Неохотно отпустив руку Иттариэль, Маэглин достал из мешочка на поясе изящный браслет, состоящий из серебряных нот. Покраснев и едва не задохнувшись, эльф надел украшение на запястье принцессы.

— Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Как тогда может быть только вместе с тобой.

Иттариэль очень постаралась изобразить удивление, однако оно вышло фальшивым — разумеется, Эльдиэ прекрасно знала о чувствах кузена.

— Я тебя люблю только как родича, Майрил, — ласково произнесла дочь короля, однако в синих глазах затрепетал страх. — Веселись и ни о чём не думай.

— Я не стану принуждать тебя, не бойся, — слова дались слишком тяжело. — Лучше одному, чем с кем-то, кто не любит. Но тогда… Мы так танцевали…

— Это был просто танец.

Маэглину показалось, что он сейчас заплачет. К счастью, фонтан снова брызнул в его сторону, намочив лицо. Музыка звучала игриво и весело, Иттариэль была так прекрасна! Горло перехватило.

— Собери меня в букет из несорванных цветов,

Из отдельных, посторонних, самых первых снов, — запела принцесса, порхая в такт музыки. Повторить движения её ног вряд ли удалось бы хоть кому-то. Схватив кузена за руки, Серебряная Туфелька увлекла его в пляску, не заставляя, однако, делать что-то трудное. — Ты сложи меня по нотам из осколочков души.

Шаг за шагом, с поворотом, только не спеши.

Ты найди меня случайно в отражении зеркал,

Словно мы одни и опустевший отшумевший зал.

Разве может оборваться эта тоненькая нить?

Можно плакать и смеяться, но не говорить.

Это был просто танец в вихре звёздного лета,

Приближение к тайне под лучами рассвета.

Это было дыханье чёрно-белого шелка,

И движение ткани рук твоих касалось только.

***

Просто танец.

Постаравшись больше не теребить кровоточащую рану, Маэглин пошёл вперёд, свернул к Снежной Башне и поднялся в учебную библиотеку. Уверенный, что встретит там только Пенголода и обсудит не самые приятные страницы истории, которые стоит записать правильно, лорд Дома Крота крайне удивился, увидев сидящего рядом с летописцем «орла».

— Мы говорили о тебе, — обернулся Глорфиндел на Маэглина. — Это некрасиво делать за глаза, поэтому повторю ещё раз. Я говорил, что прекрасно понимаю чувства короля Турукано к тебе. У меня тоже от любимой сестры осталось только её дитя, и я слепо люблю Иттариэль. Я говорил, что из тебя может получится полезный союзник или опасный противник, и первый вариант мне нравится больше. Я готов дать тебе небольшое задание, только ответь мне честно: где в Белерианде тебя хоть раз видели и смогут узнать? Вспомни каждый уголок, Майрил, сын Ириссэ.

Растерявшись, Маэглин неловко поклонился и сел за стол, не найдя на видном месте пера и бумаги.

«Я стану «орлом»! — радостная мысль лишила способности думать о чём-то ином. — Теперь мы с Келебрехом точно сработаемся! У него не будет причин не доверять мне! И… Может быть, Келебриндал перестанет меня бояться?»

Примечание к части Песня «Просто танец» Л. Агутин, А. Варум

Как в Валиноре

— Есть только миг! Да чтоб тебя! Между прошлым… Да выправись уже! И будущим… Моргот сожри этот дрын! Именно он… Получай! Называется «Жизнь».

Когда у Рога что-то не спорилась работа, он начинал страшно злиться, однако с безопасного расстояния наблюдать за этим было весьма забавно. Кроме того, Маэглин заметил, в это время появлялась возможность делать рядом что угодно — не обратит внимания.

Долбанув по наковальне не слишком прицельно, глава Дома Гневного Молота выругался уже не по-эльфийски.

Решив действовать быстрее, племянник короля поспешил подойти к Келебреху, который принёс из кладовки целую гору заготовок и что-то среди них искал. Подловить момент, когда Рог будет ругаться, и одновременно с этим его друг окажется в кузнице оказалось сложно. Ждать пришлось не один месяц, а беседовать с «кротом» где-то, кроме мастерской, Авар отказывался, не слишком вежливо давая понять, что тратить время можно с большей пользой:

«Какой смысл беседовать здесь и сейчас, если мы снова увидимся за работой? Вне мастерских лучше уделить внимание тем, кто не любит жар горна и грохот молота».

