— С ума сошёл?! — запротестовал Туркафинвэ. — Пошли воинов!

— Нет! Я должен всё видеть сам.

— Там могут быть орки, — казалось, протрезвел Морифинвэ.

— Плевать! — Макалаурэ рванул в сторону своего шатра.

— Я с ним не поеду! — Туркафинвэ отшвырнул лук. — Если надо, отправлю кого-нибудь.

Карнистир равнодушно взглянул на брата и пошёл вслед за Макалаурэ.

***

— Хоть какие-то новости, — вздохнул Куруфинвэ, выслушав вошедшего эльфа. — Есть надежда, что мой сын жив. Говоришь, в горах были обвалы, но ни крови, ни… тел… Не нашли?

— Всё так.

— Спасибо, друг мой.

Проводив взглядом собрата, Феаноринг, вздохнув, протёр глаза. То, что происходило вокруг, окончательно лишило сил бороться, и Куруфинвэ просто пассивно ждал, что будет дальше. С тех самых пор, как Нельо, никого не спросив, объявил себя королём, потом решил за всех, что кому делать, вручил план отступления из укрытия в горах, позже заявил, что этот план использовать нельзя, в итоге ушёл со всей оставшейся армией, после чего Тьелко заявил, что Амбаруссар, если хотят, могут ехать на Митрим, как «приказал» король перед отбытием, но остальные не сдвинутся с места, пока не будет ясности с переговорами, и предложенное Морьо место встречи в лесу никуда не денется, так что «беглецы» с озера подождут.

— Ты не пойдёшь с Кано, ясно?! — голос Туркафинвэ прозвучал с надрывом, швырнув Куруфинвэ в реальность.

— Яснее некуда, — вздохнул очень похожий внешне и именем на великого Феанаро Нолдо.

— Я что-то не пойму, — прищурился Туркафинвэ, ёрзая на постели, устраивая удобнее сломанную ногу, — ты считаешь, я не прав?!

Куруфинвэ не хотел спорить.

— Я задал вопрос! Курво!

— Видишь, я всё ещё здесь, в твоём шатре, — вздохнул Куруфинвэ, — вывод сделать сам сможешь?

— Не язви, Курво!

— Да успокойся уже! — Феаноринг резко встал из-за стола, хлопнув по нему ладонью. — Ты прав! Доволен?! Но мне твоя правда не нравится!

Туркафинвэ торжествующе усмехнулся.

«Нравится-не нравится, а сделаешь ты, как я скажу».

***

Крики стаи чернокрылов стали слышны в застывшем воздухе задолго до того, как из-за гор показались окружённые редколесьем топи. Макалаурэ и Карнистир в сопровождении десяти почти исцелившихся Нолдор скакали всё быстрее, уже понимая, что увидят, но отказываясь это принять.

Птицы нехотя взлетели, лениво взмахивая крыльями: наелись до отвала, но жадность не позволяла прервать пир, и, если бы не незваные гости, которых пока есть нельзя, чернокрылы бы ни за что не прекратили трапезу.

Ветер ударил в лица, запах смерти заставил содрогнуться, и взглядам эльфов открылось поле недавнего сражения, над которым возвышалось насаженное животом на три копья тело со спущенными штанами. Ещё два окровавленных мертвеца были привязаны к деревьям, остальные лежали там, где их настигла смерть.

Трупов орков на поле боя не осталось. Погребального костра нигде не было видно, значит, их, скорее всего, сбросили в болото.

Макалаурэ покачнулся в седле, из носа снова хлынула кровь. Он попытался рассмотреть висящий на копьях труп, но перед глазами всё плыло.

На плечо легла рука.

— Нельо нет среди этих троих, — сказал Морифинвэ, и менестрель судорожно ухватился за его ладонь. — Подожди, помогу тебе спешиться.

Оказавшись на земле, Макалаурэ еле держался на ногах. Карнистир поддержал брата под руку и молча протянул пузырёк. Менестрель выпил содержимое, даже не поинтересовавшись, что это.

— Надо сжечь тела, — мрачно произнес Карнистир, — но сначала найдём среди них брата.

Макалаурэ кивнул. Кровь ещё капала из носа, но самочувствие в целом улучшилось, появилось отрешённое равнодушие к происходящему. Ну валяются тут полторы сотни трупов. Ну и что?

