И снова смотрел на падающую к ногам Нолдор голову того, за кого должен был отдать жизнь, но даже не захотел разделить участь.

— Да ваш Тингол может хоть всю свою армию выстроить вокруг моих владений! — заявлял Новэ, и Лже-Вольвион чувствовал, как перехватывает дыхание. — Я не склоняюсь ни перед одним владыкой, кроме Вала Улмо! Да, вы окружили меня, но мои разведчики нападут на вас со спины, вы и ахнуть не успеете!

Келеборн, физически ощущая, как совесть впивается когтистой лапой в горло, вышел вперёд, гордо выпрямившись.

— Я не за тем прибыл из-за моря, — сказал он, смотря Новэ в глаза, — чтобы проливать кровь братьев! Я сын короля Ольвэ, вы все родня мне. Ты, Новэ, говоришь, не хочешь объединения. Но Эльвэ не Моргот, он не пытается поработить тебя и твой народ! Заключив союз, вы поможете друг другу развиваться. У Эльвэ есть обученная армия и опытные градостроители, которым столетиями не мешала война, и которые, благодаря мирной жизни, смогли достичь невероятных высот! Признав власть Эльвэ, ты не обязан будешь почитать его наравне с Вала.

К своему неописуемому счастью, Келеборн увидел, что, наконец, сказал правильные слова. Корабел перестал смотреть на него, как на врага, хоть и осталась настороженность.

— В Валиноре мы жили обособленно, — снова заговорил самозваный принц, — Тэлери, Нолдор, Ваньяр. У каждого народа что-то получалось лучше, чем у других, поэтому, когда однажды мы объединились, Нолдор выстроили нам надёжные, прекрасные причалы и набережные. Возвели маяки. Я помню проекты и смогу их воспроизвести. Вместе мы построим флот, как был у моего отца.

Глаза Новэ странно заблестели, он дал знак своим воинам, чтобы те опустили луки.

— Продолжим разговор в моём доме, — сказал Корабел, делая приглашающий жест, — жена обо всём позаботится. А воины пусть отдохнут. Мирно. Никто ведь не хочет снова обострить ситуацию? — И, помолчав, добавил: — Но корабли строить буду я сам.

***

Дом Новэ и вся утварь в нём были сделаны из дерева, но настолько тонкой работы, что создавалось ощущение, будто находишься среди застывшей морской пены.

В душе самозванца усиливалось ощущение эйфории от желанного, но всё равно неожиданного успеха, а ведь Тингол наверняка послал «племянника» на безнадежное дело не случайно. Келеборн чувствовал — несмотря на то, что в Дориате он был тише воды, ниже травы, на него вся правящая семья смотрела с подозрением и опасением, особенно, когда вежливый сияющий заморский собрат проявлял галантность и высокий ум. Да, конечно, Тинголу было бы выгодней держать рядом родственника, на фоне которого можно выглядеть выигрышно, а не наоборот, значит, дела идут хуже, чем хотелось бы.

Стараясь не позволить успеху вскружить себе голову, Келеборн наблюдал за семьёй Новэ, особенно забавно было смотреть на игру младшей дочки, которая всё время пела и общаясь исключительно строфами из баллад.

Воодушевлённый обещанием помочь со строительством каменного порта и великого флота, Корабел начал показывать свои чертежи, большинство из которых были совершенно фантастическими и неисполнимыми на практике, зато потрясающе красивыми. Когда схемы и зарисовки кончились, Новэ повёл вежливо поддакивавшего ему Келеборна на причал, показывая построенные им самим корабли.

— Слава Великому Владыке Улмо! — провозглашал Корабел. — Он помогал моему народу не пасть духом в самые тяжёлые времена, давал нам надежду на будущее и веру в собственные силы, подкреплённые благословением любимого Вала! Никто из эльфов не мог создать ничего подобного, но мой род избран Владыкой! Я видел во снах чертежи и слышал подсказки, какие материалы использовать! И знаю — однажды мои корабли пересекут Великое Море! Нужно лишь не разочаровать Улмо! И я всё сделаю для...

— Господин! — громкий женский голос прервал пламенную речь Кирдана и заставил опомниться самозванца. — Из леса пришли Нолдор! У них к тебе дело.

Собрав силу воли в кулак и спрятав дрожащие руки, Лже-Вольвион пошёл навстречу тем, из чьего отряда дезертировал.

