— В сундуки бирюльки прячет

И дрожит на них скупой.

Кто смеётся — тот не плачет!

Веселись, пока живой!

Пляшут руки-ноги смело,

И мотаешь головой!

Подождёт любое дело!

Веселись, пока живой!

«На что он намекает?!» — вспыхнула Халет, однако пояснять никто не стал, а подруги с пониманием заворчали.

— Пусть старик горбатый хворый

Нам клюкой грозит с тобой,

Зад ему покажем голый!

Веселись, пока живой!

Сев на площади и не зная, что делать с вином и угощениями, халадины решили отдать неприятные дары менестрелям, чересчур беззаботно веселившимся, несмотря ни на что.

— Если не опять, а снова

Спишь с женою, но с чужой.

Всё своя узнает скоро!

Веселись, пока живой!

Поцелуй меня, красотка,

Чтоб кружилась голова.

У красоток век короткий.

Веселись, пока жива!

В сундуки бирюльки прячет

И дрожит на них скупой.

Кто смеётся — тот не плачет!

Веселись, пока живой!

Пляшут руки-ноги смело,

И мотаешь головой!

Подождёт любое дело!

Веселись, пока живой!

Заметив леди-вождя, занимавшиеся поблизости поддержанием чистоты на площади люди подошли к Халет и её свите, устроившимся на кромке очередного принцессофонтана.

— Нас здесь считают скотом! — почувствовала, как закипает, глава племени. — Хватит! Мы требуем честного суда! Честной оплаты и честных поборов! Всем одинаковых! Почему одних слушают, других нет? Почему, я спрашиваю?!

Гуляющие эльфы и гномы отошли подальше, зато занятые работой халадины, наоборот, поспешили даже с дальних концов площади. Нигде не валялись камни, однако быстро нашлось, чем вытащить и расколоть брусчатку, и среди песен, музыки и смеха оглушительно зазвенело разбитое стекло.

***

Войдя в зал, Эзгедхал удивился зеркальным стенам, однако не стал комментировать. Сев между ногродскими собратьями, среди которых с крайне неприятным чувством узнал бывшего жителя Белегоста, брат короля Азагхала приготовился к тяжёлому разговору. Гном сразу заметил, что главный на совете — нолдоран Карантир — сильно пьян, поэтому решил, что беседовать придётся не с ним, а значит, можно попробовать делать акцент на братство между Кхазад, считавшееся священным. Однако что-то подсказывало — когда речь ведётся о мирианах и митриле, ничего священного не остаётся.

— Так по какому делу ты прибыл? — без приветствий и титулов задал вопрос Феанарион, сидя с полуприкрытыми глазами и бокалом в руке.

— Хочу напомнить, — старый казначей крякнул, — господин Эзгедхал, здесь собрались верноподданные владыки Дурина, а это значит, что мир между нами важнее личных интересов.

— Я хотел понять, откуда в народе взялась одна сказка, — стиснул зубы брат Азагхала. — Сказки ведь, они такие — не берутся из ниоткуда.

Послышались удивлённые возгласы, взгляды устремились на гостя.

— Жила в богатой пещере, украшенной каменными розами прекрасная дева, пышная борода которой спускалась до колен, — лицо Эзгедхала стало загадочным, — но захотелось деве настоящих цветов. Отец не смел отказать любимой дочурке, поэтому попытался выращивать живые розы в подземелье, однако ничего не получалось. Тогда он отправился за цветами в далёкую таинственную страну, где царили волшебство и неувядающая красота. Гном нашёл целый город дивных роз, да только оказалось, что владеет великолепием страшное чудовище.

— Не продолжай, я всё понял, — сонно рассмеялся Морифинвэ.

— Не хочешь узнать, чем заканчивается сказка, король Карнистир?

— Всё сгорело, — предположил Феаноринг. — Но наша сказка заканчивается иначе. Я знаю, что тебе здесь нужно, и это не живые розы. Ты и твой брат снова лезете в казну, хотя ваша забота заключается совсем в другом. Твой брат снова хочет голословно и лживо обвинять меня в своих проблемах и в том, чего я никогда не делал, поскольку мне невыгодна дурная слава Гномьего Тракта. Мой ответ таков, узбад: мои мирианы останутся моими. Я сам обеспечу оборону границ и на этот раз буду бдительнее, поскольку осознал — доверять вашей совместной с Химрингом разведке нельзя. Я сам позабочусь о себе…

Договорить королю не дал оглушительный звон разбитого где-то рядом стекла и долетевшие крики. Пока никто не успел понять, что произошло, Эзгедхал, не зная, чего ожидать, хмыкнул:

— Позаботишься о своей безопасности сам? Сомнительно, король Карнистир, сомнительно.

