Морифинвэ посмотрел на запястье.
— У меня жар, наверно, — почему-то очень радостно произнёс Феаноринг. — Видишь, волдыри на коже?
— Что это?! — ужаснулся Питьяфинвэ.
— Я проверяю действие яда. На Авари уже испытал, но потом подумал, что у них может быть другая реакция на местные вещества. Не бойся, я себе не смертельное количество яда капнул. Немного подожду, если жар не пройдёт, приму снадобье. От него такое приятное опьянение! Я даже тебя любить начинаю.
— О-очень смешно!
— Полностью согласен.
***
Тэлуфинвэ, вместе с несколькими бывшими Тэлери складывая камни для строительства укреплений, старался прислушаться к разговору братьев, но понял не всё. Коротко обрезав волосы, младший сын Феанаро больше не выделялся среди воинов Авари, и был рад этому. Противоречивые чувства рвали душу, но теперь хотя бы не было косых взглядов, ведь Тэл, простой эльф из Альквалондэ, больше не выглядел точной копией одного из нолдорских принцев. А смертью жены и ребёнка в Средиземье никого было не удивить. Авари с сочувствием выслушивали рассказы о личных трагедиях, поддерживали, утешали. Боль потерь была привычной для них, поэтому нужные слова находились легко. И на сердце становилось легче.
***
Меч был тяжёлый, с неправильной развесовкой и недостаточно острый. Внимательно рассматривая клинок, Феанаро был уверен — сталь к тому же слишком хрупкая из-за способа создания сплава, который в Валиноре устарел ещё до рождения Куруфинвэ, а здесь, в Средиземье, до сих пор используется.
— Перекуём всё, что сможем, — сказал король, возвращая меч вождю Авари. — Мои друзья будут сражаться лучшим оружием рядом с лучшими воинами. Враг очень скоро узнает, что такое позорное поражение.
Примечание к части Иллюстрация от Elfinfen
https://vk.com/photo-136606616_456239495 Две песни для Нолофинвэ
Оказавшись снова в роскошных покоях тирионского дворца после бесконечных дней в дороге, разрушенном осаждённом Альквалондэ и мёртвом лесу, Аклариквет едва не прослезился. Понимание, что скоро придётся навсегда покинуть красивейшее строение, какое только можно представить, ради жизни в котором вечность назад менестрель сделал самый сложный и неоднозначный выбор в своей жизни, сдавливало голову словно стальным обручем, грозясь вот-вот раздавить череп.
Но, как бы ни хотелось оставаться в роскоши вечно, вдохновение не приходит взаперти. Крыльям нужно небо. Спустившись по широкой мраморной лестнице, Аклариквет ступил на выложенную плитами дорожку.
Когда-то здесь был широкий светлый двор, озарённый сиянием Телпериона и Лаурелин, цвели кусты и деревья, шелковистые травы ласкали ноги, вода в фонтанах переливалась волшебными красками. Здесь всё полнилось музыкой. Мелодии звучали разные. И пусть теперь кажется, что, купаясь в свете Древ Валар, эльфы жили беззаботно и счастливо, музыка грусти и одиночества не даст затмить память самообманом. Да, кто-то был счастлив. Но ведь даже сейчас, когда единственной темой в звучащей музыке осталась война и скорбь, где-то бьются вместе влюблённые сердца…
Менестрель сел на бело-голубую ажурную скамью около небольшого овального пруда и прислушался к плеску воды: рыбки всё такие же игривые и беспечные, как и до угасания света. Падающая с неба зола от сожжённой древесины искорками ложилась на тёмно-синие рукава певца, превращая их в звёздное небо. Красиво.
Достав из сумки арфу, купленную в Альквалондэ у двух осиротевших сестёр, Аклариквет внимательно присмотрелся к глазкам-топазам лебедя, между раскинутыми крыльями которого натянуты струны. Звучала арфа нежно и звонко, словно колокольчики из тонкого серебра, а вот делая лебедя, мастер явно не старался. Инструмент не стоил оплаты серебром по весу изделия, но… На самом деле, Аклариквету она и не была нужна: помимо трёх своих, были ещё лиры, флейты, различные ударные для отбивания ритма во время турниров воинов, и даже рог, предназначенный не для подачи сигнала войскам, а для создания музыки.
А ещё была арфа принца Финдекано. Вредина и Загогулина. Но на ней нельзя сочинять и исполнять то, о чём полдня назад говорил господин Нолофинвэ.
