— Я не успел, — только и сказал Беор, вернувшись из своего жилья. — Умерла моя Малинка. Прости, государь Финдарато, что зря потревожил. Наверное, тебе не стоит видеть… всё это.

Эдрахиль был абсолютно согласен со смертным подданным своего короля, однако Инголдо без слов пошёл в сторону дома, где собрались толпы Фирьяр, старавшиеся что-нибудь сказать несчастному овдовевшему вождю.

— Что произошло? — спросил Финдарато, увидев, наконец, среди множества Младших лекаря-эльфа.

— Мне кажется, — вполголоса произнёс знахарь, осматриваясь, — дело в том, что женщина слишком много ела. В последнее время, когда жизнь у смертных стала безопасной и лёгкой, некоторые из них начали объедаться, особенно сладким. Жена Беора растолстела, начала жаловаться на боли в спине и правом боку, а потом так схватило, что не смогла встать с постели.

— Это не заразно, надеюсь? — совсем тихо уточнил король.

— Вроде бы нет, — чуть слышно ответил лекарь.

Финдарато кивнул и, стараясь не смотреть на причитающую толпу, пошёл в сторону калитки. Беор прав — эльфам здесь сейчас не место.

***

— Моя Малинка была такая умная! — плакал после похорон жены пьяный Беор, сидя во дворе дома за огромным столом, составленным из всего, что нашли в округе. — Мы могли целыми вечерами сидеть и читать книги! Или сочинять свои! Мы столько записей сделали! Могли заниматься делами по очереди, когда один готовил еду или убирал дом, а другой сидел с книгами и читал вслух! Малинка до последнего мне читала! Уже болела, страдала, а всё равно к книгам тянулась! Выпьет лекарство и спрашивает: «Что тебе почитать?» А теперь всё. Умерла моя Малинка.

Беор говорил, говорил и совершенно не замечал, что уже сейчас, несмотря на совершенно неподходящий момент, многие девы были готовы утешить своего вождя любым способом. Достаточно было бы только одного короткого взгляда.

Примечание к части Песня А. и В. Макарских "О любви и о чуде"

Мишень для проклятья

Когда равнина Ард-Гален осталась позади, Алмарил остановился у подножья Пепельных Гор и обернулся на север. Перестроенные после нападения ящера стены выглядели абсолютно законченными сооружениями, однако работа всё равно продолжалась — гномы неустанно что-то копали, переносили и перевозили каменные глыбы, и на фоне обычно молчаливых неподвижных стражей выглядели растревоженным муравейником.

И на фоне вечного движения возвышались безмолвные неизменные Железные Горы. Говорили, будто Моргот затаился и не нападает, решив оборонять свои владения, при этом не претендуя на занятые Детьми Эру территории, ведь Творец может в любой момент вступиться за своих созданий и тогда Айнур, причинявшим зло жителям Арды, придётся ответить за всё.

Возможно, это было так, но Алмарил не верил.

«Я проклят ещё до рождения, — мысленно повторил себе сын нолдорана Карантира, — несправедливо обречён на боль и неудачи. Так пусть они обрушатся на ненавистный Второй Дом Нолдор!»

Эльф снова и снова вспоминал, как настоял на более тщательной разведке в землях врага, отправив туда дурака Сулиона, но почему-то погиб не он. Никто не должен был умереть, но если жертвы неизбежны, почему они столь бессмысленные?!

Сплюнув под ноги, Алмарил бросил взгляд на верных и, держа под уздцы коня, пошёл на подъём в горы. В Барад Эйтель, наверное, уже заждались.

Лишь мельком взглянув на восток, где вдали до самых облаков возвышалась твердыня Химринг, сын нолдорана Карантира вспомнил разговор с дядей Маэдросом, который так и не сказал ничего конкретного ни про план действий, ни про то, что случилось с Карнифинвэ. Ясно было только одно: придётся действовать по обстоятельствам. Конечно, не нужно вредить верховному нолдорану так, чтобы это наносило урон войне против Моргота или становилось опасным для химрингских посланников, однако просто сидеть на недружеской территории тоже нельзя.

«Похоже, — подумал Алмарил, — Карньо наделал глупостей, потому что у него не было чёткого плана действий. Что ж, я не повторю его ошибку, потому что моими руками действую не я сам, но проклятье Нолдор. Оно найдёт мишень безошибочно».

