— Почему же? — Лауранаро сел в кресло и блаженно улыбнулся, удобно устроив раненую руку. — Феанаро изучил собственное наречие Валар и решил не делиться знанием, которое давало ему власть. Сложись обстоятельства иначе, мой великий предок смог бы вместо Майя Эонвэ доносить Слово Валар эльфам. По своему усмотрению.

— Вот и уезжай из его обители в благословенный город на склоне священной горы вместе со своей семьёй! Благочестивой семьёй! — снова пошла в наступление Финдиэль.

— Ещё чего, — усмехнулся молодой эльф. — Мне нравятся традиции Форменоссэ, народ, живущий здесь, и Валар далеко. А шпионы Оромэ, разъезжающие в окрестностях, нам даже помогают — зверей гонят в ловушки. Только по гонкам с Валиэ Нессой по лесам скучаю.

Элеммиро не дал супруге вспылить, Румил долистал книгу в деревянном окладе, поставил на полку, взял небольшой томик в простой обложке.

— Я должен признаться, Нарнис, — заулыбался языковед, посматривая в сторону Финвиэль, сидящей с холстом и угольком, — мне не хватает Феанаро. Да, не только Квеннар уставал от него, но жажда познания и созидания, которая пылала в его душе, зажигала огонь в сердцах всех, кто оказывался рядом. Одни хотели превзойти гения, другие — ему понравиться, третьи — доказать, что он неправ. А теперь всё угасло, соревноваться не с кем. Нет желания совершенствоваться. И я подумал…

— Нет! — в один голос запротестовали Финвиэль и Лауранаро.

— Жаль, — погрустнел Румил. — Я надеялся найти ученика из рода Куруфинвэ.

Нарнис взглянула на книжника.

— Финвиэль, — сказала хозяйка Форменоссэ дочери, — останься с гостями, а мне нужно поговорить с господином языковедом. Пойдём, Румил. Можешь брать с собой любые книги, которые заинтересовали.

Нолдо с радостью полез в полку и, набрав целую библиотеку, последовал за дочерью Нельяфинвэ Феанариона в мокрый от недавнего дождя виноградный сад.

***

Перевернув сиденье скамьи сухой стороной, гость Форменоссэ сел и продолжил, рассматривая заинтересовавшие книги, говорить о том, что волновало.

— Понимаешь, Нарнис, без развития любое дело угаснет, истает, истлеет, растворится… Можно это называть, как угодно, суть одна: я не хочу быть бессильным свидетелем гибели того, что люблю больше всего в жизни.

— Говорят, — осторожно предположила Нолдиэ, — всё дело в отсутствии света Древ.

— Даже если это так, — серые спокойные глаза вдруг вспыхнули, обдавая жаром, — что мне теперь делать? Смириться и покорно наблюдать за безразличием к науке?! В Валиноре практически не рождаются дети, а в Сады и Чертоги продолжают уходить безвозвратно! Всё искусство выглядит пустым: это бездушные картинки и тексты, в которых нет жизни и идеи, только тоска и бессилие! Это красивые одинаковые между собой порождения умирающей культуры, и я не могу это видеть, Нарнис!

Дочь Нельяфинвэ Феанариона молчала. Наблюдая за чернобурой лисой, лениво изображающей охоту на какого-то грызуна, Нолдиэ хотела поддержать книжника, только не знала, как, поэтому решила дождаться, когда он выскажется.

— Ты не представляешь, Нарнис, что я чувствую, когда вижу тексты своих учеников, которые переписывают фразы друг друга, даже не изменяя их! Авторы не создают, а копируют! А художницы, у которых все Валар и эльфы на одно лицо? И природа до Древ, во время и после — одинаковая! Понимаешь, это катастрофа, Нарнис! Никто не хочет вкладывать душу! Это не творцы, это бездельники! Играющие с красивым трафаретом дети! И самое страшное, Нарнис, они никак не наиграются.

— Но почему ты считаешь, что именно род Феанаро способен изменить ситуацию? Ты говорил с дочерьми Куруфинвэ Атаринкэ?

— Похоже, я просто в отчаянии хватаюсь за прошлое, Нарнис. Я помню, как твой дед был увлечён нашим общим делом, — глаза книжника заулыбались, — он всегда приходил в нашу библиотеку заранее, перед началом общих собраний, но однажды… — Румил чуть смутился. — Однажды Феанаро влюбился. И стал приходить точно ко времени. Ни мгновением раньше. А один раз даже опоздал! Это было незадолго до свадьбы. Он тогда пришёл счастливый и совершенно не способный думать о науке. А потом, спустя годы, снова начал приходить заранее, или вовсе ночевал в библиотеке.

