существовали во всех валинорских языках. Но по отдельности.
— Всё творящееся сейчас безумие — просто дурной сон, — убеждала себя Амариэ, смешивая в стеклянном сосуде цветные жидкости, вязкие и пузырящиеся.
Это было её любимое развлечение в детстве: играть с разными интересными веществами, которые многим девочкам казались противными. Юные Ваниэр не понимали, что, если правильно смешать «липкую мерзость», полученная вязкая масса засияет, пусть и ненадолго. Видимо, поэтому родители и решили, что изобретательница-дочь будет счастлива с мужем-Нолдо. Она ведь тоже любит создавать свет…
Даже капля которого теперь — великое счастье.
Сидя перед огромным зеркалом, играя, представляя себя малышкой, Амариэ смотрела в идеально отполированную поверхность серебра и видела суетящихся слуг, которые готовили к долгому трудному пути… Её семью.
«Это она виновата! — снова разозлилась Амариэ, руки дрогнули, и синяя вязкая жидкость, пузырясь, брызнула на ажурный столик. — Это всё из-за Артанис! Инголдо никуда бы не пошёл, если бы сестра не тащила! И Артаресто тоже остался бы с матерью!»
Супруга принца Финдарато посмотрела на своё отражение. Да, она уже не ребёнок. Она — жена, мать…
Нет, не так! Она — брошенная жена и отвергнутая мать! Но почему, почему свекровь не помогла?! Почему не стала бороться за целостность семьи?! Почему?!
Разговор долго не мог состояться, однако откладывать его вечно не вышло бы, как бы ни старались некоторые представители Третьего Дома Нолдор. А вышло… То, что вышло.
***
— Не тебе осуждать нас, амил! — Артанис, сидя за столом в семейном кругу, смотрела на родню, словно на врагов. — Ты никогда не поддерживала меня! А теперь бросила и мужа, и народ!
