Раньше всё это воспринималось отстранённо.
«Даже по прошествии сотен эпох король до сих пор терзается в подземельях Моргота, стойко терпя страшнейшие муки, которые невозможно представить, не испытав, но не отдавая злу власть над эльфами».
«Зачем Маэдрос сказал это? Зачем я услышал?»
Музыка Аклариквета по-прежнему звучала монотонно-невозмутимо, чтобы не отвлекать владыку от совета, воины стояли неподвижно.
— Раз уж ты приехал и, напомню, по своей воле, — Нолофинвэ улыбнулся, — предлагаю тебе ознакомиться с данными разведки, вынудившими меня настаивать на нападении.
На столе развернулись карты. Две большие были аккуратно расчерчены, на них прекрасно читались направления, постройки, дороги, поселения и шахты с кузницами, однако верховный нолдоран скептически хмыкнул и положил перед Маэдросом грязные смятые листы с кривыми путанными рисунками, среди которых было непросто разобрать хоть что-то, однако Нолофинвэ указал, куда именно следует смотреть.
— Теперь ясно?
Химрингский лорд кивнул.
— Я правильно понял, — медленно заговорил старший Феаноринг, — что те красивые карты нарисованы для воинов, чтобы они не побоялись бросаться в бой под синими знамёнами Химлада?
— Под небесно-звёздными знамёнами единого королевства Нолдор, — поправил верховный нолдоран.
— Но почему я должен верить, что эти грязные бумажки нарисовали именно разведчики, жившие в морготовых землях? Почему я должен считать эти кривые схемы точными? Какой здесь масштаб? Он хоть примерно соблюдается?
— Это не неудобные вопросы, племянник, — победно хмыкнул Нолофинвэ, — не надейся. И да, масштаб здесь очень произвольный, я бы сказал, его нет. Однако понятие «нет конца и края военным лагерям и бесчисленным оружейным» мне говорит о многом. Просто признай: народ Мараха — не трусы и не беоровские шалопаи, это прирождённые воины, которые не имеют привычки врать. Силы Моргота уже сейчас превосходят наши, а если мы затянем время, орки расплодятся так, что не поместятся на всей территории Белерианда.
— Слишком много условностей, — серьёзно сказал Маэдрос.
— Почему ты не веришь моим словам?! — слишком театрально возмутился король.
— Считаешь, у меня нет на это причин?
— На этот раз мы не наедине, и ты сидишь здесь, а не в тюрьме исключительно по моей безграничной милости.
Феанарион поджал губы.
— Хорошо, — Нолофинвэ сложил пальцы домиком, — что предлагаешь ты, исходя из моих разведданных? Сидеть и дальше в осадном лагере, и пользоваться безграничной властью, которую тебе даёт военное положение? Я вижу — в бой ты не пойдёшь, и не пустишь других, даже если это будет грозить тебе карой.
— Если ты что-то мне сделаешь, — рассмеялся химрингский лорд, — мои воины пойдут в бой. Но не на Моргота, а на Хитлум. Я — последняя защитная стена, сдерживающая Нолдор от справедливой войны.
— Какие слова… — Нолофинвэ покачал головой. — Песня! Что ж, если я правильно понял твои намерения, каждый из нас продолжит делать то, что делал, мешая друг другу, и рассудит нас только время.
— Да, и мы узнаем, кто прав.
— И это, — верховный нолдоран со вздохом отвернулся к окну, — будешь не ты.
Более тонкая стратегия
На столе, полу, стульях и даже постели уже не было хаоса из нот и текстов — всё распределилось аккуратными стопками. А кроме песен и прозы, среди бумаг были портреты двух эльфиек и запечатанные конверты для них.
— Меня в любом королевстве узнают, как бы ни гримировался, — вздохнул Аклариквет, смотря на своих верных помощников, которым предстоял долгий и непростой путь, — поэтому я не смогу присоединиться к важнейшей миссии Эпохи. Берите ноты, тексты, охрану и отправляйтесь. Если увидите моих племяшек, передайте им письма, пожалуйста. Для меня это очень важно.
Певцы закивали, Тьялинельо подошёл к своему наставнику и крепко обнял.
— Спасибо, Вильварин, — сказал он вдруг, и Аклариквет напрягся: артист решил сбежать? Он прощается? Но…
— Тебе не за что благодарить меня, — неуверенно улыбнулся королевский менестрель.