Говорил он много…
***
Зал для разговоров в узком кругу, в котором любил принимать решения Нолофинвэ, никто не посещал в его отсутствие: абсолютно все оставленные вещи располагались на тех же местах, и при взгляде на кресла, придвинутые к столу, в памяти всплывали образы прошлого.
Это был разговор трёх членов одной семьи, считавших себя представителями трёх разных родов. Злая ирония. Теперь им больше никогда не встретиться за одним столом… А если и получится… Если вдруг… Что они скажут друг другу? Станет ли Арьо беспокоиться о сыне? Попытается ли Нельо любыми средствами снова объединить семьи? И… Как бы теперь поступал сам Нолофинвэ? Ведь сейчас уже слишком хорошо понятно: всё было бесполезно.
Тишина угнетала.
— Сыграй что-нибудь, — обернулся глава Второго Дома Нолдор к Аклариквету, — только не пой. Просто сыграй. Ни о чём.
«Шестая песня из легенды», — почему-то со страхом подумал менестрель, взяв в руки маленькую серебряную лиру. Конечно, он заиграл про Алую Леди, только медленнее, чем обычно. Мелодия получилась печальная, похожая на плач.
— Напиши песню, — очень серьёзно произнес Нолофинвэ, опустив взгляд, — о моей любви к Анайрэ. Только пусть будет искренне, от сердца. Не вся эта глупая ложь о красоте и добродетели. Мудрости! Супружеской верности! Материнстве… Мы ведь не за это женщин любим, правда?
Аклариквет поджал губы. Да, женщина может быть с другим, не стать матерью твоим детям и не блистать мудростью… А жить без неё мучение. Привычное и уже не такое тяжкое, как вначале, но не оставляющее в покое, не позволяющее вздохнуть свободно.
Подошёл Глорфиндел. Не хромая. Очень довольный и сияющий.
— Бой на двух мечах — безумно увлекательное занятие! — рассмеялся золотоволосый воин, разминая левое плечо. — Но со щитом всё же сподручнее. От неожиданных камней лучше защищает.
— Лаурэфиндэ, — вздохнул Нолофинвэ, — скажи, что главное в женщине? За что мы их любим?
— Главное? — сияющие глаза эльфа загорелись задором. — Чтобы драться не лезла.
Аклариквет заулыбался.
— Да, пожалуй, ты прав, — согласился Нолофинвэ. — Знаешь, менестрель, — снова перевел на своего певца взгляд глава Второго Дома Нолдор, — про любовь напишешь потом. После того, как сделаешь главное. Лаурэфиндэ, налей себе вина, располагайся. Аклариквет, слушай внимательно.
Отойдя к окну и прислонившись к подоконнику, Нолофинвэ соединил ладони в замо́к.
— Враг, — брат двух королей сделал паузу, прикусив губу, — он должен быть реальный. Осязаемый. Из плоти и крови. Он должен быть уязвим. Мы должны знать, что сможем уничтожить его. Те, кто был готов броситься на непобедимого врага, несмотря на предупреждения Валар и угрозы посмертием, уплыли с Феанаро, присягнув ему на верность. Помнишь то время, когда не было понятно, где чьи «верные»? Первый, Второй, Третий Дом… В итоге с Феанаро ушли самые… Безрассудные? Жестокие, безжалостные, слепые и бессердечные. Они прольют бессчетные слёзы, но не сами! Они прольют их из глаз своих жертв. Это будут кровавые слёзы! То, что мы все вместе начали во имя добра, они, изгнанники, лишённые чести, обратили во зло! Ты понимаешь меня, менестрель?
Аклариквет ощутил пробежавший по спине холод. Ещё бы не понять…
— Две песни, менестрель, — прозвучал приказ, — и какая из них главная, ты знаешь.
Видимо, Нолофинвэ сказал последние слова слишком громко, потому что все успевшие собраться в зале за время разговора своего господина с менестрелем Нолдор разом обернулись в его сторону. Аклариквет почувствовал, как к лицу приливает кровь. Летописец Квеннар и-Онотимо был единственным, кто не прервал своего занятия: он что-то усердно записывал в тонкой книге с кожаным переплётом.
— Этот совет войдёт в историю, — процедил сквозь зубы Нолофинвэ, косясь на менестреля. — Имей в виду.
Выпрямившись и гордо подняв голову, второй из сыновей Финвэ снисходительно улыбнулся.
