Лориан тоже поспешила навстречу своему мужчине, когда повозка с дровами и стальными жердями остановилась у госпиталя, и с неё спрыгнул золотоволосый красавец. Однако, увидев рвение соперницы, знахарка резко развернулась и медленно, завораживающей походкой направилась обратно в подземелье, демонстрируя, что у неё есть гордость и самолюбие.
«А у меня нет! — подумала дочь Брегора. — Зато я своего добьюсь, а ты потеряешь!»
И бросилась на шею Арахона.
— Я хочу попробовать натянуть на твой длинный носик ночной колпачок, — игриво произнесла она, осыпая лицо и шею воина поцелуями. — Научишь?
— Обязательно, любовь моя, — взгляд мужчины стал искренне влюблённым и восхищённым, Брегиль будто слышала несказанное губами: «Ты — моя единственная! Только ты в моём сердце! Ты — моя жизнь! Без тебя я умру!»
— Ты любишь меня? — девушка посмотрела в глаза мужчины.
— Люблю, — услышала она в ответ и впилась губами в лицо Арахона, словно желая высосать из кожи кровь.
Объятия стали жарче, тела прижались крепче.
Лориан не оборачивалась. Уходя прочь, она знала — неверный мужчина всё равно к ней вернётся, как возвращался всегда. Может быть, не пускать его на порог? Может, пора вспомнить о гордости не только напоказ перед всеми? Однако, думая, сколько времени и сил уже потрачено на эти изматывающие отношения, знахарка снова уверялась в желании отстоять своё, даже если это совсем не приносит счастья.
А пока можно напиться и поплакать на плече подруги. Той тоже есть, о чём погоревать. Вместе будет легче.
***
Тела двигались в такт, весь мир перестал существовать, поскольку осталось лишь одно стремление — достичь пика наслаждения. И плоть всячески помогала в этом: не ощущалась усталость ног, мышцы напрягались до дрожи, но без боли, всё становилось неважным, главное — удовольствие. Скорее, быстрее, сейчас!
— Ты любишь меня?
— Люблю.
Вопрос и ответ произносились снова и снова, слова звучали всё убедительнее.
— Люблю тебя!
— Я тоже!
— Люблю!
— Люблю.
Поцелуй прервал повторяющиеся признания, сладкое напряжение сорвало с губ протяжный стон. Пульсация и дрожь постепенно унялись, дыхание выровнялось, и Брегиль рассмотрела комнату в башне, в которую её привёл Арахон. Здесь время от времени спали караульные, поэтому из мебели была лишь небольшая жёсткая кровать, стол и два стула, у окна находился ящик, в углу — рукомойник. Судя по пыли, тут давно не появлялся тот, для кого важна чистота мебели и пола. Да, убрано, вещи не раскиданы, бельё стиранное. Было. Но вряд ли здесь часто бывала женщина, считавшая эту комнату своей.
Брегиль посмотрела на Арахона, снявшего с причинного места «колпачок» и теперь расслабленно развалившегося на узкой жёсткой постели, приперев любовницу к стене.
Прикинув, что рядом нет оружия, к тому же слишком многие видели, как разведчик и помощница знахарок уединялись, Брегиль собралась с духом.
— Ты не знал, что я — дочь фиримарского вождя Брегора, сына Боромира?
Вопрос заставил Арахона приподняться и посмотреть с недоверием.
— Не знал, да?
— Не знал.
— Понимаешь, — Брегиль заулыбалась, принялась гладить подрагивающей рукой влажные волосы воина, — все знают о наших отношениях. Мы обязаны пожениться. Моего отца называют Свирепым, и это заслуженное прозвание, а не лесть.
— Но зачем тебе такой муж, как я? — попытался спасти положение Арахон.
— Я люблю тебя, — безапелляционно произнесла девушка. — А ты любишь меня. Ты сам это сказал.
***
Гномий шатёр пропах элем, куревом и жареным мясом с пряными травами. По мере опьянения участников застолья, разговоры становились громче и откровеннее, бородачи то и дело запевали песни, приглашали дев на танцы.
— Синеглазый в поле василёк, — поглядывая на заглянувшего на огонёк Арахона, подмигивая ему, щебетала под дудочку рыжая гномиха, — в золоте пшеницы скромен, невысок.
Говорит подружка-проказница:
«Василёк не любит, а дразнится!»
