Глаза Амариэ, цвета, название которого многим молодым аманэльдар не сказало бы ничего, ведь они никогда не видели неба, наполнились слезами.

— Тебе придётся смириться с положением, которое тебе не нравится, — вдруг очень жёстко заговорила супруга короля Арафинвэ, — потому что ты — часть нашей семьи. Ты же понимаешь, что даже если мы примем общее решение считать ушедших в Средиземье мёртвыми, ты должна будешь хранить верность памяти мужа и подавать пример стойкости и надежды другим женщинам. Валар обещают нам возвращение из Бездны всех, кто там оказался, и мы верим. Ты не можешь предать Владык своим желанием иметь в постели ещё одного мужчину. Как ты встретишь Финдарато, когда он вернётся и увидит, что его место занято? Не веришь в его возвращение? Полагаешь, что будешь не нужна ему? Ты понимаешь, что мать всегда будет ждать своё дитя, и уничтожит того, кто посмеет не верить в лучшее? А я — не просто женщина. Я — королева.

Не в силах что-либо сказать, Амариэ лишь закивала, пытаясь улыбаться сквозь слёзы.

Вспомнились быстро стихнувшие разговоры о том, что в Валимаре все песни в последнее время слишком похожи, и менестрели начали ссориться, обвиняя друг друга в воровстве мелодий и стихов. Как же так вышло? Неужели дело в том, что на Таникветиль стало слишком много запретных тем?

Валар перестали творить сами и не позволяют это свободно делать другим? Но… это ведь катастрофа для бесконечно живущего народа! Так… нельзя?

Ужаснувшись на собственные мысли, несчастная часть семьи короля заставила себя проглотить слёзы. Да, кто-то смог обустроить свою жизнь в Валиноре после Исхода. А кто-то нет. Возможно, однажды всё будет хорошо, и надо просто дождаться.

А поплакать можно будет дома, заперев двери и спрятавшись под подушки. Леди Эарвен не должна ни о чём узнать! Она слишком жестока! И рядом с ней не спокойно — рядом с ней очень страшно.

***

«Путь долгий пройден мной,

Столетия за спиной.

Неужели всё напрасно,

И зашла в тупик дорога?

Не желал себе я власти!

Не желал себе я власти!

Одну лишь истину искал.

Истину искал…»

Арфинвэ почувствовал небывалый прилив сил. Музыка, всегда молчавшая в сердце, вдруг обрела форму, цвет, жар и прохладу, вкус и запах. Это Песня Творения? Это она?

Буквально мгновение назад чувствуя полнейшее отчаяние от осознания, что благополучие Амана рушится на глазах, и ситуация выглядит непоправимой, теперь король ощутил, как его собственный мир вырастает над руинами прекрасным светящимся горным хребтом — невысоким, с пологими склонами, без холода и палящего жара, цветущим и поющим птичьим многоголосьем.

Боясь надеяться, что приблизился к Айнур, смог хоть совсем отдалённо ощутить то, что чувствуют создатели Арды, когда их пение рождает новые миры, стоявший на коленях эльф рухнул на пол и уткнулся лбом в каменный пол крошечной комнаты для уединения.

Раньше Арафинвэ не чувствовал своей Темы, у него даже не было любимой песни, но теперь эльфийский король создавал строки и ноты сам, и это было потрясающее ощущение, дарящее непередаваемый восторг.

Эру слышит! Эру Илуватар не отвергает! Валар благоволят. Это… это счастье! Вот какое оно на самом деле! И как же жаль тех, кому не суждено его познать!

«Одним из королей

Став до скончания дней,

Не сумею маску эту

Снять с лица, очистить душу.

И, подобно птице, в клетке,

И, подобно птице, в клетке

Я буду заперт навсегда.

Заперт навсегда!

Молчит рассудка голос,

И всё слабее воля.

Как мне не оступиться?

Выбор совершив, во тьму не сделать шаг?

Передо мной лишь мёртвый камень.

Что я найду? Что я потеряю?

Мне нужен знак!»

Музыка звучала всё прекраснее, увереннее, кружила голову сильнее длительного голода и жажды.

Неужели наконец-то отчаянная мольба владыки, запутавшегося в переплетении судеб и чужих целей, услышана, понята и нашла ответ?

«Час выбирать пришёл.

Где меньшее из зол?

Занимать чужое место

Ради призрачного блага?

