Дивный Аман светел и ясен!

И в сияньи дней пусть цветут пышней

Дуб, терновник и ясень!

— Красивая песня, — сказал Макалаурэ с таким лицом, что дева с лирой обиделась.

— Канафинвэ Феанарион, — напряжённо улыбнулась она, — я сочинила эту балладу, вложив всю любовь и восхищение прекрасными дарами Кементари, а ты…

— Прости, — смутился менестрель, — я лишь подумал, что взял бы тебя в ученицы.

Певица удивлённо замерла, а потом смущённо просияла и радостно обняла лиру.

— Как ответственная садовница, — Майэ Ариэн покосилась на Палантир, где виднелось лицо Нельяфивнэ Руссандола, — хочу сказать, что восхищена хвалой творениям Валиэ Йаванны. Я слышала спор, разгоревшийся здесь только что, и хочу напомнить одну крайне важную деталь, которая, похоже, ускользнула и от правых, и от заблуждающихся.

Друзья Феанаро Куруфинвэ заинтересованно посмотрели на Айну, всем своим видом показывая, что поняли, каким образом Ариэн разделила эльфов на два лагеря. Карнистир, по-прежнему лёжа с закрытыми глазами, отмахнулся.

— Когда Арда обрела форму и материю, — как бы не заметила скептические и насмешливые взгляды Майэ, — всем стало ясно — работа сделана из рук вон плохо, как вы говорите, и тогда мнения Айнур разделились. Мелькор утверждал, что Арду надо уничтожить, и были те, кто согласились с ним. Жаждавшие разрушения уверяли, будто лучший и единственно правильный путь — развоплотить неудачный сгусток в Эа, извиниться перед Творцом и сделать всё заново, однако наш Владыка Манвэ встал на защиту несовершенного мира. «Поймите, — уверял господин Сулимо, и Песня его плакала, — Арду можно исправить, украсить и сделать идеальной! Мы справимся, главное — действовать сообща. Я готов взять на себя бóльшую долю ответственности за наше искажённое детище и принять Арду в своё сердце, какой бы она ни вышла!» Вала Манвэ стал умолять Смотрителя Бездны поддержать инициативу сохранения, вопреки кажущемуся удобным разрушению. И когда Владыка Намо согласился, Мелькору стало ясно: силы неравны, шансов на победу в споре нет. И что он сделал? Да, вы знаете, что Мелькор в слепом безумии начал ломать всё самое прекрасное, до чего удавалось дотянуться, чтобы Вала Манвэ устал бороться и согласился уничтожить Арду. Однако…

Майэ Ариэн сделала паузу, обвела пылающим взглядом заслушавшихся эльфов.

— Однако Мелькор привык к тому сгустку энергии, который хотел развоплотить. Привык и полюбил. И произошло это, благодаря бесчисленным слезам Владыки Манвэ, умолявшего других Айнур пощадить юный несовершенный мир.

Некоторые Ваньяр, восхищённо слушавшие Ариэн, прослезились.

— Я знаю, что хочу спеть, — полез в сумку Макалаурэ.

— Не смей, — раздался голос из Палантира.

Финвэ напрягся.

— Да что с вами? — непонимающе воскликнул менестрель. — Я хочу воспеть Владыку Сулимо!

Майэ сощурила пламенные глаза, отбрасываемая Ариэн тень стала крылатой.

— Оглянись! — подражая интонации Манвэ, запел Макалаурэ, подыгрывая себе на маленькой арфе. — За спиной мелькают лица,

Словно тени, словно листья,

Тени грустно смотрят вслед

В безутешной скорби.

Разве можно изменить

То, чего не может быть?

Если сам забыл

То, чего не помнил?

Постой! В тишине пустынных комнат

Слышен чей-то тихий шёпот.

Голос прошлого зовёт

За собой и манит.

Говорит, что Песня лечит,

Говорит, что боль не вечна,

И что лёд любой души

Тоже может таять!

Есть ли надежда для обречённых,

К Арде насильно приговорённых?

Тех, кого гложут чёрные мысли,

Кто обречён напрасно трудиться?

Кто я? Кто я? Кем был я проклят?

Светел мой трон, и разум не дрогнет!

Кто же я? Распахни же свои мне объятья!

Где я? Где я? Мир отражений,

Мёртвых надежд, напрасных сомнений!

Кто же я? Лишь тишина прозвучит мне в ответ.

Судьба! Я жил, в душе храня

Осколки Песни. Не собрать

Теперь их никогда воедино!

Один навек застыл в груди

И бьётся, боли вопреки.

