— Когда окончится война, — шептала знахарка, пытаясь справиться со страхом и вернуть ощущение реальности, — единой верой в милосердье,

Любовь останется одна

Для всех надеждою последней.

Грохот оглушил, словно совсем рядом обрушилась каменная стена. Несколько голосов закричали, завизжали, взвыли. Донеслось удаляющееся ржание лошади.

— Ведь год от года без любви

Живя во лживом чуждом свете,

Мы стали Валар не враги…

Дверь слетела с петель, рухнула на пол. Эль содрогнулась, в ужасе прижалась к стене, не чувствуя тело, будто парализованная. Ворвавшийся в дом орк, одетый в знамя Поющей Долины, воняющий экскрементами, не заметил, что в помещении кто-то есть, поднял с пола дверь и, трясясь от страха, начал прилаживать её на место.

«А просто брошенные дети…» — мысленно закончила фразу Эль, понимая, что враг прибежал спасаться, а не убивать.

Однако ей выбора не осталось. Нащупав непослушной рукой нож, эльфийка бросилась на воина Моргота, занятого починкой петель, и ударила его между лопаток. Оружие застряло в грязном луче восьмиконечной звезды, кровь залила рисунок на полотне, пол и ладони травницы.

***

Внеся раненого эльфа в приспособленный для госпиталя дом, в котором почему-то не оказалось двери, Сулкар увидел приободрившуюся, готовую к работе Эль, занятую снадобьями, за идеально чистым, хоть и немного поломанным столом. Посмотрев пустыми глазами на собрата, широко улыбнувшись, знахарка указала на заготовленные лежанки.

Уложив раненого и заметив, как странно двигается Эль, склоняясь над нуждающимся в помощи воином, Сулкар увидел, что из шкафа у стены вытекает чёрная жидкость. Вопросительно взглянув на подругу, получив в ответ лишь глупый смешок, эльф открыл дверцу.

Завернутый в грязное окровавленное знамя труп рухнул на пол, Эль зашлась истерическим хохотом, уткнувшись в бинты. Наверное, прятать орка в шкафу весело, видимо, это была шутка.

Но Сулкар не засмеялся.

Дагор Аглареб. Герои

Это было неправильно. И очень некрасиво со стороны замужней женщины, ведь ей не положено интересоваться другими мужчинами, жена должна любить мужа, а потом отдать часть сердца детям и детям детей.

Но Толлунэль, воспользовавшись высоким статусом, пошла узнать, как дела у раненого лорда прекрасной плодородной земли.

Супруга Артаресто надеялась не встретиться ни с кем, кроме лекарей, однако у дверей покоев, где разместили Ангарато, принцесса столкнулась с очень печальным Орландиром, вполголоса переговаривавшимся со знахаркой.

— У лорда было с собой сильное противоядие, — объясняла девушка, — только благодаря ему господин Ангарато выжил. Но домой сможет вернуться нескоро.

— Госпожа Эльдалотэ сама приедет к мужу, как только узнает, — покачал головой архитектор. — Знаешь, леди, я рад, что живу на острове: здесь не нужно строить склепы ни изо льда, ни из камня, ни из дерева. Мёртвые уходят в царство владык вод.

Толлунэль, гордо выпрямившись, прошла мимо Орландира и знахарки и оказалась в пахнущем травами помещении. Аромат был резкий, терпкий, супруга Артаресто сразу подумала, что не хотела бы такие благовония для себя, однако любой растительный запах лучше того, чем пахнет кровь.

Ангарато лежал на животе, рана на плече распухла, из неё сочилась прозрачная жидкость. Эльфийка смотрела, как знахарка прикладывает к искалеченной плоти компрессы, и в глубине души завидовала возможности прикасаться к потрясающе красивому мускулистому телу. Золотые волосы аккуратно лежали на подушке, тёмно-коричневые, почти чёрные ресницы дрожали, дыхание было частым, тяжёлым.

— Эльдалотэ, — шептали влажные губы. — Эльдалотэ.

Задаваясь вопросом, произносил бы Артаресто в горячке имя жены, Толлунэль взяла смоченную в травах горячую ткань и приложила к воспалённой ране. Знахарка, не говоря ни слова, направила руку принцессы, показывая, как правильно обрабатывать кожу.

