— Они так смотрят, что после встречи с ними хочется мыться!

Пьяная эльфийка не ответила, задумалась.

— Когда солирую я, главная ты, потому что Улыбка сквозь Слёзы — это всё равно плач, — заговорила она после паузы, сменив тему. — Когда солируешь ты, главная я, ведь Слёзы от Радости — веселье. Это как-то странно и неправильно, не находишь?

— И к чему это?

— Да так, мысли просто. Тебя, значит, смущает похоть. Напрасно. Нас никто не даст в обиду, а вызывать желание — это ведь тоже искусство.

Нож снова повернулся в руке, Улыбка допила вино, встала и, полураздетая, согретая вином, выглянула из шатра, не ощущая холода. Чёрные волосы припорошил снег, лунный свет отразился в помутневших глазах.

— Не смей писать дяде, ясно? — вдруг напала на сестру певица, угрожающе демонстрируя заточенное лезвие. — Если Аклариквет не смог защитить нас в Хитлуме, значит, мы справимся без его подачек. Я пока не придумала, кому подарить арфу-лебедя, но у нас она не останется.

— Я бы не стала писать, не сказав тебе, — Слеза сняла тёплую одежду, устроилась у камина, нарочно игнорируя нападки, понимая — это из-за хмеля.

— Если узнаю, что ты предала нас, — Улыбка поцеловала кончик ножа, — я сделаю тебя более похожей на Маэдроса, добавив шрамов на лице.

— Что? — сестра сжала кулаки. — Как ты смеешь мне угрожать? Проспись! Умойся снегом и ложись в постель!

— Нет.

Пьяная эльфийка вышла из шатра в одном платье, послышался весёлый визг — видимо, прыгнула в сугроб, а через мгновение вернулась, искрясь звёздочками, которые быстро таяли, делая тело мокрым.

— Не смей писать дяде, — повторила Улыбка.

Слеза со вздохом покачала головой, и вдруг из неприятных мыслей вырвал звон бьющегося стекла.

— Бери арфу! — приказала, стоя среди прозрачных осколков певица. — Играй то, что я сейчас напою. Сделай это музыкой.

Голос эльфийки зазвучал немного фальшиво, однако задумка оказалась понятной, и струны чарующе зазвенели.

— Нет! — выбирая из стёкол самые крупные и ровные, крикнула Улыбка. — Нужно больше страсти! Вспомни, как на тебя смотрели смертные! Ненавидь их, презирай и играй. Да! Вот так. Умница!

На пол капнула кровь, однако деве было безразлично: хмель и вдохновение напрочь оторвали от реальности. Продолжая напевать, делая это всё чётче, Улыбка достала из мешка с реквизитом венец из гибкой проволоки, вплела в него окровавленные стёкла: одно большое и два поменьше.

Сбросив платье и накинув на голое тело чёрную шубу из соболя, натянув высокие сапоги и украсив себя кроваво-стеклянной короной, певица рассмеялась.

— Я — Моргот Бауглир! — заявила дева, выдыхая терпкий запах вина. — А ты будешь… Не знаю, надевай свой красный парик, изобразишь какого-нибудь моего пламенного раба. Балрога или злого Майя.

— Раздеваться я не стану, — твёрдо заявила Слеза.

— Трусиха, — зло бросила Улыбка. — Играй. Пойдём танцевать! Думаю, здесь не стоит петь про родню короля, а про врага — почему нет?

В лагере давно объявили отбой, однако многие всё равно не спали, и это были в основном не караульные, а те будущие защитники Белерианда, что хотели особого внимания знахарок или просто не понимали, зачем надо слушать командиров, которые даже не изгоняют за провинности из племени. Эльфы, которым владыка Тэлуфинвэ поручил обучать Фирьяр, пока не поняли, как общаться со взрослыми мужчинами, ведущими себя, словно дети малые, поэтому в основном наблюдали и ждали, когда те сами поймут: если не лечь спать вовремя, утром будет трудно проснуться. Однако время шло, а выводы не делались. Редко кто оказывался способен к построению логических цепочек даже из двух звеньев, но дело было не столько в неспособности, сколько в нежелании поступаться сиюминутными прихотями без угрозы серьёзного наказания.

Так или иначе, лагерь почти не спал.

Около стоявшего в отдалении пёстрого шатра вспыхнул высокий костёр. Две эльфийки закружились в танце под пропитанную страстью музыку, смазанное светящейся краской стекло в короне сияло во тьме ночи.

— Где твой кинжал? — запела, обращаясь к сестре, Улыбка. — Вот моя грудь.

Мне по-другому уже не уснуть.

А ночь так длинна, и тень не видна.

По пути сорвавшихся звёзд идём ты и я.

Где твой кинжал? Вот моё сердце.

Мне после всего никуда уже не деться.

А ночь так длинна, и твоя тень не видна.

А ночь так светла, и твоя тень не видна.

Ночь уводила дорогой во мгле,

И жизнь коротка, и луна в огне.

Холодом веет от забытых домов,

А мы уходим в сторону пустынных холмов,

Где ночь так длинна, и твоя тень не видна,

Где ночь так светла, и твоя тень не видна.

Ночь уводила дорогой во мгле,

Жизнь была коротка, и луна в огне.

Танец вдвоём на пустыре,

И ночь так длинна, и луна в огне!

Ночь пройдёт, вьюгой рассвет дымку сметая,

В пустыне подлунной растает.

Слеза играла и танцевала, а сама надеялась лишь на то, что воины-эльфы защитят от похотливых смертных её и сестру. Никакой иной награды за музыку уже не хотелось.

Примечание к части Песня "Танец на пустыре" группы АфродеZия

Митрил или дракон

Пещера была похожа на заколдованный сад, в котором живые растения чья-то злая воля обратила в камень. Мастера искусно воплотили расцвет весны и лета, сделав его холодным и вечным, зато нетленным.

— Нашим собратьям пошло на пользу общение с Нолдор, — обняла Эзгедхала супруга, любуясь прекрасным творением каменщиков, таинственно сиявшим в свете белых, зелёных и розоватых фонарей.

Старший брат короля Азагхала согласно кивнул, почёсывая бороду. Тёплая уютная супруга отвлекала от напряжённых размышлений, однако тема «того самого серебра» поднималась в последнее время слишком часто, чтобы не думать о тщетных поисках.

В Белегосте не раз пытались оспорить главенство Тханэ-торговца, коим прослыл уроженец Ногрода Дурин Рыжий. Кхазад утверждали, что первый из семи королей так или иначе всех заставляет мыслить, как барыги, и это касается не только мастеров, но и воинов, и добытчиков! После того, как преклоняющиеся перед Таргелионом гномы нашли драгоценную жилу истинного серебра, многих подгорных жителей охватило настоящее безумие, подогреваемое, разумеется, обещанной наградой!

Молодые юноши и даже девушки, лишь отрастив бороды до груди, бросали дома и отправлялись на поиски того самого металла, который никто не называл прямо, обычно говоря «серебро» и многозначительно подмигивая. Конечно, Дурин Рыжий, обещавший королевские почести и вознаграждения удачливым искателям, узнав, во что вылилась его инициатива, пошёл на попятную, напомнив подданным, что если митрил не будет найден, катастрофы не произойдёт, однако лавину остановить не удавалось. Возможно, просто плохо старались.

На место, где нашли митрил, снова и снова приезжали исследователи, выискивая особые приметы, изучая состав почвы и залегающие рядом минералы, колдуны пытались почуять особую дрожь породы, которая укажет верный путь. Гномы отчаянно молили Великого Махала о новых богатых залежах «того самого серебра», однако всё было бесполезно.

«Да я вам вот, своими руками клянусь! — уверял рудокоп, ранее считавшийся удачливым. — Я нашёл точно такое же место! И цветы так же растут, и лисы кругом обходят слева направо! И птичий помёт есть. И муравьи красные в три дороги разбегались! Но как глубоко бы мы ни копали — ничего!»

Такие истории слышались всё чаще, золотоискатели начинали пить, переставали спать, уходили из семей или не женились вовсе.

«Пока не найду, — миг-миг, — серебро, — миг-миг, — домой не ждите!»

Такие слова звучали пугающе часто, и Эзгедхал, один из сыновей которого тоже увлёкся поисками, всё сильнее волновался о судьбе рода.

Супруга лишь вздыхала и, обнимая детей, просила их не бросать семью, ведь ничто не стоит дороже любимых родственников. К тому же богатства королевскому роду и так достаточно.

«Дурин нарочно увлёк мой народ этим проклятым митрилом, — подвёл однажды итог Азагхал. — Он подрывает мой авторитет, давая понять, что война не нужна народу Кхазад, лишая меня армии. Видите ли, Дурин выступает за традиционные ценности — поиск и преобразование подземных сокровищ! А безопасность — не традиционная ценность?! Война против врага нужна только эльфам?!»