Телесная оболочка бессильно осела на каменный пол, скрылась во мраке подземелья, остывающая и ненужная.

В воздух взметнулся сгусток белого пламени, озарив кузницу, прогнав тьму, и весь остальной огонь тоже побелел. Танцующие под звуки изначальной песни искры заиграли всеми оттенками радуги, их хаотичные пляски упорядочивались, крохотные огоньки устремлялись к белому пламенному сгустку, пульсирующему и горячему, словно сердце звезды, тонули в нём, вылетали обратно прозрачными брызгами, сверкающими чистым чарующим светом. Капельки продолжали танец, начатый искрами, сливаясь с музыкой воедино, соединяясь между собой, вырастая, остывая и падая на пол прекрасными прозрачными кристаллами.

Свобода

Свобода…

Странное опустошение и растерянность. Полная потеря связи с реальностью.

Совершенно не представляя, что нужно делать, Майтимо просто отправился домой. Он шёл, не замечая встречных знакомых эльфов, не видя слуг, попадавшихся в собственном саду и дворце. Для старшего Феаноринга сейчас не существовало никого и ничего, кроме какого-то абстрактного понятия «дом», воплотившегося в образ жены.

Майтимо не помнил, как и где её отыскал, как подхватил на руки, даже не поинтересовавшись, чем она занята и хочет ли отправиться в спальню.

Он просто был свободен. Просто пришёл домой.

В мерцающем свете свечей, отражавшемся в украшавшем покои хрустале, чарующий полумрак пьянил и кружил голову, прохладный шёлк простыней касался разгорячённой кожи, лаская обнаженные тела.

Всё началось внезапно и закончилось слишком быстро. Так гаснет жарко запылавший очаг, в который налили масло, забыв подбросить дров. Но сейчас большего и не требовалось: опустошение и неожиданная усталость накрыли Майтимо покрывалом сна с головой, швырнув в жаркую бездну забытья. Ему показалось, что проспал он лишь мгновение, но, видимо, прошло немало времени.

Присев на постели, Майтимо увидел, что остался один, а на подушке, где должна была спать его супруга, остались мокрые следы.

Осознавая, что снова что-то сделал не так, но не понимая, что именно, сын Феанаро в первый момент хотел отыскать жену и поговорить с ней, но быстро передумал: Майтимо не знал, о чём можно завести беседу, как её начать, и был уверен, это ничего не даст.

— Мы стали совсем чужими, — с печалью, граничащей с безнадёжностью, прошептал он, поднимаясь с постели.

Нужно было собраться с мыслями, понять, как действовать дальше. И на ум пришло самое простое решение:

— Рядом отец или нет, я должен делать всё для славы Первого Дома Нолдор. Пожалуй, надо собраться с братьями и… Дальше решим по обстоятельствам.

***

— Моя музыка никуда не годится, — с тоской вздохнул Финдекано, опустив голову. — Она никому не интересна. Я не знаю, как писать так, чтобы это запоминалось и трогало сердца! В моих песнях нет ни магии, ни провокации… Я никогда не стану таким, как Макалаурэ! И даже как Финдарато. И лизоблюд Аклариквет. И… Да кто угодно! Я хуже всех!

Посидев какое-то время в комнате, жалея себя, Финдекано вдруг стало стыдно. Что за глупости? Он давно не ребенок! И не послушная девчонка! Даже Финдарато делает, что хочет. Так что мешает так же поступать ему?

С этими мыслями сын Нолофинвэ положил маленькую лиру в сумку, забросил её за спину и полез в окно.

Стена была отвесной и гладкой, блестела белыми искрами в свете Телпериона, и только слегка выступающая лепнина могла стать ненадёжной опорой и единственной надеждой. Если слезть по птице с причудливым оперением, потом перебраться на грудь прекрасной деве с кувшином, можно будет схватиться за колонну, а по ней спуститься гораздо проще. Только бы не сорваться!

Стало очень страшно, но Финдекано поставил перед собой цель: он должен увидеться с другом во что бы то ни стало!

Если старший сын Нолофинвэ отступит и не споёт своему наставнику новую песню, пусть даже снова скучную и неинтересную никому, кроме автора, он никогда не простит себе, что сдался.

Назад пути не было, и Финдекано, стараясь не смотреть вниз, ступил на расправленное крыло мраморной птицы.

