И в руках, вместо арфы, сам собой оказался меч. Макалаурэ посмотрел на своё отражение в идеально отполированной стали, но увидел чьё-то чужое лицо, на котором навек осталась печать глубочайшего горя. Зрелище было ужасающим, и менестрель повернул меч боком. Заточенный край сверкнул яркой звездой, на миг ослепив.

«Сверкнёшь звездой… Звездой…»

Звёздочка блеснёт у порога,

Догадайся, сколько ей лет.

Выйдешь на пустую дорогу,

Щёлкнет за спиной арбалет…

Макалаурэ вновь повернул меч зеркальной стороной. Он вспоминал, как впервые взял его в руки и сразу решил, что будет называть эту ненужную опасную вещицу Песнопевец. Пусть поёт обо всем, о чём может слагать песни большой нож. В тот момент, находясь в тайной отцовской кузнице в окружении братьев, Макалаурэ понятия не имел, о чём поют большие ножи, поэтому не стал даже думать об этом. Он с замиранием сердца любовался алыми сполохами, отражавшимися в металле, и вдруг среди игры пламени и теней мелькнуло лицо Феанаро, серьезное и печальное, хотя отец менестреля воодушевлённо говорил о том, что Первый Дом снова станет величайшим из живущих в Амане. Потом в лезвии на фоне каменной стены отразились подошедшие с мечами в руках Карнистир, Тьелко и Куруфинвэ-младший.

«Ты же споёшь о нас? — спросил Туркафинвэ, убирая оружие. — Память о наших деяниях обязана служить примером для многих поколений!»

«Кано споёт о нас! — отразились в мече близнецы. — Мы для него интереснее, потому что нас вроде бы двое, но мы одно целое!»

«Мне здесь больше нет смысла оставаться, — вдруг подошёл сзади Нельяфинвэ, и его отражение, появившись в мече лишь на мгновение, скрылось в сполохе из горна. — Я выполнил требование отца. На том и закончим. Про меня можешь не петь».

Сказав это, старший Феаноринг, даже не простившись, ушёл из кузницы, и за ним захлопнулась тяжёлая кованая дверь.

***

Макалаурэ убрал меч и усмехнулся. Нельо хотел уйти от отца, чтобы больше не продолжать бессмысленное соперничество, но Валар вновь свели их вместе. Забавно вышло.

А ещё забавнее получилось, когда за уезжающим с почтой Карнистиром закрылись ворота, и отец буквально подбежал к старшему сыну с расспросами.

«Да, это я Морьо послал отвезти письма, — отрешённо ответил Майтимо, с очень вежливой интонацией. — Волею Эру не все, кто мне дорог, сейчас рядом. Что может быть лучше полученного письма от любимого родственника?»

Макалаурэ видел, как накалилась обстановка, поэтому стал играть, словно просто так. Музыка потекла между двумя пламенными сердцами, разливаясь ручьём, предотвращая пожар.

Подойдя ближе, менестрель приобнял отца, поставив играющую «Песню о Королеве» арфу на мощёную камнями дорогу.

— Скажи, Нельо, — обратился он к брату, всё так же стоявшему с невинным и вежливо-учтивым видом, — как тебе удалось уговорить Эонвэ выпустить Карнистира?

— Мне не пришлось уговаривать, — нахмурился Майтимо. — Я сказал, что если нам самим нельзя ехать за помощью для Тьелко, пусть Эонвэ седлает коня и привозит к нам Валиэ Ниэнну.

— Серьёзно?! — Макалаурэ был шокирован.

— Заметь, Кано, — старший брат покосился на отца, — его не удивило, что мы не хотим помощи Вала Ирмо. Эонвэ даже не обмолвился о Садах. Понимаешь меня?

— Не хотелось бы понимать, но приходится, знаешь ли. Ты ведь мне голову оторвёшь, если я с тобой не соглашусь.

Нельо осуждающе посмотрел на брата и быстрым шагом ушел продолжать стройку.

Феанаро вздохнул.

— Он не просыпается, Кано, — чуть слышно произнес Куруфинвэ, закрыв глаза. — Я уже видел такое.

— На этот раз всё будет хорошо, — через силу улыбнулся Макалаурэ. — Я снова пойду к Тьелко и буду играть. У каждой души есть струна, задев которую, феа можно пробудить и исцелить. Мы же все созданы из песни, значит, нужно просто исправить сбившуюся главную тему. Параллельно отпаивая больного целебными отварами, разумеется.

— Я рад, что ты веришь, будто прав, Канафинвэ.