Жить во лжи, забыть о чести?

Жить во лжи, забыть о чести!

И отказаться от себя.

И отказаться от себя!

Молчит рассудка голос,

И всё слабее воля.

Как мне не оступиться?

Выбор совершив, во тьму не сделать шаг?

Передо мной лишь мёртвый камень.

Что я найду? Что я потеряю?

Мне нужен знак!»

— Я боюсь тьмы и наказания за то, что поддался её уговорам и обману, — заговорил сам с собой Арафинвэ, стараясь не обезуметь от счастья и не потерять способность мыслить рассудительно. — Мы все этого боимся. Все, кто остались верны Владыкам. Нас всех это объединяет. Но даже в наших сердцах то и дело просыпается мрак. Это искажение, посеянное Морготом! Это он заставляет Арду полниться тьмой и злом, и наши сердца тоже поражает скверна. Но мы должны и можем бороться! Мы сильны, и единственный, кого мы должны ненавидеть всем своим существом — Моргот! Это из-за него мы потеряли близких. Из-за него некоторые эльфы обезумели и начали обвинять Валар в том, в чём нет их вины! Наша злость должна быть направлена только на Моргота и более ни на кого!

Пусть свет земли коснётся,

И мрак рассеет Солнце!

Пусть все мои сомнения

Растают без следа, и я увижу знак!

Моргот — Чёрный Враг! Моргот. Он тьма и зло, он — средоточие всего дурного и неприемлемого. Если и ненавидеть, то только его! Только его одного! И пусть всем, кто ослаб от горя, придаст сил эта лютая ненависть.

Примечание к части Песня из рок-оперы "Гиперборея. Симфония северного ветра" "Последний шанс"

Нечто большее, нежели вино

Пробка откупорилась легко, смешение запахов ударило в нос. Когда-то, буквально вчера, а для кого-то — целую жизнь назад, это пой… нет, подобие вина было преподнесено в дар…

Нет, то был не дар — то была плата за возможность поступить не по чести.

Финдарато, сидя в одиночестве у камина, смотрел то на огонь, то на берилл в кольце и невольно думал об оставленном в Валиноре доме. Конечно, абсолютного безмятежного счастья в Земле Валар быть не может, ведь столько разлучённых сердец тоскуют друг о друге, но, по крайней мере, там нет торжества смерти над жизнью.

Налив вино из простой стеклянной бутыли в красивый серебряный кубок, эльфийский король отхлебнул, думая, что уже никогда не скажет Беору правду о вкусе его напитка.

«Да, он хорош», — соврал однажды Инголдо, когда смертный робко поинтересовался, удачно ли настоял фрукты и ягоды.

Сколько ещё лжи слышали Фирьяр от Эльдар? Слышали ли они правду хотя бы иногда?

Возможно, да только сильно приукрашенную. Старшие не врали Младшим, однако никогда не бывали искренними до конца. Ответы на любые вопросы оказывались уклончивыми, рассказы — с замалчиванием, советы — неоднозначными.

Но почему?

Вино начало пьянить. Показавшийся поначалу слишком сладким, с чересчур явной горчинкой, теперь напиток был вполне приятным. Гостям, конечно, такое не нальёшь, но самому выпить — почему бы и нет?

Казалось бы, теперь можно просто вылить это пойло или выбросить вместе с кривой стекляшкой, зачем его пробовать? Всё равно никто больше не спросит о вкусе. Тот, кому лгали всю жизнь по мелочам и по-крупному, мёртв. И это нормально.

Финдарато посмотрел на кольцо. Честность. Её никогда не было в жизни Инголдо, потому что…

Много причин. Мать и отец всегда слишком волновались за детей и мнение Валар о них, поэтому брату и сестре нужно было оставаться идеальными, а не честными. Открывать душу Айнур Финдарато не был способен даже в детстве, потому что вечно стеснялся признаться в каких-то шалостях или неумении отказать тем, кто мог впутать в нечто неправильное с точки зрения взрослых. Артанис и вовсе никогда не желала знать, кто что думает или чувствует, а дальше… Страх, стыд, амбиции… целый клубок спутанных жизненных нитей сделал невозможным открытость и бескорыстность.

Король выпил до дна и налил ещё. Напиток казался всё более приятным на вкус, и всё отвратительнее становилось на сердце, поскольку лживая похвала, сказанная Беору, могла и должна была быть искренней.