Торопись скорее к нам!

Кто не даст в обиду «колыбель свободы» —

Наш Город Счастья?

Но где же башни?

Их свет потускнел!

Аман вдруг замер весь в ожидании!

Страх проник здесь в каждый угол,

Песен прежних не слыхать!

Я не верю в то, что вижу!

Что случилось с Городом Счастья?!

Алый цвет знамён нам укажет путь на восток!

Ждёт нас впереди свет пылающий,

Иль тьма спешит к нам в дом?

Бельдир, зачарованная музыкой и родившимися в воображении картинами древних сражений, о которых что-то говорили номы и раньше, только не так завораживающе, не заметила, как в руках оказался лёгкий клинок. Ощущение было непередаваемым! Рука сама собой взяла оружие правильно, сталь словно срослась с плотью.

Эльф, меньше всех общавшийся до этого с беорингами, встал рядом с костром, фигура осветилась алым и золотым. Клинок в его руке блеснул стремительной смертоносной молнией.

— Вставайте, будущие Воины Света! Повторяйте мои движения!

Двое юношей из племени Беора, старшие из пришедших на зов, фехтовать умели, и сразу начали соревноваться в искусстве мечников. Бельдир смутилась, боясь показаться неловкой перед Лантасиром, однако выглядеть трусихой хотелось ещё меньше.

Клинок лежал в руке так приятно, что хотелось улыбаться и смеяться. Настоящее оружие! Чувство единения со смертоносной сталью было не похоже ни на что, ощущавшееся ранее. Да, можно лишить жизни и кухонным ножом или топором, но это всё не то! Меч пробуждает совершенно иные эмоции.

Но почему Лантасир не смотрит?!

— Помни, ты — Воин Света! — запел, словно услышав мысли девушки, менестрель, и вдруг издалека донеслись голоса, показались огни факелов.

— Я говорила, что эта девка должна под замком сидеть! — услышала Бельдир голос тётки, злость заставила руки дрогнуть, и эльф, показывавший, как надо двигаться в бою, сразу же приказал ученикам положить оружие на землю.

Менестрель отставил арфу и вышел вперёд, словно мог загородить собой сразу всех музыкантов и беглецов.

— Не надо, дочка, — Беор осторожно спешился, аккуратно ступая, пошёл к костру. — Замолчите все. Я буду говорить.

Бельдир, решив воспользоваться ситуацией, прижалась к Лантасиру, ища его защиты и поддержки, а заодно и особого внимания. Эльф отстранился.

Баран встал между отцом и сестрой, сыну приказал оставаться в седле.

— Моё решение таково, — Беор подошёл ближе, подслеповато прищурился, рассматривая чужаков, — все, кто хочет помочь племени Малаха Благородного, волен идти на север.

— Но отец! Ты что такое говоришь?! — воскликнула тётка, испепеляя глазами племянницу.

— Тише, — строго произнёс вождь. — Это моя воля. Однако, Бельдир, твои дети, если таковые будут, останутся частью моего народа, кем бы ни оказался их отец. Они обязаны вернуться в родные земли.

— Да где угодно лучше, чем с ней под одной крышей! — выпалила дочка Белена, указав на ненавистную родственницу. — Но я подчинюсь, дедушка. Если у меня будут дети, я привезу их тебе, а сама останусь Воином Света!

— Дура! — снова начала нападать дочь Беора, но брат оттащил её в сторону, что-то тихо сказал, и больше ругань не доносилась.

— Я тоже еду на север, — спешился Баранор, второй сын Барана, — я тоже — Воин Света.

— На то воля Рока, — вздохнул Беор, — и не мне, простому адану, спорить с судьбой. А ты, — шишковатый палец указал на Лантасира, — помни о чести. Я наслышан, что в тех местах, откуда ты прибыл, это слово не используется ни в речи, ни в сводах законов и правил.

Менестрель поклонился. Бельдир крепко обняла деда, чмокнула в морщинистую щёку и отбежала подальше, словно боясь, что её силой утащат домой.

— Синий цвет знамён, — запел Лантасир, взявшись за инструмент, — путь укажет в Дор-Даэделот!

Ждёт нас впереди свет сияющий, иль тьма спешит к нам в дом?

Каждому свой путь. И у каждого костёр свой и зола.

И у каждого две жизни, не одна.