Возможно, Маэглин бы отказался от идеи совместных дел с Келебрехом, если бы не видел, как горели глаза этого эльфа, когда обнаруживались новые свойства какого-нибудь металла или раствора. А ещё имел место разговор, не предназначенный для посторонних ушей, однако племянник Турукано услышал всё, показавшееся достаточным для окончательного решения. Случилось это после выступления летописца, где речь шла о первых эльфах.

«Родство Пробудившихся — сложная тема, спорная, — говорил Пенголод своим ученикам, которым предстояло обучать гондолинских детей истории. В тот день летописец собрал в библиотеке Столпа всех желающих, не только книжников, однако диалог вёл исключительно с исследователями и авторами текстов. — Мы знаем от Айнур, что для нас, Старших Детей Эру, как и для Творцов Арды, дух первичнее тела, феа практически всецело властвует над хроа, поэтому родство в нашем понимании, в первую очередь, это единство душ, схожесть талантов и суждений. Уверен, каждый из нас замечал, как сильно становятся похожи лицом те, у кого одинаково светятся сердца. Мы понимаем появление Пробудившихся так: были созданы несколько феар, которые потом разделились и облачились в хроар. Частички единого ощутили себя братьями и сёстрами, непохожие показались чужими, непонятными и интересными. Их захотелось познать, изучить. Может быть, желание познания неизведанного и есть любовь?»

Вспомнив об Иттариэль, Маэглин едва не потерял тогда нить речи Пенголода, однако тема оказалась слишком интересной, чтобы надолго отвлечься.

«Рождённые утратили изначальную близость феар, получив схожесть хроар взамен утерянного единства духа. Новые поколения Эльдар походят друг на друга телами, но договориться о чём-либо не могут, несмотря на целые библиотеки словарей. Мы знаем столько слов и фраз, что ни одно книгохранилище не способно вместить всего, однако понимания между нами нет. Пробудившиеся стали Квэнди не сразу, говорить научились спустя долгие годы жизни у Куивиэнэн, но все знали желания и нужды друг друга, чувствовали, когда и как помочь, смело пользовались осанвэ, не боясь быть услышанными Айнур, не опасаясь, что кто-либо из них вмешается в беседу, выдав себя за одного из общающихся, что подслушанное используют против говорящих. Пробудившиеся — или Пробуждённые? — как, вы считаете, правильнее говорить? — были наивны, поэтому столь многих мы не узнали лично».

Началось долгое обсуждение «Пробудившихся» и «Пробуждённых». Маэглин пытался понять, проследить закономерность, разделить на группы тех, кто уверяли, будто правильнее «Пробуждённые», поскольку именно Эру Илуватар сам решил, когда его Дети должны начать жить, и открыл их глаза, и тех, что не скрывали — версия о «Пробудившихся» нравится им больше, поскольку в этом слове чувствуется свободная воля — главный дар Творца. Да, именно Эру определил время пробуждения, но команда «Подъём!» эльфам не требовалась, они просто ощутили, что готовы начать жить и начали. Сами.

Попытка понять закономерность ничего не дала, зато Маэглин заметил реакцию Келебреха на речь летописца — Авар светился так, словно побывал в Валиноре в Эпоху Древ. Через несколько дней и состоялся разговор не для посторонних ушей, однако сын Эола привык, что любые беседы ведутся не для него, поэтому с детства научился слушать запретное.

«Родство духа Пробуждённых важнее и сильнее родства тел родившихся!» — с жаром говорил Келебрех Салганту, когда тот пришёл к Рогу за очередной шкатулкой.

Маэглин удивлялся, почему глава Дома Гневного Молота позволяет другу-арфисту быть нахлебником — брать его изделия подешёвке, либо совсем даром, а потом перепродавать за золото, но в конце концов решил для себя, что для Рога дружба, пусть и ради выгоды, важнее награды за труды. Что ж, его дело.

«Я понимаю это, — сдержанно кивал, отмахиваясь золотым веером, лорд Талаган. — Понимаю как неродной по крови отец».