Злясь на себя за слабость, неподобающую мужчине, даже совсем юному, Финдекано Нолофинвион побежал прочь из дворца, стараясь не попадаться на глаза семье и слугам, забыв даже про ненавистные косички с разноцветными ленточками, снова заплетённые мамой. Позволив поиграть со своими волосами, как у деда-короля густыми, длинными и чёрными, словно небо над озером Куивиэнэн, принц рассчитывал, что внимание родительницы сосредоточится на остальных членах семьи, и план прекрасно сработал. Как обычно.

Анайрэ заплетала старшему сыну причудливые косы, обещая, что когда родится сестрёнка, начнёт играть с её кудрями, однако появление на свет Ириссэ никак не повлияло на ситуацию. Финдекано рос, и над его причёской стали посмеиваться не только ровесники, но и взрослая родня, поэтому юный принц, уходя из дома, расплетал волосы.

Но в этот день он забыл обо всём, и на то были веские причины, рассказать о которых юный эльф не мог никому из родни, кроме одного-единственного кузена. Полукузена.

В застывшем, подсвеченном золотым светом Лаурелин воздухе при полном безветрии звуки арфы разносились далеко, и по их рваной мелодии было легко догадаться, что лучший менестрель Валинора, второй сын Феанаро Куруфинвэ, снова что-то сочиняет.

Чем ближе Финдекано подбегал к террасе, на перилах которой восседал худой черноволосый певец, одетый в бордовое и золотое, тем чётче слышал повторяемые снова и снова слова, видимо, не укладывающиеся в нужный мотив:

«Можно верить и в отсутствие веры,

Можно делать и отсутствие дела…»

Канафинвэ обладал чарующим бархатным голосом, но на публике часто пел так, словно его кто-то душит: менестреля забавляла реакция слушателей на непривычное исполнение хорошо знакомой музыки.

— Макалаурэ! — откинув за спину косы и только сейчас заметив, что забыл их расплести, Финдекано бросился на двоюродного брата, и тот едва не уронил арфу. — Я должен научиться хорошо петь! Обязан! Научи меня быть менестрелем! Это очень важно!

Канафинвэ мягко отстранил юношу и внимательно посмотрел в его светлые лучистые глаза, полные ужаса.

— Ты захотел создать собственный мир, малыш? — серьёзно спросил менестрель. — Не думаю, что Валар обрадуются появлению конкурента.

Из-за цветущих кустов послышался резкий смешок:

— Сестра у Финьо родилась, только волосы ещё не отросли, вот наш братец и щеголяет с девичьей прической? Хуан! Дёрни принцессу за косичку!

— Туркафинвэ! — строго сказал Макалаурэ, пряча юношу за себя. — Нельзя натаскивать пса на эльфов, даже если этот пёс — один из Майяр! Ты, кажется, торопился к охотнику Оромэ? Вот и поспеши, а то без тебя уйдёт.

— Спасибо, — прошептал Финдекано.

— Забудь. Так почему ты вдруг решил совершенствовать искусство пения?

— Я… — сияющие глаза юного эльфа округлились, и менестрелю показалось, что в них звёздочками сверкнули слезы. — Я видел сон. Он был страшный. Я… Никогда не видел страшные сны! Никогда!

— Тише, успокойся, — Макалаурэ обнял брата за плечи. Арфа стояла рядом с ними в безмолвии. Золотистый воздух не колыхался. — Ничего удивительного, что ты не видел страшных снов — их никто не видит с тех пор, как Народ Звёзд перебрался в Валинор. Меня поразило то, что владыка Ирмо послал тебе нечто пугающее в грёзах. Ты его чем-то обидел? Или его жену? Или он просто устал о нас заботиться? Неужели эльфы надоели своим благодетелям?! О, ужас! И… почему ты решил поговорить со мной, а не с владыками мира грёз? Хозяева Садов и их помощники лучше разберутся с твоей проблемой. Хотя… создавать музыку они тебя точно не научат: ты же хочешь спеть ещё одну Арду и править ей единолично! — увидев, что кузену не до шуток, Феаноринг вздохнул: — Ладно, расскажи, что тебе снилось?

— Я видел, как выбегаю из дома, крича, что больше в него не вернусь, но как бы быстро ни бежал, дверь остаётся рядом. Протяни руку — и откроешь. Но потом всё исчезает, становится темно, и я понимаю, что иду по воде, которая краснеет и затвердевает, хрустит под ногами, словно я на стекло наступаю!