Нарнис опустила глаза. Крупная зелёная гусеница спустилась с виноградного листа, ниточка блеснула на солнце, показавшемся из облаков. Во двор въехал, сверкая парадным доспехом, Арафион.

— Может быть, ты пойдёшь ко мне в ученики? — безнадёжно спросил Румил, гладя ладонью кожано-стальной переплёт пособия по обработке меха, тоже потерявшего актуальность с гибелью Древ.

— Я? — внук Ингвэ так искренне удивился, что Нарнис рассмеялась. — Нет, я на такое не способен. Но, клянусь, если ты поможешь мне жениться на этой прекрасной эльфийке, старший из наших сыновей станет твоим учеником.

— Друг мой, — почти спокойно произнесла дочь Феаноринга, — господин Румил просит помощи, а не дополнительных проблем.

— Она прекрасна, правда? — восхищённо ахнул, хватаясь за сердце, Арафион.

— Правда, — кивнул книжник. — И умна. Я приехал ненадолго: поговорю с поселенцами за стенами Форменоссэ и… отправлюсь домой ни с чем. Такова воля Рока.

— Таков твой выбор, — словно обвиняя, заявил внук Ингвэ. — А я сказал посланникам моей семьи, что отныне чту традиции Дома Нарнис Нельяфинвиэль, поэтому хожу в металлической одежде, а на юге в ней слишком жарко. Они обрадовались и уехали счастливые.

Нарнис встала со скамьи, посмотрела на играющего с грызуном лиса.

— Ты не такая, как все, — снова пропел бывший менестрель Валар, — ты не такая, как все!

Примечание к части Нарнис от Беллы Бергольц https://www.deviantart.com/bellabergolts/art/Narnis-Nelyafinwiel-841027705

Потому что на то Воля Валар

В полумраке крошечной комнатки без мебели, с одной лишь узкой дверцей пахло воском и сгорающим фитилем. Тонкий дымок, поднимавшйся от единственной свечи, которая однако не сгорала, сколько бы времени ни проходило, то таял под низким потолком, то стелился по нему, струясь и дрожа в практически застывшем воздухе, реагируя на движения стоявшего на коленях эльфа.

Сухие бескровные губы практически беззвучно задавали только один вопрос:

— Manan?

И каждый раз, тяжело выдыхая «Почему?», Арафинвэ мысленно обращался за помощью и советом к тем, кого боялся, кого считал всемогущими, ради чьей благосклонности готов был идти на жертвы, отчаянно пытаясь совладать с ненужными эмоциями, хаотичными и разрушительными.

— Manan?

«Почему, о великий Владыка Манвэ, Ты отнимаешь дары, данные тобой? Я это заслужил, знаю! Но почему? В чём я был неправ? Я обманул Твоё доверие? Подвёл Тебя? Я никудышный владыка? Почему Ты не даёшь мне знать, когда я сбиваюсь с пути? Я хочу быть полезным и нужным Тебе, клянусь! Я утратил Твоё расположение? Почему? Что со мной не так? Ты считаешь мою любовь неискренней? Не веришь в меня больше? Умоляю, скажи!»

— Manan?

«Почему, о Элентари, любимейшая Валиэ, одним Детям Эру позволено любоваться творениями Песни Твоей, а другим нет? Я и мой род недостоин жить под украшенным Тобой небом? Замаранные кровью звёзды на знамёнах моих братьев навек лишили меня права видеть настоящие светила?»

 — Manan?

«Почему, справедливейший и грозный Намо, пророк и наставник, почему я, не проливший кровь собратьев, получивший прощение, продолжаю чувствовать вину за чужие деяния? Почему я не знаю, как искупить причинённое зло? Почему никто не говорит мне, что я должен сделать?! Почему не могу догадаться сам?»

— Manan?

«Почему, о великодушная и милостивая Валиэ Ниэнна, меня ранит чья-то свобода от меня? Почему мне больно оттого, что мой родич больше не мой подданный? Почему я готов умолять о возвращении абсолютной власти над аманэльдар, которой у меня не было изначально? Почему это ранит? Почему… Ты не исцеляешь меня? Чем я прогневал Тебя? Не молчи хотя бы Ты! Вразуми меня, умоляю! Клянусь, я всё сделаю!»

— Manan?

«Почему, искуснейший Вала Ауле, Ты не гневался на отвергнувших Твои дары? Позволено ли мне, брату изгнанных королей, сыну злой женщины, сказать своё мнение Тебе? Имею ли я право голоса? Что будет со мной и моим народом, если я тоже отвергну Твои дары? Почему мне не положено знать об этом?»