— Эльдалотэ…

Представляя Ангарато, храбро сражавшегося в одиночку против целой армии гораздо более достойных врагов, чем были орки на самом деле, жена Артаресто думала, что её супруг, часто видя рядом такого прекрасного и доблестного родича, сам мечтал стать таким, ведь именно лорд Дортониона, как никто другой, достоин любви принцессы!

Артаресто обязан стать таким же! Однажды. Когда-нибудь. Иначе и быть не может!

***

— Я хочу в Валинор, в Лориэн, — прошептала эльфийка, отпив воды и закрыв глаза. Из-под ресниц по-прежнему лились слёзы. — Пожалуйста, отправьте меня в Лориэн! Я хочу жить в мире грёз, где нет… Всего этого! Я не могу так больше! Я не хочу жить! И не хочу умирать! Мне страшно…

Финдекано отошёл от постели, чувствуя усиливающуюся боль в груди: Митриэль была для старшего сына нолдорана неотъемлемой частью жизни с самого рождения, и пусть раньше это не ощущалось, теперь, когда с травницей случилась беда, принц в полной мере осознал, как дорога ему верная помощница матери. Тоже не представляя, как жить, став жертвой произошедшего в поселении зверства, Астальдо понимал и то, что выполнить просьбу Митриэль невозможно. Вспоминая, что в первый момент даже не узнал избитое, залитое кровью лицо, Финдекано готов был проклинать себя за то, что не пришёл на помощь раньше.

— Я отомщу им, Митриэль, — сказал принц, положив ладонь на здоровую руку знахарки, на которой были все пальцы, целая кисть, и не приходилось гадать: отрезать конечность по локоть или нет. — Ты совершила настоящий подвиг. Многие враги передохли от твоего яда, других с лёгкостью добили мы, потому что они не могли сопротивляться. А те, кто решил, что место проклято, и сбежали в леса, будут найдены моими верными. Вечером мы уйдём на юг искать орков.

— Я не хочу отмщения! — задыхалась от рыданий эльфийка, которой, похоже, не помогали никакие снадобья. — Я хочу в Лориэн! Забыть! Забыть! Всё забыть!

Отвернувшись ко входу в наскоро поставленный шатёр, сын нолдорана вспомнил, почему пришлось отказаться от мысли остановиться в брошенных орками домах и брезгливо поморщился.

— Отправь послание нашим на север, — тихо произнёс Финдекано ближайшему собрату, — сообщи, что мы живы, что идём на юг. Добьём… морготово зверьё и вернёмся.

Нолдо кивнул. Светловолосая эльфийка, спасённая вместе с Митриэль, проснулась и тоже заплакала. Молча. Астальдо зажмурился. Очень хотелось верить, что письмо всё ещё есть, кому отправлять, что несчастные женщины, выжившие в плену орков, смогут найти силы и не сдаться теперь, что приехав в лагерь Эред Ветрин, они обе не окажутся снова в лапах чудовищ. Надежда — это всё, что осталось, когда уверенность пала в пламени войны.

Выйдя на улицу, Финдекано поднял глаза на знамёна. Небо вот-вот станет такого же цвета, значит, пора в путь. Нельзя ждать, давая армии Моргота время для совершения новых зверств!

***

Волны пели, и в их музыке слышались победные трубы, ветер вспенивал гребешки, гнал воду на скалы.

— Ты не можешь знать, что происходит в глубине, что таится там, где не достичь дна, — сказал лорд Новэ дочери, стоя на причале в ожидании корабля из Виньямара. — Лучи Анора сверкают на поверхности золотом, завораживая красотой, пробуждая желание покорить стихию. Но ты же понимаешь, каким чудовищем может стать море, если растревожить бездну. В нём просыпается убийца, Линдиэль.

— Я не желаю снова слушать об этом, — с трудом сохраняя спокойствие, процедила Линдиэль. — Я уже говорила — Астальдо не…

— А каких вестей ты ждёшь сейчас, не отрываясь смотря на приближающийся парус?

Вопрос выбил опору из-под ног. Да, Линдиэль пришлось признать: она ждёт вестей, что её возлюбленный убил всех врагов, и его снова славят как героя.

Убил…

— Я… — эльфийка смутилась. — Я хочу знать, что Астальдо жив, что с ним всё в порядке. Лорд Тургон ведь его брат, он должен знать.

Кирдан не ответил. Молча наблюдая, как команда корабля сходит на берег, он смотрел на молодого капитана, сероглазого, черноволосого, несколько высокомерного, и думал, что лучше бы дочь влюбилась в него, раз уж ей так нравятся эльфы-голодрим.