Понимая, что рана не позволит нападать, Тхурингветиль осторожно спустилась ниже и, сорвав клыками ветку, швырнула её в натянувшего тетиву стрелка. Рука эльфа дрогнула, и в этот миг нечто с диким воплем потащило его вниз.

Серьёзно не пострадав при падении с дерева, эльф оттолкнул от себя напавшего дикаря, воняющего смесью запахов различных видов испражнений, и попытался вскочить на ноги, но со всех сторон налетели другие желающие победить врага и, хоть были гораздо слабее лучника и намного менее ловкие, жестокость, с которой они бросались, напоминала ярость изголодавшихся зверей, учуявших кусок мяса. Вцепившись в эльфа зубами и когтями, дикари принялись рвать его одежду и плоть, выплёвывая в лицо откушенные уши, пальцы и куски носа. Потеряв от боли сознание, оссириандский воин очнулся повешенным за руки на суку, лодыжки были крепко стянуты, а стопы жгло всё сильнее. С трудом сфокусировав зрение, эльф с ужасом понял, что под ним разожгли костёр. Заметавшись и закричав, пленник увидел плящущих вокруг дикарей: и мужчин, и женщин, и совсем крошечных детей, смеющихся над страданиями истерзанной жертвы, и двух спокойно стоявших слуг главного врага — воина в чёрных латах с выгравированной волчьей мордой и хрупкую темноволосую деву, бледную, с неестественно-большими грустными глазами и ниточкой-ротиком, с окровавленными бинтами на плече и груди.

— Мы уйдём, — снисходительно произнёс Майя, равнодушно наблюдая за умирающим в жаре костра эльфом, — а твоему лорду украсят дорогу восемнадцать тел, развешенных на деревьях через каждые полмили. Пусть знает, что нельзя нападать на Младших Детей Эру, которых защищает могущественнейший из творцов Арды. Не усвоит урок — горько пожалеет.

Животные какие-то

Наблюдая при помощи чар за приближающимися к воротам крепости людьми, Мелькор был доволен: Младших Детей, похоже, создали как раз для него — ни одна раса в Арде не подходит миру, каким видел его лишённый звания Вала Айну, лучше, нежели эти создания, ибо даже достойнейшие из них не в силах победить немощь своей плоти, а это гораздо важнее и удобнее, чем может показаться на первый взгляд. За неимением в Средиземье других Владык Арды, людям придётся служить замыслам Мелькора, вольно или невольно, подчиняясь или изображая борьбу.

Властелин северных земель Средиземья видел, как радуются рассеивающейся тьме дикари, думающие, что это некий знак свыше, а не обычное снятие ненужной теперь завесы, которая скрывала от посторонних глаз путь людей в их новый дом, наблюдал, как дети бросили недобитого палками птенца и радостно завизжали открывающимся величественным воротам, прочитал написанные на лицах и во взглядах взрослых восторг и чувство избранности. Поход сквозь тьму к лучшей жизни мог бы быть воспет в песнях и прославлен в летописях, но все взрослые члены племени умрут раньше, чем научатся говорить, а дети вырастут неграмотными, не способными складно выражать мысли. Лишь через несколько поколений люди, уверенные, что изначально жили на севере, за горами, смогут оставить о себе хотя бы рисунки на камнях, которые будут очень отдалённо напоминать то, что должны передавать в красках и деталях.

Зато эта горстка Младших очень быстро восстановит численность населения земель Мелькора, преумножит его, и смешать орков с людьми не составит труда. Лучшая замена эльфам, какую только можно представить, а, значит…

Всё просто прекрасно!

***

Пылающий хлыст со свистом ударил по камням, оставив глубокие пузырящиеся борозды. Все голоса мгновенно стихли, замолчали даже два последних раба-эльфа, которых не успели убить, потому что ещё не решили, как именно это сделать. Обсуждение было длительным и казалось оркам крайне забавным, особенно веселила реакция обречённых. Перепробовав разные способы расправы над шахтёрами, смотрители хотели придумать нечто новое, чего ещё не делали, однако не хватало воображения. Единственное, что удалось предложить — заставить эльфов самих изобрести для себя изощрённую казнь. Реакция рабов настолько развеселила орков, что те напились и закусили даже не приготовленным мясом шахтёра, которого убили, методично раскрошив все кости рук, ног и рёбер.