Примечание к части Песня из мюзикла "Леонардо" "Веселись, пока живой".

Волчий пляс

Азарт опьянил, захватил и лишил способности испытывать иные чувства, кроме радости разрушения. Только что идеальная брусчатка площади, а теперь — изуродованная и разбитая, словно просила продолжать ломать её: возьми, возьми ещё камень, отковыряй его, выдерни из земли! Звон осколков звучал прекраснейшей музыкой — самой Песней Творения, о которой халадины что-то вскользь слышали от эльфов. Ломающиеся ветви и молодые стволы деревьев около скамеек, казалось, для того и росли, чтобы теперь превратиться в оружие и уродливые пни, похожие на колья. Вмятины и царапины на дивных скульптурах из металла в глазах обезумевшей от ощущения силы толпы обращались лучшими украшениями города.

Заслужили! Получайте!

Безумно хохоча и подбадривая свой народ, требуя продолжения разрушений, Халет взяла очередной камень и вдруг заметила, что измазала дорогое платье. Сейчас это показалось чем-то очень смешным и замечательным, женщина вытерла подолом булыжник и запустила им в ближайщее неразбитое окно. Как же это прекрасно!

Подруга, располневшая, вечно охающая и прихрамывающая, сейчас вдруг подобралась и, с досадой смотря на испорченные ногти, схватила палку и начала бить по брошенному шатру. Что-то загремело, зазвенело, женщина взглянула и, поняв, что громит лавку с лакомствами, отвлеклась от разрушений, с наслаждением съела пирожное и с ехидным смешком положила на его место медный мириан.

Буря показалась вечностью, хотя на самом деле продлилась лишь мгновение, потребовавшееся эльфийской страже, чтобы сгруппироваться, нанести несколько точных ударов по вооружённым людям, а остальных — окружить и выставить вперёд мечи, натянуть тетивы.

— В темницу их! — прозвучали слова, которые могли бы напугать, однако именно сейчас вызывали в халадинах гордость собой — их ненавидят те, кого они презирают. Их боятся, пытаются подавить и сломить! Но вам это не удастся, выродки, возомнившие себя Моргот знает кем! Всё! Игра окончена! Смотрите и ужасайтесь — племя Халет плюёт на вас, ничтожества!

***

Восточные земли создавали впечатление бездонного колодца. Во время внезапной атаки на Таргелион Тэлуфинвэ до последнего надеялся на очередной спектакль с «орками» разных не орочьих рас, однако нападение оказалось настоящим, и это заставило задуматься всех, кого заботила война против Моргота, а не только личные интересы внутри условно безопасного и спокойного Белерианда. Кто бы ни уходил за гномьи хребты, через некоторое время переставал присылать вести, либо в редких случаях возвращался ни с чем.

«Мы знаем, откуда нападает Моргот! — безапелляционно заявлял Маэдрос на любые вопросы про усиление обороны на востоке. — Это северное направление, и именно его мы обязаны блокировать в первую очередь! У меня и у всех нас не хватит воинов на две линии фронта. Мы не знаем, что творится за владениями Азагхала, но и не можем ослабить осаду со стороны Железных Гор».

Тэлуфинвэ хмыкнул. Да, старший брат умеет походя в разговоре всем напомнить, где чья подконтрольная территория, независимо от статуса и титулов соратников. После вторжения в Таргелион химрингский лорд стал сдержаннее высказываться, однако менять позицию явно не собирался.

«Валар не всесильны, — повторил он слова отца, — а Моргот — тем более. Он не сможет нанести сокрушительный удар сразу по всем направлениям, поэтому будет атаковать средоточие военной мощи Белерианда, то есть, нас».

— Хорошая попытка думать, как Моргот, — мрачно хмыкнул седьмой сын Феанаро Куруфинвэ. — Но ты — не он, Майти, и знать всего не можешь.