Финдекано со страхом посмотрел на мозаичный пол.

— Что было потом? — спросил сын Феанаро, не давая мальчику напугаться ещё больше из-за промедления.

— Я шёл. Долго шёл. Было темно и очень холодно. Почти ничего не видно. Вокруг пустота, только мрак. И этот мрак… Ожил! Стал живой, задрожал, завыл! Стал каплями собираться в облака, становясь всё плотнее! Мне было очень страшно, но я не мог проснуться и не мог пойти обратно. Или… Не хотел? Не додумался? А потом передо мной возник дом. Я почему-то решил, что это мой собственный дом, но это был точно не Тирион. Это было… что-то будто недостроенное, чёрное. А внутри горел свет. Слабый, дрожащий, как пламя свечи на ветру. Я зашёл в этот дом и…

Юный принц осёкся, глаза наполнились слезами. Макалаурэ обнял его крепче, стал гладить по голове, словно малыша.

— Что было дальше? — спросил менестрель.

— В доме был Майти… Он… Лежал на полу. Спал. А его левая рука была опутана горящей верёвкой. Точнее, я думал, что верёвкой, но… — снова не договорив, сын Нолофинвэ замотал головой. — Я решил разбудить Майти, но не мог! Звал, тряс за плечи… И вдруг захлопнулась дверь, а по стенам вверх потекла вода. Та самая, что преследовала вначале. Красная! Она поднялась до потолка, сомкнулась на нём и начала затвердевать, превращаясь в стекло! Я кричал, звал Майтимо, просил проснуться и бежать из этого ужасного места! А потом вдруг увидел в углу твою арфу. Я почему-то понял, что нужна музыка. Наверное, Песня Творения! Я взял арфу и понял, что не умею играть! То есть, умею, конечно, но… Это не та музыка. Я попробовал снова, снова, и у меня начало получаться, но я знал, что всё равно не так, как надо! А красная вода стала жидкой и полилась прямо на меня, но зато я смог открыть дверь, которая была под слоем стекла, и Майти начал просыпаться. От радости я замолчал, прекратил пение, тогда Майти сразу снова заснул, и вода затвердела. Я понял, что нельзя останавливаться. Пел, пел, и становилось светлее! Потом… Майти открыл глаза и протянул мне правую руку, чтобы я помог ему встать. Я взял…

Речь оборвалась, Макалаурэ понял — надо поддержать юного перепуганного кузена, но в голову не приходило ничего подходящего.

— Я взял его руку, потянул, — справился с собой Финдекано, — и вдруг та горящая верёвка оказалась живая! Она, как змея, поползла ко мне прямо по Майти, обвилась вокруг меня, а его правая кисть отвалилась и повисла на моём запястье. Я попытался вырваться, но не смог, дверь заперлась снова, и тогда я её толкнул, Майти ушёл, а я упал, потому что горящая верёвка меня всего оплела. Я упал и услышал голос, только не понял, чей. Мне сказали, что я должен был с самого начала петь свою музыку. Свою! И пока ещё не поздно начать, а если я буду играть чужие темы, мне конец. Но я не знаю, какая музыка моя! Научи меня петь, Кано! Пожалуйста!

— Хорошо, — ошарашенно вздохнул менестрель, — только слушай внимательно. Музыка дала жизнь Арде, она и ведёт каждого из нас по ступеням судьбы. Менестрелей много, музыка у большинства похожа, поют примерно об одном и том же, но чем-то певцы всё-таки отличаются. Имя одного знают все, другой же пребывает в забвении. Я — внук короля, меня бы в любом случае знали и называли лучшим, но не всем так повезло. Запомни, малыш, музыка должна задевать самые сокровенные струны души, бросать вызов чести, совести, достоинству, морали… Даже самой жизни! Только так ты заставишь слушать тебя, сопереживать твоим песням. Запомни этот первый урок, мой юный ученик. Поверь, такого тебе ни один Вала не посоветует.

Примечание к части Макалаурэ напевает "Скованные одной цепью" гр. Наутилус

До этого была песня Тамары Гвердцители "Цвети, земля моя"

Неожиданное купание

Золотые волосы мальчика волнами перекатывались на ветру, когда он смотрел на белых лебедей, царственно скользивших по зеркально-синей глади искрящегося волшебным светом озера. Наступало любимейшее время маленького принца, когда сияние Священного Древа Лаурелин угасало, а Телперион пробуждался; золото и серебро сливались воедино, и их сияние было самым прекрасным зрелищем, какое только мог представить…