Балрог кивнул, кланяясь, довольный, словно остановившийся потоп — его личная заслуга.

Мелькор заулыбался ещё добрее и сделал едва заметный жест рукой. С бесконечной высоты теряющегося во тьме и свете, зеркалах и паре потолка, хлопая крыльями, слетела огромная мышь огненно-рыжего окраса. Опустившись рядом с Балрогом, существо обернулось эльфоподобной девушкой, только со значительно более округлыми формами.

— Расправьте крылья, мои дорогие! — с пафосом взмахнул руками в жутких ожогах владыка. — Пусть ваш полёт впечатляет рабов и заставляет их быть ещё покорнее!

Пар, пламя и свет слились воедино, Балрог и летучая мышь исчезли, оставив после себя не отражающуюся в зеркалах тьму.

— Волей или неволей, — усмехнулся Мелькор, демонстративно отвернувшись от Дарителя, — ты служишь Валар. И любые твои изобретения тоже.

— К чему этот разговор? — не понял Майя.

— Ты хочешь продолжать творить, несмотря на это знание, бывший аулендиль? Или просто не можешь иначе?

«Да, каждый из нас не может иначе, поэтому мы здесь».

Мысль прозвучала слишком громко, и Мелькор, покачав головой, осторожно надел корону. Сильмарили практически угасли, их пение смолкло.

— Мне не нравится план сидеть за горами, — честно сказал Даритель. — Здесь нет нужного мне материала.

— Только поэтому?

— Пожалуй, да, — отвечая, Майя смотрел в глаза под троном.

Кто может приказывать этому существу? Способно ли оно помнить задание и следовать воле хозяина далеко за пределами тронного зала? Нужно ли это качество? И как его развить, если нет возможности покидать северные земли?

Вопросов было много, ответы ещё предстояло найти, но первым успехам уже можно было порадоваться.

Примечание к части Здесь "аулендиль" — это не имя, как "ученик (друг) Ауле".

Контекст тот же, как в иногда используемом слове "валандиль" — друг Валар.

Для Нолдор в Эндорэ — почти ругательство ;)

Оборотень

— Зачем это существо сделали зависимым от изменения темы света формой и содержанием? — рассуждал вслух Тилион, поднимаясь на стремительно темнеющее ясное небо. — Что за новое искажение?

Однажды избравший путь большинства Айнур, а ныне хранитель серебристого цветка, Майя с брезгливым любопытством смотрел на нечто среднее между орком и человеком, с отчаянным криком бегущим на запад вслед за угасающим светом дня.

— Нет! — кричало, заходясь рыданиями, существо. — Нет! Постой, солнышко! Не уходи! Не бросай меня! Я не хочу опять…

Тилион присмотрелся. Вспоминая волков-майяр, называвших себя волколаками — ядовитых чудовищ, гордых своим искажением, которые при желании могли выглядеть Детьми Эру, хранитель ночного светоча не понимал, для чего Мелькор и его искусный помощник пытаются сделать смертное подобие оборотней, ведь эта затея всё равно обречена на провал. В отличие от орков, меняющие обличие создания не способны воспроизводить себя, а, судя по тому, как долго и сложно делается каждый «экземпляр»…

Им там в Ангбанде заняться что ли нечем? Да, оборотня-человека проще заслать во вражеский лагерь, чем волколака-Майя, но неужели он способен быть настолько полезен, что есть смысл тратить на творение столько сил?

Тилион допускал: через завесу сумрака, которую Мелькор поддерживал над своими землями, он видит, слышит и чувствует не всё, однако мысль о том, что именно самый удобный живой ресурс — люди — и заставил того-кто-больше-не-именуется-Вала сделать пелену гораздо менее плотной, казалась крайне забавной. Да, увы и ах, человеческое тело не может без света, и пришлось бы тратить чересчур много сил, поддерживая угасающую жизнь тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч… Проще поступиться принципами и поверить, наконец, — Тилион и Ариэн не шпионят в пользу Валинора.

Существо, корчась и воя, упало на четвереньки. Чем выше поднималась в небо ладья Тилиона, чем ярче становилось сияние цветка, тем больше серебристых лучей падало сквозь волокнистый неплотный мрак, достигая страдающего от происходящей трансформации тела. Свет ускорял процесс, и, если бы подул ветер, разгоняя колдовскую тьму, несчастный быстрее бы перестал чувствовать боль и страх, утратив мышление Дитя Эру и приобретя чутьё зверя. Но чары Мелькора заставляли воздух высоко над своими землями быть неподвижным.