— Я принц Вольвион, сын короля Ольвэ, — громко произнёс самозванец, смотря в глаза бывшему командиру, — в Дориате мой дядя, король Тингол зовёт меня Келеборном. Я очень рад видеть моих валинорских братьев, и, уверен, мы не станем вредить друг другу ни словом, ни делом.

Время Возрождения Надежды

Покорно следовавший за эльфийским владыкой летописец водил по страницам толстой книги лебяжьим пером, украшенным белоснежной жемчужиной, и то, что тенгвы выводились на ходу, никак не отражалось на красоте почерка истинного мастера своего дела — записи под диктовку.

Король Арафинвэ, сопровождаемый свитой, шёл под руку с супругой, округлившийся живот которой уже не могли скрыть свободные многослойные платья и пышные накидки.

— Это дитя станет символом возрождения Валинора, — без эмоций констатировал факт идущий чуть впереди Эонвэ, похожий на короля внешне гораздо больше, чем его родной брат Нолофинвэ. — В павшей на Благословенный Край тьме расцветёт дивный цветок, и мрак расступится пред его красотой.

— Запиши эти слова, — сказал Арафинвэ летописцу, — пусть они останутся в веках.

Дорога к погибшим Древам Валар, огромным и чёрным, напоминающим торчащие из холма обугленные руки со сведёнными судорогой скрюченными пальцами, но теперь искрящимся осевшими на них небесными искрами и поднимающимися от корней огоньками, казалась бесконечно долгой, и преодолевать этот скорбный путь не было рвения, однако владыка должен знать всё, что касается его народа.

— Древа не оживить, — сменил тему Эонвэ, больше не смотря на супругу Арафинвэ. — Но соединив остатки песни их жизни с музыкой Айнур, заложенной в Тилионе и Ариэн, можно возродить их свет, пусть и в ином воплощении. Надо лишь смиренно ждать.

Эльфы ступали по покрытому фиолетовой с черными прожилками травой склону, и пуховые круглые головки нежно-сиреневых цветов склонялись к ногам. Золотые бабочки порхали в пропитанном дивными ароматами воздухе, звёзды мерцали, зачаровывая.

— Запиши, друг мой, — произнёс Арафинвэ, обращаясь к летописцу, — «Времена Тьмы подходили к концу, и надежда снова сияла в сердцах, не оставляя места скорби. Ушедшие в Лориэн эльфы утешались и возвращались к семьям». Назови этот период… Время Возрождения Надежды.

«Как правильно записать, — подумал король, — что опустевшие дома сделали картинными галереями, выставками и театрами?»

С горы Таникветиль полилась зачарованная песня, вторая за день, и на лицах расцвели улыбки.

Утопая в прекрасных звуках, Арафинвэ поднялся на вершину холма и, плача от заполнившего сердце восторга, встав на колени, вознёс хвалу Валар и стал молить Эру о милости для всех своих подданных, для отрёкшиеся от Владык, для скорбящих и озлобленных и для тех, кто никогда не видел Благословенный Край.

Эльфы последовали примеру короля, а Майя Эонвэ всё так же равнодушно-отрешённо присутствовал рядом. Владыки Арды давно не делились принесёнными орлами вестями даже с самыми верными слугами, только раздавали распоряжения и направляли к эльфам со Словом. И вопросы задавать не позволялось.

Песня поцелуя

Заставляя себя слушать не леденящий душу вой ветра, не стихающий уже восьмой день, а севший от холода голос сына, запоминать прочитанные им слова и при этом считать вдохи-выдохи, чтобы не дать волю эмоциям, Нолофинвэ впервые за бесконечный год во льдах был рад пробирающему до костей морозу: нет необходимости прятать дрожь, ведь её причиной можно назвать пронизывающий холод, и неважно, сколько на короле меховых накидок, и как жарко пылает камин. В очередном временном укрытии собралась дюжина эльфов, с которыми предстояло говорить так, чтобы им не захотелось убить того, кто потащил их в это гиблое место…

Здесь даже Аклариквет, сидящий рядом и наигрывающий умиротворяющий мотив, вряд ли поможет…

— Владыка-отец, — хрипло произнёс Турукано, отпивая горячее вино, — дальше Квеннар пишет, что чернила замерзают в полёте к бумаге, и начинает выводить текст… Своей кровью… У него в укрытии догорели угли, а выйти и попросить помощи в такую метель — самоубийство. Поэтому Квеннар продолжал писать.