— Ты не поняла, — Гильвен подошла к няне вплотную, положила ладони на плечи. — Я приказываю, ты выполняешь. Завтра утром ты пойдёшь к моему отцу и заставишь его отказаться от мысли выдавать меня за Денемира. Скажи, что я отравлюсь. Перестану есть. Что угодно скажи! Но замуж я выйду только за одного мужчину. И ты знаешь, за кого.

— Но как я об этом скажу твоему отцу, госпожа? Он ведь…

— Это приказ, няня. При-каз.

***

Во сне было много воды. Сначала прозрачной, но постепенно она густела и становилась грязной, словно болотная жижа. Первое время под ногами ощущалось дно, однако потом опора исчезла. Все мысли занял один отчаянный вопрос:

«Где Барадис?!»

Она ведь утонет! Её надо защитить! Её специально будут топить! Все вокруг только этого и хотят! Все хотят её смерти! Все! Её мечтают убить живые, и забрать мёртвые! Она всем нужна!

Барадис! Где ты? Отзовись, любимая!

Грязь прибывала медленно, но неумолимо.

Барадис! Любимая!

— Брегор! — позвал вдруг Берен, как-то оказавшийся на середине огромного болота в лодке. — Плыви ко мне! Спасайся!

Родич начал грести в сторону вождя, но чем больше старался, тем дальше оказывался.

— Больше ни у кого лодки нет! — крикнул снова Берен, за спиной которого медленно поднималась чудовищных размеров волна. — А на плот тебе нельзя!

Видимо, заметив ужас в глазах Брегора, книжник обернулся и беспечно махнул рукой, из которой почему-то исчезло весло:

— А, это! Ерунда! Это моя, она своих не трогает.

Расхохотавшись над абсурдностью сказанного, вождь беорингов проснулся и ощутил, как бешено колотится сердце. Где Барадис?

Любимой рядом не оказалось, постель на её месте остыла. Что-то случилось? Ей плохо?

Вскочив с кровати, словно молодой, Брегор бросился прочь из комнаты, но вдруг даже через закрытое окно с улицы донеслись многочисленные крики.

***

Этот пузырёк — перед едой, этот — после, но только утром. Этот — перед сном, а этот — после сна. Кто их опять переставил? Жена что ли?

Упорядочив лекарства, Боромир перепроверил ключи. Вроде все на месте, замки все закрыл, дежурных склада отругал на всякий случай. Однако почему-то всё равно не спалось. Решив выйти и немного прогуляться вокруг дома, старик поковылял на улицу, на ходу утепляясь. Слух и зрение подводили давно, поэтому Боромир далеко не сразу понял, что случилось нечто плохое, и только брошенные кем-то в его сторону насмешливые слова заставили посмотреть дальше забора. Просто так ведь случайные прохожие среди ночи не говорят кому попало:

«Ну всё, готовь гроб, батя тирана!»

***

Тревожный звон колоколов по ночам не был чем-то исключительным для семьи пожарного, поэтому Бериль даже не встала проводить мужа, когда прозвучал сигнал тревоги. Уставшая от работы и детей женщина легко распознала в перезвоне известие о горящем нежилом помещении, что почти всегда говорило о несложной работе для борцов с огнём. Тем более, сейчас холодно, дождливо, пламя далеко не распространится. И только самый младший из сыночков сильно занервничал, но, оказавшись у мамы под боком, притих.

«Надо спать, — подумала сестра вождя, — завтра трудный день. Пока Берен не вернётся, в школе и приюте опять сплошной бардак будет! Опять половину книг испортят или потеряют! А, всё, всё завтра. Спать! Всё может подождать до завтра».

Короткая дорога сквозь лес

Человек, называвший себя главным в поисках снова исчезнувших родственников, чувствовал себя в лесу хуже всех: в темноте ничего не видел, да и на свету тоже, простудился в первую же ночёвку, от горячительного согревающего блевал под каждым деревом, воротил нос от грибов в любом виде, подворачивал ноги на корнях, пугался каждого шороха, панически реагируя на вероятную встречу с ядовитой змеёй.

— Это полёвка, Берен, — устав от вечных вздрагиваний лидера поисков, вздохнул Эрьярон. — И там впереди тоже полёвки. Это мыши такие. Их здесь много. Ещё ежи. И ящерицы. Ты им глубоко безразличен, поэтому по-хорошему прошу: ответь животным взаимностью.