— Да снимите его уже! — заорал вдруг Карнистир на своих воинов. — Проклятье! Что они с ним сделали! Надеюсь, сначала убили…

Макалаурэ посмотрел на брата, и увидел, что Морьо плачет, наблюдая, как трое эльфов укрывают плащом исклёванное, изуродованное тело Асталиона, с трудом сняв его с копий, на остриях которых теперь болтались обрывки внутренностей.

— Линдиро не стоит видеть это, — закашлялся Морифинвэ, морщась. — Сожжём тела и…

— Пойдём в лес? — Макалаурэ было совершенно всё равно. Уже.

— Да… Там ещё… Проклятье!

***

Поднявшийся среди топей дым, валящий из оврага, куда сбросили тела, прежде чем поджечь, устремился в чёрное небо и слился с дымом от погребального костра около леса в единое тяжёлое серое облако.

Не найдя своего короля и брата среди трупов, Нолдор, помня, что сделали орки с командирами войска, не знали, радоваться или ужасаться. Но, самое главное, было совершенно непонятно, что теперь делать.

Примечание к части Ангбанд

(Рейтинг) Единственное, что никогда не оставит

Когда телега остановилась, Майтимо был уже не в состоянии шевельнуться. И хотя сердце билось идеально ровно, и сознание оставалось ясным, единственное, на что оказался способен измученный пленник — лежать молча, не доставляя радости врагам своими стонами.

Вокруг звучали голоса, Нельяфинвэ мало понимал из сказанного, кроме того, что его называли «заморской тварью», визжали : «Надо сообщить Владыке!», орали: «Уже давно сообщили!», а ещё насмехались: «Заморские твари, похоже, не чувствуют боль».

«Чувствуют… — обречённо подумал Феаноринг, лёжа на снегу, обжигавшем израненную кожу. — Ещё как чувствуют».

Кто-то снова схватил за волосы и, оттянув голову назад, начал пихать в рот флягу. Давясь и стараясь выплюнуть всё, что залили в глотку, король Нолдор Нельяфинвэ Руссандол получил удар кулаком по носу.

А потом обнаружил себя уже внутри какого-то длинного коридора. Мрачного и красивого. Пленника несли на носилках, примотав к ним верёвкой. Пол оказался наклонный, спуск казался бесконечным. И лучше бы так и было.

Дверь открылась в полу. Лестница оказалась длинная, крутая, каждая ступенька становилась новым испытанием для израненного тела, и когда Майтимо положили на что-то жёсткое и шершавое, зафиксировав ремнями: широко раскинутые руки в районе кистей, локтей и плеч, ноги — за колени, лодыжки и бедра у паха, и тело — под грудью, Феанорингу уже было всё равно, что с ним происходит. Шипастый Молот оказался прав: пленника прекрасно подготовили к допросу, и следовало начинать немедленно, однако все ушли. Нельяфинвэ Руссандола, беспомощного и терзаемого болью, оставили в камере, видимо, рассчитывая добить страхом одинокого ожидания пыток.

«Я всё потерял… — в отчаянии подумал старший сын Феанаро, чувствуя, как срывается дыхание, и по лицу текут слёзы. — Я больше никогда не увижу свою семью, а отец и вовсе мёртв… Я был королём, а теперь… У меня ничего не осталось, кроме боли и позора…»

Отчаяние нахлынуло ударной волной, понимание, что находится в плену Моргота, убивало волю, отнимало последние силы, брошенные на борьбу с терзавшими плоть ранами.

«В плену… Моргота… — озарение неожиданно вырвало из засасывающей бездны безнадёжности. — Я же клялся вернуть Сильмарили! И вот я здесь, рядом с ними! Что, если…»

— Я всё потерял, — непослушными губами прошептал Майтимо, смаргивая слёзы, — всё… Но Клятва осталась со мной. Она не оставит меня никогда и нигде. Никогда… Нигде… Не оставит… Именем Создателя Эру…

Боль скрутила плечо и обожжённую руку, израненная спина горела так, словно под ней развели костёр. Запрокинув голову и стиснув зубы, Феаноринг подавил стон.

— …Эру Илуватара… — зажмурившись, выдохнул Нельяфинвэ. — Приношу я Клятву… и призываю… — дышать ровно было неимоверно тяжело, ремень стягивал грудь, прижимая израненную спину к доске. — …В свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо… супругу его… — всё же не сдержав стон, Майтимо ощутил усиливающуюся дрожь. — …Варду Элентари… и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно…

Дверь открылась почти бесшумно, шаги по лестнице были лёгкими, и камера, до этого погружённая во мрак, озарилась волшебным сиянием, не узнать которое было невозможно.