***

Серебристый свет угасал, сливаясь с набирающим силу золотым. Одно и то же каждый раз! Серебро, золото, серебро, золото… Этому нет конца! Наверно, так и должно быть, ведь Древа — творения Валар, а Владыки всегда всё делают правильно.

«Не то что я», — скривился на свои мысли Майтимо, стоя среди опутанных цветущим вьюном скульптур в саду своего крыла дворца. Вода в фонтане искрилась причудливыми красками, журчание монотонно вторило птичьим трелям.

Решив пройтись и собраться с мыслями, старший Феаноринг направился к аллее, где часто проводил время Макалаурэ, когда хотел побыть в одиночестве. Майтимо понимал, что не справится с поставленной отцом задачей в одиночку, понадобится помощь, и читающий в сердцах эльфов менестрель будет лучшим советчиком.

***

Время неумолимо сыпалось сверкающей кристаллической пылью в аквамариновых часах.

Финдекано чувствовал себя героем, пойдя против воли родителя, преодолев стену дворца и убежав к другу, которого вся его семья теперь считала злейшим врагом, но всё же не хотел, чтобы его отсутствие заметили, поэтому надеялся найти Макалаурэ как можно скорее.

Выбежав из цветущих кустов на аллею, юный эльф встретил пустоту. Дорога в обе стороны казалась бесконечной, кусты сплошной стеной преградили все остальные пути. Оглядевшись, Финдекано обречённо подумал, что время идёт и отец, скорее всего, уже заметил его отсутствие, а он до сих пор никому не спел свою новую песню.

— Пусть хоть кто-нибудь её услышит! — решил для себя эльф, достал из-за спины лиру и тронул струны.

Под небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И яркою звездой.

А в городе том сад:

Всё травы да цветы,

Гуляют там животные

Невиданной красы…

Когда и как рядом оказался Майтимо, Финдекано не понял, поэтому, заметив его, подпрыгнул, едва не уронив инструмент.

— Я… — замялся сын Нолофинвэ, — я хотел песню показать. Спросить, как получилось… У Макалаурэ. Но не нашел его.

— Я тоже его искал, — смотря куда-то в сторону, отрешённо произнес Майтимо. — И тоже не нашел. Зато встретил тебя.

— Да…

Феаноринг всё так же не смотря на двоюродного брата слегка улыбнулся одними губами, глаза были равнодушными.

— Уверен, ты сам знаешь, что скажет тебе твой наставник по поводу песни, ведь так? — скорее утвердил он, чем спросил.

— Наверное, — пожал плечами Финдекано. — Макалаурэ скажет, что…

— Песня должна быть провокацией, — перебил Майтимо.

— Тогда она дойдет до сердец…

— И запомнится, — сын Феанаро наконец посмотрел с высоты своего роста на Финдекано, и во взгляде отразилось снисходительное сочувствие, словно его двоюродный брат был глупым ребёнком, сломавшим игрушку. — Я думаю, твоя песня хорошая.

— Это неправда, — не смог скрыть обиду Финдекано, — тебе не понравилось.

Майтимо поднял глаза на шпили дворца, осмотрелся вокруг.

— Знаешь, Финьо, что не так с твоей этой песней и всеми остальными? Они слишком обычные. Ты поёшь о том, что каждый из нас видит каждый день. Мы любим свой город, свою землю, но она не впечатляет нас, не удивляет. Может быть, тебе отправиться в путешествие? Например, в гавани или горы? Там хоть что-то новое увидишь. Может, и песни другие писать будешь. Ты когда-нибудь путешествовал? Мы с братьями и отцом часто уезжаем из города. Помню, как первый раз поехал с отцом вдвоем к морю и он учил меня составлять карты. Было очень сложно правильно начертить береговую линию, оценить расстояние до гор и спроектировать дорогу через перевалы, я услышал много неприятных слов о своём уме, точнее, его отсутствии, но именно это меня толкало вперёд. Заставляло бросать вызов своему невежеству. — Майтимо улыбнулся воспоминаниям, и его потеплевший смягчившийся взгляд потряс Финдекано: он никогда не видел кузена таким… добрым? — Я бы тебя позвал с нами, — маска высокомерия вернулась на лицо Нельяфинвэ, — но твой отец вряд ли будет рад этому.