Повернуть бы время вспять

И сложить, как было!

Есть ли надежда для обречённых?

К Арде насильно приговорённых?

Тех, кого гложут чёрные мысли,

Кто обречён напрасно трудиться?

Пустой я вижу эту жизнь.

Но в Бездну всякий смысл!

Не жалею, нет! Ни о чем! Нисколько!

Нет! Хватит! Всё! Довольно с этим!

Я отринут Темой Песни.

Шаг вперёд, и где был я, лишь одни осколки!

Кто же я? Разум, ответь!

Я лишь осколок Создателя Песни!

Где я? Где я? Мир отражений,

Мёртвых надежд, напрасных стремлений!

Кто же я? Лишь тишина прозвучит мне в ответ.

— Забавно, — констатировала Майэ Ариэн, когда не знавшие, как реагировать на песню эльфы выразили сдержанные эмоции, — Айнур приняли облик Детей Эру, чтобы показать Творцу любовь к его Замыслу, а Дети Эру пытаются изображать Айнур. Знаешь, Канафинвэ, — пламенная дева игриво подмигнула, — и у тех, и у других получается крайне паршиво.

Примечание к части Песни:

"Гимн Деревьям" гр. Мельница

"Осколки" гр. Гаснет Свет

Суд Валар. Изгнание! Изгнание!

Каждое сказанное Валар слово будто бы наносило удар в лицо или спину, заставляя чувствовать желание собственными руками разорвать телесный облик каждого Айну — слишком прекрасный для столь гнилых существ.

Каждое слово ранило, но когда заговорила Валиэ Вайрэ, у которой училась искусству мать, Феанаро почувствовал, как из-под ног уходит опора.

Да, разумеется, все Валар заодно, они семья, это известно, но Вайрэ… Семья…

Осознание того, что в его собственном роду не было бы такого нерушимого единства ни в правоте, ни в неправоте, лишило способности дышать. По стенам поползли мелкие трещинки, с потолка посыпалась иллюзорная каменная крошка.

— Ты сам рушишь свой мир, Феанаро, — произнесла Вайрэ, опустившись около провала в Бездну в сияющий кокон из переплетённых дивным узором тончайших нитей. — Видишь, как жалко он выглядит? А ведь ты талантливый творец, можешь делать Арду прекрасной. Скажи, что думаешь о том, как исправить свою жизнь?

«Выплесни желчь», — вспомнил старший сын нолдорана, и с потолка что-то полилось.

Сжав зубы и попытавшись дышать ровнее, Феанаро попробовал думать о чём-то хорошем, но любое светлое воспоминание невольно приводило к болезненной развязке: любовь с Нерданель завершилась предательством, мать ушла, отец…

Мысли о сыновьях разбивались о врезавшиеся в сознание слова Вала Оромэ, попытка думать о наработках и открытиях напомнила вечное: «Как ты это сделал, Куруфинвэ? Уму непостижимо! Надо рассказать Валар! Спросить их мнение!»

«Нет! — выругался мысленно Феанаро. — Меня оно не интересует!»

Зал потемнел, совсем близко вспыхнула молния. Снова вздрогнув, тирионский принц с силой сжал кулаки.

«Пусть стараются! Пусть пугают! Им меня не сломить! У меня есть Сильмарили, думая о которых, я не вспомню зла».

Зал преобразился, засиял переливами чудесных красок.

— Вероятно, мы просто не знаем всего, — прозвучал ласковый проникновенный голос Валиэ Ниэнны, и рядом с Вайрэ появилась прекрасная дева с волосами из тёмного серебра.

Обычно Плакальщица выглядела пугающе необычно, но сейчас это была просто красивая женщина, глядя на которую невольно замечалось сходство с Мириэль, спящей в Садах Вала Ирмо.

— Не молчи, Феанаро, — продолжила говорить Ниэнна, — никто здесь не желает тебе зла. Каждый из Айнур хочет, чтобы в Арде или хотя бы в Валиноре царило всеобщее счастье, и нам необходимо разобраться, что толкнуло тебя на столь страшный шаг.

— Он просто не понимает, сколь великое зло сотворил, — пожала хрупкими плечами Эстэ, взяв мужа за руку.

— Надо объяснить! — захохотал воздушный тоненький Тулкас, и Манвэ посмотрел на собрата, смешав в глазах искренний ужас и осуждение.

— Мы это и делаем, — успокаивающе сказал Сулимо, — словами.

«Что-то незаметно», — подумал Феанаро, пытаясь дышать ровнее, чтобы сердце снова стало биться с нормальной скоростью.