— Всё равно спасибо.
Тьялинельо взял свою стопку бумаг и вместе с другими артистами покинул кабинет наставника.
Странное чувство зазвенело в воздухе вместе с тишиной, беспокойство разлетелось растревоженными мотыльками с полевых цветов.
Что это? Снова предчувствие? Или просто досада на то, что история теперь вершится без непосредственного участия великого Аклариквета?
***
«Ночной полёт над землёй,
Семь тысяч взмахов ввысь
Без права возвращения —
Обретшие крылья не спустятся вниз…
Ты увидел небо…
Небо над обрывом».
Сначала Слеза подумала, что песня, не звучавшая уже очень много лет, ей снится, однако, открыв глаза и подняв голову с подушки, поняла — это явь.
Улыбка, всё ещё хмельная после вчерашнего веселья, кружилась у зеркала, на котором добавилось царапин после недавней дороги, и пела. Заметив, что сестра проснулась, дева-менестрель резко развернулась.
— Он был хорош, — сказала Улыбка, сверкая глазами, — но я была слишком пьяна, чтобы оценить в полной мере. Пожалуй, он меня вдохновил.
Помолчав немного, эльфийка растрепала ещё больше и без того неуложенные волосы и запела, давая понять сестре, что довольно отдыхать, пора браться за инструмент:
— Ветер неистовый,
Солнце лучистое,
И сердце чистое
Замерло в груди.
Ждёт неизбежная,
Ждёт безнадежная
Бездна впереди.
Слеза попыталась подыграть на губной гармонике, но вышло совсем не то, что хотелось и ей самой, и Улыбке.
— Что это было? — начала злиться младшая из сестёр. — Ты разучилась сочинять музыку?
— Я волнуюсь за тебя, — честно сказала старшая, пытаясь найти среди разбросанных в шатре вещей что-нибудь тёплое, — мы путешествуем по чужим землям, поём среди военных лагерей и ярмарок, а потом ты пьёшь до беспамятства с совершенно незнакомыми мужчинами! Вдруг они опасны? У них ведь есть оружие!
Улыбка удивлённо посмотрела на Слезу, коротко усмехнулась, а потом расхохоталась:
— Ты меня пытаешься напугать? Зачем, дорогая? Я чувствую, что не буду жить долго и счастливо, знаю, что моя музыка после моей смерти никому не будет нужна, даже тебе, но зато я тебе обещаю, нет, я клянусь тебе, что заберу с собой эту морготову тварь — эту колдунью, которая Вильварину покоя не даёт! Клянусь!
— Да брось, — отмахнулась старшая сестра и взялась за серебряную арфу-лебедя.
Как только заиграла музыка, Улыбка снова просияла, глаза засветились вдохновением.
— Помнишь, живя в Хитлуме, мы каждую песню посвящали верховному нолдорану? — хихикнула дева-менестрель, снова повернувшись к зеркалу. — Эту я тоже ему посвящу, как и про полёт без права возвращения.
Глас седых вершин раздался вновь в душе,
Ты жаждой высоты объят уже,
И страха нет перед величьем гор.
Лёд хранит секрет непокорённых скал.
И ты среди камней его искал,
Но Эльдар он неведом до сих пор.
Твердь неприступную,
Даль недоступную
Вряд ли отважится
Покорить любой.
Горы куражатся,
Узами свяжутся
Навсегда с тобой.
Власть пройти все тропы, не сорвавшись с гор,
И не бояться больше ничего,
Ценнее знаний нет во всех мирах.
Вновь скользит в ладонях непрозрачный лёд,
Но тайн своих гора не выдаёт,
И прочный камень обращает в прах.
Ветер неистовый,
Солнце лучистое,
И сердце чистое
Замерло в груди.
Ждёт неизбежная,
Ждёт безнадежная
Бездна впереди.
Твердь неприступную,
Даль недоступную
Вряд ли отважится
Покорить любой.
Горы куражатся,
Скоро окажется
Бездна под тобой.
Ветер неистовый,
Солнце лучистое,
И сердце чистое
Замерло в груди.
А неизбежная
И безнадежная
Бездна позади.
Твердь неприступная,
Высь недоступная,
Щель незаметная
Завершили бой.