Обернувшись волком, порождённая искажением тварь тоскливо завыла, посылая бессмысленную мольбу Тилиону — Майя, лишённому какой-либо власти в Арде.

Близилась полночь, и Уинэн снова начала заигрывать с хранителем цветка, дразня ревнивого вспыльчивого супруга, чтобы море теряло покой.

Страсть — это так захватывающе!

Священное пламя и пресная лужа

— В ней есть скрытое пламя страсти, не то, что в тебе, девочка-тень. Тебе не добиться его внимания.

Слова ударили несравнимо больнее тренировочного меча, и Линдиэль заплакала. Да, слёзы много раз проливались во время обучения, мастер никогда не замечал эмоций будущей воительницы, но Ириссэ сейчас не делала вид, будто не видит. Сестра любимого продолжала добивать и так уже едва живую жертву с наслаждением играющегося хищника:

— Прекрасная Нарнис пропитана благословенным светом священных Древ, в ней пылает огонь рода Феанаро Куруфинвэ. Чтобы сразить мужчину, ей достаточно одного взгляда, едва заметного движения, томного вздоха. А ты? Твои слова о любви и приезд к Финьо не заставили его тебя заметить, Тень. В твоих жилах вода, а не кровь, ты пресная, словно лужа на площади после слишком затянувшегося и оттого наскучившего дождя. Думаешь, ты научилась держать меч и стрелять из лука? Но этим ты не стала выделяться из безликой толпы. Подумай сама: сияющее загадочными красками жаркое пламя с одной стороны, и обыкновенная лужа с другой. Что выберет герой Астальдо? Уверяю тебя, что даже умирая от жажды, он предпочтёт сгореть попыткам напиться, ползая на брюхе по грязи.

Линдиэль молчала, заливаясь слезами обиды, злости и такого нежеланного понимания, что сестра любимого Астальдо знает, о чём говорит. Ведь не будет же она врать и говорить неприятные вещи просто чтобы причинить боль. Это же бессмысленно и жестоко!

Кузнецы продолжали работу, как ни в чём не бывало, только, словно нарочно, одни стали громче стучать молотами и хлопать дверцами, другие же наоборот начали двигаться чуть осторожнее и производить меньше шума.

— Знаешь, красавица-тень, — продолжила язвить Ириссэ, демонстративно рассматривая фиолетово-бордовый синяк на скуле дочери Кирдана, — чем виньямарские кузницы отличаются от валинорских, где ковались доспехи воинов Астальдо?

— Я не знаю, — из последних сил взяла себя в руки Линдиэль, осознав, как жалко выглядит, рыдая при всех.

«Я пришла, чтобы знать, как делают оружие, — напомнила себе дева, — чтобы видеть, как плавится металл, как соединяется сплав, как заливается форма. Я хотела знать хоть немного того же, что знают Нолдор. В конце концов, я обязана контролировать создание доспехов для себя! И не просто делать при этом вид, что разбираюсь в технологии!»

— Я…

Линдиэль резко глубоко вздохнула и, понимая, что сейчас будет выглядеть ещё омерзительнее, не в силах сдерживать плач, выбежала прочь, зарыдав громко и отчаянно, словно обиженное дитя. Прислонившись спиной к стене кузницы, дева посмотрела на небо, море, белоснежные башни Виньямара и с горечью зажмурилась. Всё тело болело от тренировок, однако постепенно мышцы привыкали, становилось легче, и пропущенные удары ощущались слабее.

— Я смогу! — прошептала дочь лорда Новэ. — Смогу! Но… не сейчас.

Эльфийка медленно сползла по стене и села на корточки, не открывая глаз. Линдиэль казалось, будто на неё сейчас смотрит вся родня и знакомые. Смотрят и осуждают, насмехаются, а у бедной девушки нет сил им ответить.

Поэтому лучше просто не открывать глаза.

***

Ириссэ посмотрела вслед дочери Кирдана.

«Жалкая курица!» — со злостью подумала леди, переводя взгляд на заготовки кинжалов.

Зайдя в кузницу, чтобы увидеться с одним знакомым мастером и сделать ему особый заказ, сестра лорда Турукано, случайно встретив Линдиэль, вспыхнула, словно сухая трава от брошенного факела.