Берен, трясясь, кашляя и хромая, гордо кивнул, поправил за спиной сумку и поковылял дальше. Эльфийский разведчик со вздохом покачал головой. Он хорошо помнил, как этот человек, никогда в жизни не уходивший далеко от дома в лес, бросился спасать дочь и остальных ушедших с ней родичей.

«Это ведь наши дети! — плакал он, не стесняясь. — Наше будущее! Мы обязаны их выручить!»

«Что имеем — не храним», — так и тянуло съязвить, однако верный короля сдержался.

Эрьярон вопреки всему лелеял надежду, что поиски быстро завершатся, поскольку ни одному смертному не под силу спрятаться от эльфа. Однако всё оказалось гораздо сложнее, и разведчик предложил вернуться в Фиримар, чтобы поговорить со всеми, кто хоть немного знал Барахира, Эмельдир, Бреголаса и Фарагора. Поговорить более предметно, нежели раньше.

«Наследник вождя не позволял нанять ему няню — всех от себя гнал, — лишь пожимали плечами сестра и бабка. — Никого не подпускал и ни с кем не откровенничал. Когда мама умерла, он какое-то время жил на два дома: у нас и у отца, а потом стал пропадать неизвестно где. Хорошо, если у Бериль или Берена, но бывало, что просто исчезал, и всё».

«На похоронах бедняжки Мельдир жена смотрителя кладбища произнесла мудрые слова, — зачем-то начала рассказывать няня Гильвен, — мол, лучшая песня никогда не будет спета, потому что никогда не будет существовать. Лучшие слова не произнесутся, а лучшую жизнь не прожить. Каждый сам выбирает лучшее для себя, но это ловушка. «Лучшее» — такое же тяготящее клеймо, как и «худшее». Не клейми память о любимых».

«Как же много говорится лишнего! — вздыхал про себя Эрьярон. — Но придётся слушать — люди сами не понимают значения своих знаний и наблюдений. Что-то важное они точно видят и обязательно об этом скажут».

Пожилая аданет действительно произнесла очень много слов, а её юная подопечная сидела за столом напротив эльфа и смотрела на него с нерешительностью и одновременно — требованием обратить на неё внимание. Разведчик уже видел Гильвен во время прошлого визита, но тогда дева лишь то и дело мелькала рядом, ступая, словно в танце, под одной ей слышимую музыку. Дочь человеческого вождя выгибала спину, изящно поворачивала голову, играла подолом кружевного платья. Впрочем, обычная и не самая неприятная реакция на оказавшегося рядом Эльда.

«Мне есть, что сказать тебе, господин, — заявила вдруг Гильвен и резко встала. — Пойдём в сад».

Всё так же пританцовывая, дева ловко развернулась около беседки, присыпанной осенними листьями.

«Мне нужна лишь информация, которая поможет с поисками», — видя, что разговор может зайти не туда, напомнил Эрьярон.

Гильвен рассмеялась.

«Первая любовь каждой аданет — какой-нибудь эльф», — многозначительно улыбнулась она.

«Твой брат, вероятно, в опасности».

«Тот, кого я люблю, тоже часто умышленно подвергает себя опасности, но это его выбор. Это выбор мужчин».

«Мы теряем время, дева. Для спасения часто важен каждый миг».

«Хорошо, — Гильвен опустилась на скамью, изящно выгнув спину. — Исчезновение членов семьи Беора Старого — проклятье, которое наслал на потомков его сын Баран. Баран забирает тех, кого может, кто слаб».

Эрьярон тогда не дослушал, а отправился к смотрителю кладбища, решив, раз его супруга откровенно говорила с Барахиром, значит, семьи могут быть дружны. Берен и тогда увязался за помощником-эльфом, уверяя, что Торгор обижен на род вождя, поэтому мог и закопать наследника Брегора где-нибудь на отшибе или в чью-то могилу.

«Хочешь разрыть их все и проверить?» — Эрьярон ощутил раздражение, которое уже не получалось прятать.

Предложение-угроза подействовало, книжник, видимо, понимая, что не сможет устроить такую проверку, замолчал.

Торгор встретил неожиданных визитёров без особого почтения, но и не с недовольством. Выслушав вежливые расспросы Эрьярона и граничащие с истерикой крики Берена, смотритель ответил совершенно невозмутимо: