— Я умею хранить тайны, — запротестовал юноша.

— Мать просила не говорить мне о том, что рассказывает, а ты проболтался! — на лице кузнеца появилась неприятная ухмылка.

— Не просила, — Майрил пожал плечами. — Что плохого и тайного в рассказе о роде Финвэ, нолдорских…

— Ты из Дома Эола! — с угрозой повторил отец. — Ты из рода Тэлери, а не Голодрим!

— Да, папа, — ласково произнёс сын.

***

Всю ночь в молчании пробираясь через редколесье вдали от дорог, эльфы остановились на отдых лишь под утро.

Спать пришлось под открытым небом, наскоро постелив плащи на лапник, однако это ничуть не помешало. Проваливаясь в мир грёз, юный полунолдо думал о матери и о том, как защитить её дома от отца. Может, рассказать ему всё, о чём беседовали, когда удавалось побыть с мамой? Или… почти всё, то есть… самое безобидное? Но как можно больше!

«Это просто сказка про горностаевую шаль, Майрил, — прозвучал уже во сне печальный голос самой дорогой эльфийки на свете. Осунувшееся бледное лицо улыбалось, но глаза выдавали всё. — Гордая принцесса год за годом гонялась за тем, что ей не принадлежало, не должно было стать её собственностью, а когда добивалась, когда получала желаемое, сразу же теряла интерес. Однако горностаевая шаль всегда оставалась недосягаемой сладкой мечтой, и Рок потребовал от принцессы принести в жертву всё, что она имела: и своё, и чужое, и нужное, и ненужное».

***

Ириссэ погладила сына по волосам — таким же чёрным, как у неё, открыла сундук.

— Вот моё сокровище, которое подарил твой отец, — исхудавшие руки достали прекрасную меховую накидку. — Эол не хочет, чтобы мы общались с нашей большой семьёй, но ты имеешь право о ней знать, Майрил. Может быть однажды ты найдёшь прекрасный город с белоснежными башнями, в который никогда не войдёт чужак.

— А как же ты? — спросил мальчик, рассматривая чёрные хвостики-стрелы на белом мехе.

Недолго помолчав и через силу улыбнувшись, Ириссэ покачала головой:

— А у меня есть шаль.

***

Во сне сначала расступился лес, потом горы, и взгляду Майрила открылся прекрасный белый город, нечёткий, словно в дымке, но почему-то в нём никого не было, а перед пробуждением сын Ириссэ понял — все жители дивных дворцов мертвы.

— Ну что, хранитель тайн, — голос отца окончательно вернул в реальность, — вставай, пора продолжать путь, пока нас не заметил, кто не надо. А то им тоже что-нибудь не то сболтнёшь.

Сжав от обиды кулаки, юноша поднялся. Отряхнув плащ, он последовал за родителем, перекусывая на ходу ногродской лепёшкой и думая, с чего начать разговор, однако кузнец вдруг обернулся и пронзил сына убийственным взглядом:

— С женой я поговорю сам, без твоего участия. Поверь, она умеет извиняться и объяснять поступки, если надо. А я умею прощать. Мы ведь семья, Маэглин, мы — Дом Эола. Вместе мы великий род, а по отдельности сгинем.

Да, мой светлый Вала!

Ногрод раскрыл главные врата, и скульптуры гномьих королей, воинов и подземных чудовищ уставились на эльфийского владыку множеством мёртвых глаз.

— Нолдоран Морифинвэ! Нолдоран Морифинвэ! Карантир Феанорион! — послышались голоса ожидавших у дверей таргелионских подданных, прибывших с вестями для короля. По лесам искать было бессмысленно, поэтому гонцы отправились в гномий город, зная конечную цель пути своего правителя.

Однако медленно спешившийся Феаноринг смотрел сквозь них всего на одну проступавшую из мрака фигуру в чёрном платье с покрытыми шалью волосами.

— Мой супруг, — произнёс голос подошедшей Оэруиль, но Морифинвэ ясно услышал совсем иное.

«Мой Вала», — отдалось эхом в ушах, закружило голову.

— У меня дурные вести.

«Да, мой Вала».

— Когда ты уехал, прибыли леди Пилинэль и леди Митриэль. Они не хотели моего вмешательства в политику Таргелиона, и настаивали, что я должна, как и прежде, оставаться затворницей. Я сказала, что решение не за мной, но за тобой.

«Мой светлый Вала!»

— Разумеется, леди не желали меня слушать, и я ушла к себе в покои, приказав слугам разместить и накормить гостей. И в этот момент прозвучал сигнал бедствия. Я испугалась и, зная, что Башня Эаринэль не приспособлена для долгой обороны, приняла решение бежать.

«Мой Вала».

Вокруг королевской четы собралась толпа, но Морифинвэ никого не замечал. Сталь серых глаз пронзала зелёные омуты, только, как и брошенный в заросший ряской пруд клинок, тонула в непрозрачной воде без возможности всплыть и хоть что-то рассмотреть.

— Мой супруг.

«Светлый Вала!»

— Леди Пилинэль и леди Митриэль не доверились моему решению и сказали, что со своими и моими воинами останутся в башне. Я не стала спорить и уехала, а потом…

«Да, мой Вала».

— Ты увидела огонь и дым? — Морифинвэ побледнел, глаза вспыхнули, по белому лицу пошли красные пятна. — В лес! Быстро! Найти мою семью!

Приказ прозвучал в пустоту, однако все без исключения Нолдор бросились его исполнять. Осталась только личная охрана.

— Это точно были орки? — покрывшееся испариной лицо приблизилось к Оэруиль, эльфийка испугалась.

— Я… я не знаю.

«Светлый Вала!»

— Никто не догнал меня потом. После пожара… — королева Таргелиона вздрогнула. — Но… кто, если не орки?

Посмотрев на север, Морифинвэ сжал кулаки, а потом вдруг выхватил меч:

— Здесь есть воины Химринга? А Белегоста?! Из Долины Маглора? Я знаю — они здесь! Они вечно где-то рядом болтаются! Кто есть, всех немедленно ко мне! И капитана твоей стражи, Оэруиль. Ко мне.

«Да, мой Вала!»

Королева поспешно кивнула, отступила к ногродским воротам.

— Ты… — таргелионский владыка выдохнул, опустил взгляд на низ живота супруги. — Ты в порядке?

«Да, мой светлый Вала!»

Попытавшись улыбнуться, Оэруиль кивнула, отступила ещё на шаг.

— В город! — приказал, багровея, Карнистир. — Немедленно дайте мне зал для переговоров!

«Да, мой Вала!»

Внезапно остановившись в воротах, Феаноринг осмотрелся: эльфы, гномы… Все они рады его появлению — умело делают вид. Но кто мог подослать к Оэруиль убийц под видом армии Моргота? Кто знал о планах на Оссирианд? Кому это было бы невыгодно?

За поисками врагов страх и боль ощущались слабее, превращаясь в ненависть, заменялись жаждой кровавой расправы.

Но почему-то совсем не было сил произнести имена тех, кого на самом деле Морифинвэ больше не надеялся увидеть живыми.

«Да, мой Вала».

***

Долетевшие одно за другим письма вызвали разные, весьма противоречивые эмоции, однако абсолютно одинаково сгорели в пламени химрингского камина.

Маэдрос, вернувшийся из осадного лагеря, как только стало ясно — с севера никто не нападёт, проследил, чтобы бумага полностью превратилась в пепел и только тогда посмотрел на Туивьель. Избранница сидела за столом, занимаясь резьбой по кости. Почувствовав взгляд любимого, эльфийка заулыбалась и подняла со стола гребень.

— Были времена, — сказала химрингская леди, — когда мы с подругами считали сокровищами изделия из врагов. Но знаешь, орочьи кости сложны в обработке и выглядят некрасиво, поэтому, если не сказать, чьи останки превратились в руках мастерицы в нож или шпильку, продать изделие крайне сложно.

— Думаю, кости Вала лучшего качества, — неприятно скривился Маэдрос, однако взгляд выражал тепло и печаль. — Хоть и искажены необратимо.

— Любовь способна победить любое искажение, — по голосу и лицу Туивьель не было понятно, верит ли она сама своим словам, однако сказанное заставило лорда подойти к избраннице и крепко обнять.

Северное окно снова не закрывалось и не зашторивалось, однако ветер дул параллельно стенам и не влетал в комнату.

— Моргот играет с нами, — сказал словно сам себе старший Феаноринг, приковав взгляд к горам вдали. — Он дал мне понять, что может напасть с любой стороны, что к войне с ним нельзя подготовиться. Но я докажу ему обратное.

— В городе говорят, будто орки прошли с востока тропами, которые знала только наша разведка, — леди замерла, опустила глаза, жалея, что подняла эту негласно запретную тему.