Только я — такая, раньше и теперь,
Сердце мне шепнуло: «Никому не верь».
Знаю, знаю точно — ты влюбишься,
И в моих веснушках заблудишься.
Чтобы встретить солнышка восход,
Малая травинка на цыпочки встает.
Волей и неволей тебя я жду,
Разверни гармошечку на ветру.
Милый, милый, долгожданный мой,
Мы дошли до дому с песней озорной,
Приколол на кофточку василёк.
Остуди же щёчки мне, ветерок.
Вот я — такая, раньше и теперь,
Сердце мне шепнуло: «Ты ему поверь».
И теперь я знаю — ты влюбишься
И в моих веснушках заблудишься.
Веселье продолжалось, эль лился рекой — гномы отмечали окончание летнего сезона торговли, и уверяли — золота хватит на семь колен. Конечно, это было преувеличение, но Арахон не думал об успехах коротышек, ему просто нужно было выговориться. А не своим же соратникам жаловаться на шутку судьбы!
— Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю? — завела новую песенку гномиха. — Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?
— Да что ты так расстроился, брат? — пытался утешить едва не плачущего воина бородатый торговец. — Женитьба — это не конец жизни. Это вообще не так и страшно, как говорят!
— Целовал-миловал, целовал-миловал,
Говорил, что я буду его,
А я верила всё и, как роза, цвела,
Потому что любила его.
— Ты не понимаешь, — Арахон выпил, налил, выпил, снова налил. — Я не считаю свадьбу чем-то ужасным, да и пора, наверное, но…
— Ой, ты, мама моя, ой, ты, мама моя,
Отпусти ты меня погулять!
Ночью звёзды горят, ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят!
— Мне придётся породниться, — разведчик протёр ладонью вспотевшее лицо, — с потомками дикарей! Племя Мараха — благороднейший, древний род! Мы были равны эльфам, дружны им. А эти беоринги — вечные ученики, не способные развиваться самостоятельно!
— Виновата сама, виновата во всём,
Ещё хочешь себя оправдать!
Так зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать?!
— Ой, брат, не зазнавайся! — гном покачал головой. — В тебе сейчас обида говорит, но ты протрезвеешь и слов своих устыдишься. Брегорова дочка — хорошая девушка. Повезло тебе с ней.
— Виновата ли я…
Арахон выпил. Утром предстояло выдвигаться в путь на юг, чтобы до заморозков успеть в Дортонион и сыграть там свадьбу. Владыка Хадор говорил посвятить время жизни. Но он не мог иметь в виду это! Разве ради такого стоит воевать? Почему сражающиеся за свободу сами становятся рабами?
Кто-то похлопал по плечу — утешают. Что гномам ещё остаётся? Добрые они, не то, что потомки дикарей. Сами рабы и других в неволю тащут! Никакого от них спасения! Дикари! Проклятые дикари!
— Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?
Примечание к части Песни:
"Притча" из мюзикла "Леонардо" (переделанная)
"Голубоглазый василёк" и "Виновата ли я" гр. "Золотое кольцо"
Легендарный Ладрос
Кристально-прозрачное вино с крошечными шишечками и листочками заполнило хрустально-золотой бокал, медово-ореховые сладости украсили ажурное блюдо.
Сегодня Эдрахиль превзошёл самого себя в вопросе учтивости, чем вызвал ехидную улыбку лорда Айканаро. Однако Финдарато не разделил веселья кузена, смерил его испепеляющим взглядом.
— Всё ещё считаешь меня виновником всех проблем смертных? — усмехнулся лорд, догадываясь, что ему снова припомнят обиженную женщину.
— Мне нравится так думать, — прозвучало в ответ из уст короля.
— Считаешь, именно на мне ответственность за стремительно растущее людское самомнение?
Эльдалотэ очень внимательно посмотрела на брата мужа. Сидя чуть в отдалении, не притрагиваясь к вину и угощению, она внимательно изучала записи на коже, глине, коре и бумаге. Её супруг Ангарато не пришёл на совет, сославшись на дела безопасности заболоченных границ, где всё стремительнее пересыхал верхний слой почвы и приходилось заново орошать то, откуда ранее отводили воду. Леди-летописец долго сохраняла безэмоциональное выражение лица, но в конце концов не выдержала и фыркнула, словно недовольная кошка.