***

Митриэль взяла в руки нож и подошла к мёртвому телу. Шестеро учеников и пять учениц внимательно следили за каждым движением знахарки, постепенно бледнея и время от времени вздрагивая, когда взглядам открывались кости или органы, обдавая специфическим запахом.

— Нет, я слишком стара для такого! — первой сдалась пожилая женщина, учившаяся у лекарей в основном ради больного сына.

Не выдержав слишком неприятного зрелища, человеческая знахарка вышла в коридор и направилась в сторону архива, чтобы, читая истории болезней, отвлечься и перестать чувствовать дурноту.

За одной из дверей кто-то громко плакал, вскрикивал — похоже, серьёзная травма. Ускорив шаг, женщина зашла в нужную комнату и обрадовалась, увидев Зеленоглазку, убиравшую толстую подшивку на верхнюю полку.

— Сегодня в семье Кукура родилась тройня, — улыбнулась эльфийка, — и представляешь, все детки живые, здоровые, хоть и маленькие, и мама в порядке. Я так рада!

— Это ваша заслуга, Народ Звёзд. Спасибо вам.

Колдунья просияла. Хотелось верить, что все трое новорожденных вырастут достойными Фирьяр и проживут счастливые жизни.

— Скажи, Лайхениэ, — вдруг понизила голос женщина, будто собиралась поведать страшную тайну, — это правда, что у эльфов не бывает мертворождённых и больных детей?

— Правда, — ответила Зеленоглазка, не понимая, к чему этот разговор.

— Это хорошо, — задумчиво произнесла пожилая ученица и тут же сменила тему: — Я хотела почитать про примочки для лечения язв.

Колдунья пожала плечами, достала нужные записи. Почему-то вопрос о детях засел в голове, мешая думать о другом. Зачем нужно было такое спрашивать? Очередной повод для зависти? Но ведь эльфы не виноваты в том, что Младшие Дети искажены сильнее Старших! Это прихоть Моргота! И только его! Нельзя винить в своих бедах тех, кто здесь совершенно ни при чём!

***

Это было невыносимо. Невыносимо! Невыносимо!

Пойтар посмотрел в окно. На площади мельтешило много народа, и далеко не все спешили куда-то по делам. Не может быть, чтобы все они сами читали книги! Да большинство из них ни слова на эльфийском не знают, кроме имени своего короля! Так почему не приходят слушать истории?!

Особенно обидно было потому, что большинство текстов придумывал сам Пойтар, воплощая на бумаге несбыточные мечты, и очень хотел внимания к своим трудам. Поняв, что навязчивость выходит боком, книжник решил, что ему нужно больше охраны, однако пока найти для себя армию не удавалось, а значит, оставался риск быть избитым, если без приглашения приходить в чужие дома. Печально. И очень-очень злит!

Снова захотелось написать о том, о чём нельзя ни в коем случае. Почему же так вышло, что даже отрезав причину похоти, искаженец остался искаженцем? Неужели тьма Моргота пропитывает всю плоть без остатка? Как же очиститься? Сжечь себя дотла?

Решив, что лучше написать и нарисовать всё, что приходит в голову, а потом сжечь бумаги, Пойтар начал возрождать в голове любимый образ, как вдруг с ужасом понял, что память подводит, и лицо уже не удаётся представить чётким. От боли и обиды захотелось рыдать. С другой стороны, так было даже лучше — однажды искажённая любовь забудется, и это хорошо. Очень-очень хорошо! Это правильно!

Перо заскрипело по бумаге, картинки переплелись со строчками, и вдруг в дверь постучали, донеслось множество голосов. Пойтар спешно бросил в печь всё, что никогда не должны были увидеть его почитатели, прокашлялся, сделал серьёзное лицо.

— Войдите! — крикнул книжник, демонстративно положив рядом с собой начатую книгу про целомудренную прекрасную деву, которая отвергала абсолютно всех мужчин, потому что ей была чужда похоть.

— Господин чтец, — наперебой заговорили двое мужчин и три женщины, за спинами которых толкалась толпа детей разного возраста, — мы хотели просить тебя обучать наших сыновей и дочек. А ещё — предложить помощь. Мы могли бы помогать тебе по хозяйству без какой-либо платы, а иногда, если ты устал, проводить чтения. Мы знаем твои истории наизусть! Пожалуйста, господин!