Появление Балрога стало неожиданностью и далеко не приятной, но, разумеется, никто не осмелился выказать недовольство. Усиленно изображая трезвость, орки встали, вытянувшись струной и почтительно оскалились.

Смерив оценивающим взглядом дрожащих и беззвучно плачущих обречённых на смерть рабов, огненный Майя замахнулся хлыстом, и под ноги одного из эльфов выпали его внутренности, вывалившиеся из дымящейся продольной раны, рассёкшей живот от солнечного сплетения до паха.

Орки разочарованно переглянулись: слишком быстро, это уже не возбуждает. Однако кровь и крики боли подействовали отрезвляюще, и смотрители шахты, наконец, заметили, что вместе с Балрогом пришли шестеро мужчин, внешне не похожих ни на эльфов, ни на орков. Низкорослые, кривоногие, сутулые, новые рабочие смотрели исподлобья, с подозрением, но без страха или заискивания: орки сразу почувствовали, что эти незнакомцы будут ждать удобного случая захватить главенство, причём совершенно неважно, в чём.

Люди рассмотрели орков, перевели взгляды на последнего живого эльфа и вдруг начали переминаться с ноги на ногу.

— За девку что ль приняли? — загоготал один из смотрителей, и, подойдя к привязанному к столбу рабочему, сдёрнул с того штаны, демонстрируя то, что не отрезали при рождении.

Новоприбывшие мгновенно среагировали, начали возмущённо мычать и размахивать руками, а потом почему-то подрались. Орки лишь пожали плечами: к новым рабам придётся приспособиться — это животные какие-то.

***

Малыш был очень милым и спал на удивление спокойно. Немолодая уже орчиха взяла ребёнка на руки, присмотрелась: дитя и дитя, немного напоминающее эльфёнка, только ушки маленькие и круглые.

Младенец открыл глаза, посмотрел на женщину, сморщил мордашку и захныкал — голодный. Орчиха осмотрелась: улица пустовала, что неудивительно в это время суток. Корзинка с подкидышем была намеренно оставлена у крайнего дома посёлка именно сейчас — мать не хотела быть замеченной.

Недоумевая, как можно бросить новорожденное дитя, а, главное, зачем это делать, женщина подняла корзинку и понесла плачущего ребёнка в дом.

Она — песня

— Кто она?

Неожиданный вопрос заставил вздрогнуть, и шокированный менестрель понял, что не слышал, как к нему вошла гостья. Но как такое возможно? Снова колдовство? Или фокус?

Однако пришлось признать — сердце обрадовалось неожиданному появлению эльфийки.

— Расскажи мне, я хочу знать.

Аклариквет обернулся на, видимо, возникшую из воздуха эльфийку и невольно засмотрелся в её яркие зелёные глаза. Менестрель снова поймал себя на мысли, что травница ассоциируется у него с музыкой, её образ поёт и сплетается с темой внутреннего мира Нолдо, а сейчас мелодия эльфийки заиграла новыми, незнакомыми ранее аккордами и ритмическими узорами, без которых судьба Аклариквета теперь была бы не цельной. Нет, музыка, зазвучавшая много лет назад при встрече с Нерданель, не стала тише, осталась неизменно-прекрасной, но больше не причиняла страданий, превратившись в самое дорогое в жизни воспоминание, неиссякаемый источник вдохновения и самые красивые картины прошлого, оттенки которых никогда не померкнут, а звуки станут только прекраснее и волшебнее.

Зеленоглазка заинтересованно подняла брови.

— Мне попросить у нолдорана приказ, обязующий тебя отвечать на мои вопросы? — с нажимом уточнила эльфийка, медленно проводя изящной рукой по грифу серебряной арфы.

Надеясь, что в ближайшую вечность никто не захочет войти в его шатёр, Аклариквет остановил ладонь Зеленоглазки, положив свою руку поверх её.

— Инструменты, — очень серьёзно сказал менестрель, — не любят, когда их касаются незнакомые пальцы. Можно нарушить целостность создаваемого ими волшебства.

— Чары творишь ты, а не вещь, — пожала плечами эльфийка, однако руку убрала. — Так кто она?