— Прав, — ворота Форменоссэ открылись, и во двор ступил Вала Оромэ. — Пойдём, великий менестрель, у нас есть работа.

***

Смотря на мерно накатывающие на берег волны, Макалаурэ, ушедший из Форменоссэ, чтобы собраться с силами и продолжить попытки помочь Тьелко, всё ещё мысленно находился с братом и сидевшим у его постели Вала Оромэ. Туркафинвэ и правда проснулся, однако это нельзя было назвать выздоровлением, потому что несчастный влюблённый просил только об одном — оставить его в покое и дать сдохнуть. А получая отказ, плакал.

Несмотря на это, Владыка-Охотник утверждал, что всё будет хорошо, и Макалаурэ был готов верить ему беспрекословно.

Примечание к части Песня "Берег" В. Бутусова

Мы те, кто мы есть

Помещение, которое изначально планировалось библиотекой, превратилось в зал для переговоров. Нельяфинвэ очень не хотел идти, однако понимал — надо. Должен. Должен!

Должен!

Как и раньше. Как и всегда.

Теперь, когда Тьелко пошёл на поправку, и Вала Оромэ уехал, простившись на неопределённый срок, Феанаро Куруфинвэ решил собрать семью для важного разговора.

Неимоверным усилием заставив себя зайти в помещение, назначение которого отец изменил для своего удобства, Нельяфинвэ посмотрел на собравшихся.

Дед сидел с отрешённым видом, изображая интерес к конструкции приделанных к потолку светильников, Макалаурэ, как обычно, что-то наигрывал, однако сейчас делал это совершенно беззвучно, Тьелко, казалось, спал, сидя за столом. Вооружённый чернённым клинком Карнистир самозабвенно крутил в руках Палантир, Курво, тоже с мечом, улыбался каким-то своим мыслям, а близнецы играли в жесты, каждый раз показывая одинаковые фигуры пальцами. Отец стоял у окна и смотрел на далёкие Древа Валар.

— Нолдор — это не только кровь, но и суть, — заговорил сын Мириэль, не оборачиваясь, — не надо думать, что лишь те, кто сейчас находятся в Северной Крепости, имеют право носить имя искусного талантливого народа. Вы должны понимать, что в Тирионе, — Феанаро бросил многозначительный взгляд на отца, — нарочно остались мои верные единомышленники. А ты, Нельяфинвэ, затеял глупую игру, которая может навредить всем нам. Однако я не об этом сейчас. Кто-то из здесь присутствующих, вероятно, считает, что в Валиноре хорошо в любом случае, что бы ни происходило. Мы в светлом Благословенном Краю, не в тёмном Средиземье, и за это спасибо Владыкам, будем славить прекрасный Аман. Но это не Аман! Это Валинор — Земля Валар, а не наша! Я призываю нарекать вещи своими именами! Зачем нам врать самим себе?

Макалаурэ посмотрел на отца, беззвучно игравшие струны, отражая волшебное сияние Древ, чарующе заблестели.

— Эонвэ! — крикнул в окно Куруфинвэ. — Я знаю, что ты уже вернулся к нам. Зайди, мне есть, что тебе сказать.

— Ты затеял опасную игру, отец, — с каменным лицом произнёс Майтимо, — она может навредить всем нам.

Карнистир расхохотался, Финвэ заулыбался, глядя на прожилки мрамора в стенах, Тьелко пшикнул, и, вероятно, из-за бурной, однако доброй реакции семьи, Феанаро ничего не сказал старшему сыну.

Скромно сияя только золотом волос и небесной синевой глаз, Майя Эонвэ бесшумно оказался в зале, однако каждый эльф мысленно поблагодарил Айну, что тот вошёл через дверь и без фокусов.

— Это Суд Нолдор? — почти без иронии поинтересовался посланник Владыки Сулимо. — Хочешь отыграться на мне, Куруфинвэ?

— Мне есть, что сказать, — повторил Феанаро. — А также есть, что спросить, и на свои вопросы я желаю получить ответ, только не уверен, сможешь ли ты мне его дать.

— Может быть, я лучше тихо выпью вина в вашем дворе, а вы пока делами займётесь? — умоляюще посмотрел на Майтимо Эонвэ.

— Нет, — отрезал сын Мириэль. — Не надейся, что, находясь вдали от Тириона, мой род утратит величие и способность мыслить. Скажи, Айну, какая Тема создала нас? Что знают о ней Валар? Что знает Мелькор? Что знаем мы?

Морифинвэ ухмыльнулся, музыка струн Макалаурэ зазвучала капелью. Переглянувшись, Амбаруссар рассмеялись.