Помни, ты — воин Света!

Волей снегов и ветра!

Помни, и живи не слепо!

А с верой в Любовь и Свет!

И костры запылали ярче.

Примечание к части Песни:

«Воин Света» гр. «Catharsis»

«Город счастья» от «Power Tale»

Примечание к части Там ближе к концу актуально предупреждение "Эол" Потому что Голодрим

Когда свечи догорели, Ириссэ не заметила. Может, это было год назад?

Недорисованный портрет так и остался на столе, а глаза давно смотрели сквозь бумагу, ковры на полу, постеленные поверх шкур, и толщу камня.

Не сразу нащупав в полной темноте кремень и новые свечи, дочь верховного нолдорана вернула в свою тюрьму хоть какой-то свет и посмотрела на поделки, оставленные сыном, которые удалось спасти от безумного чудовища, утверждавшего, что столь неумело созданный мусор должен быть переплавлен.

Ириссэ тайком сохраняла ценное и не спорила: давно поняла — если будет перечить мужу, он лишит её возможности видеть сына, отдав мальчика на воспитание слугам. И тогда они вырастят из Майрила такого же монстра, как его отец. Этого не должно случиться!

«Я привезу тебе подарок, мама», — сказал сынок, прощаясь перед отъездом в Ногрод.

Обнимая дитя, Ириссэ с огромным трудом сдержала рыдания. Да, для мальчика и будущего мастера полезно путешествие, знакомство с гномами и их искусством, да и сама возможность увидеть мир за пределами пещеры. А что осталось пленнице? Пустота, одиночество и слуги, которым запретили разговаривать с женой хозяина — пусть истоскуется по общению и будет рада даже вниманию чудовища.

Это всё? Тупик?

Хотелось верить, что нет. В очередной раз решив, что должна бороться и не позволить себя уничтожить, Нолдиэ стала дорисовывать портрет своего похитителя, чтобы потом с наслаждением смять его и сжечь. От такого огня станет светлее не только в комнате, но и на сердце.

***

Наказание. Опять. Но за что?!

«Догадайся!»

Голос отца звучал в голове запертого в кладовке с углём мальчика, и отчаяние порождало бессильную злость.

Что я делаю не так? Почему мне всё нельзя, когда другим можно?

Ребёнок, пока не заслуживший, по словам отца, имя, сел на мешок и подпёр голову кулаками.

«Не всем даются имена по заслугам, — попытался спорить с неоправданно строгим родителем один из мастеров-наугрим, — тебя разве по заслугам назвали? Кто вас, первых эльфов именовал? Сами себя или друг друга в шутку?»

«Сравнил! — беззлобно рассмеялся Эол в ответ. — Ты ещё скажи, что мы не должны ничему детей учить — пройдёт тысяча-другая лет, сами и разберутся. Как первые эльфы!»

«Но мама мне дала имя!» — заступился за себя Майрил, однако тут же получил оплеуху, потому что «поганой речи Голодрим в присутствии отца звучать не должно».

«Имя можно перевести на правильный язык», — резюмировал гном, но Эол и слышать ничего не хотел:

«Не заслужил! Он пока никто! И никем, возможно, так и останется».

Ребёнок с отвергнутым именем стукнул себя кулаком по коленке. В моменты, когда родитель был добр и позволял вместе работать в кузнице, при этом сильно не нагружая и не заставляя трудиться, пока не упадёшь от усталости, Майрил чувствовал себя счастливым, забывал обиды и любил отца всем сердцем, однако в очередной раз наказанный по сути ни за что, вынужденный сидеть среди мешков угля без еды и возможности попросить прощения раньше срока, мальчик вспоминал всё странное и несправедливое, что постоянно окружало его с самого рождения.

Впервые покинув пещеру, мальчик от восторга начал бегать по лесу, радостно крича и смеясь, но сразу узнал, что этого почему-то делать нельзя.

«Никто не должен нас увидеть и услышать! Ты можешь выдать наше укрытие! Или ты делаешь так нарочно, предатель? Это твоя подлая голодримская сущность наружу лезет?»

«Мама плохая, потому что тоже из них?» — Майрил уже окончательно запутался, однако, такой вывод объяснял то, что папа не взял её с собой.

«Ей только покажи выход из дома, — ответил Эол, — она и меня, и тебя бросит».