Проклятые эльфы!

— Я уже рассказал, — Галдор снова налил вино в опустевшую посуду.

— Нет, это не то, — аданет тоже отпила и удивлённо посмотрела в кружку. — Вкусно! Давай ещё.

Дождавшись, когда бутыль снова встанет на стол, девушка нашла нарезанные яблоки, отправила в рот сразу несколько долек.

— Ты должен рассказать не это, — жуя, заговорила Харет. — Семья должна знать друг о друге плохое, глупое, страшное, позорное. Хорошее — это для чужих, так всегда бабушка говорила. Чужим — стол накрытый, своим — хрен немытый.

— А в этом есть своя мудрость! — рассмеялся Галдор. — Права была твоя бабушка.

— Вот и выкладывай.

Похохотав над шуткой, адан заметил, что злой взгляд карих глаз потеплел. Нет, он не стал добрее, но теперь Харет смотрела на мужа не как на врага, а словно на сделавшего нечто плохое родственника. Вероятно, поняв, что близости не состоится, девушка ощутила себя в безопасности и немного расслабилась.

Зато теперь напрягся Галдор.

— Знаешь, — слова с трудом проговаривались, и виной тому была не выпивка, — я ни с кем не обсуждал это, но есть одна вещь, которая меня по-настоящему тревожит. Это одна из причин, почему я не… Не люблю отца.

Харет удивилась. Она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.

— У меня был младший брат Гельдор, — медленно произносил Галдор, — мы в первый раз отправились на войну на север вместе. Разумеется, с отцом. Наш отец… Он, как и его отец, и отец его отца, и так далее, он с юности воевал на севере. Мы восхищались им, хотели быть такими же героями. И так вышло, что я и Гельдор попали в западню. И командиром орочьего отряда был…

Слова застряли в горле, кулак сам собой ударил по столу, и аданет вздрогнула.

— Я знаю, — выпив ещё, тише заговорил сын Хадора, — орки насилуют пленных, да и наши… Разные бывают. К сожалению. Но этот орк… Он был похож на нас с братом. Понимаешь?

В чёрных глазах девушки прочитался немой вопрос: «Ну и что? Вы, чужаки, всё на одно лицо».

— Ладно, — Галдор допил вино из кружки, встал из-за столика. — Я спать.

— Спать? — несказанно удивилась Харет.

Однако ответа не последовало, а с лежанки донёсся усиливающийся храп.

Девушка осмотрелась. В палатке мужа не было ничего необычного, хотя все вещи казались непривычно красивыми и хрупкими. Назначение некоторых Харет не понимала, любопытство заставило потрогать и взять в руки, но постепенно начало клонить в сон, и аданет легла рядом с мужем, отодвинувшись от него, как можно дальше.

Надо отдохнуть, ведь утром в дорогу.

Примечание к части Песня: «Туман» М. Леонидов

Некрасивая правда

Вечер засиял первыми звёздами. После нескольких дождливых дней это казалось счастьем, поскольку снова удалось собраться около костра. Маблунг, несмотря на испортившуяся погоду, отлучался на охоту, поэтому теперь снова на огне готовилась дичь, и появился повод для разговоров.

— Сколько времени нам разрешено здесь находиться? — спросил Аклариквет, когда куропатки пожарились.

— Времени? — страж посмотрел на соратников, словно молчаливо советуясь. — Нолдор запрещено селиться здесь, значит, вам нельзя ставить постоянные жилища. Пока вы ютитесь в палатках и не рожаете детей, вам вряд ли кто-то что-то скажет.

Зеленоглазка многозначительно взглянула на менестреля, однако тот сделал вид, будто не заметил. Он практически не выходил на улицу, пока шли дожди, и ни с кем не разговаривал. Колдунья решила для себя, что друг занялся очередной песней про своего владыку, поэтому до сих пор столь отрешённый.

— Дело в том, — словно с неохотой пояснил Аклариквет, — что даже ты — тот, кого направили к нам, а, значит, наиболее спокойно относящийся к аманэльдар Синда, говоришь о нас с нотками неприязни. Можем ли мы быть уверены, что никто в Дориате не захочет выслужиться перед королём Эльвэ Тинголом, чьего брата мы «ограбили», и королевой Мелиан, чьих собратьев-Айнур оскорбили?

Маблунг задумался, смотря в разгорающийся костёр.

— Не думал, — на лице стража расползлась хитрая улыбка, — что кровожадных Нолдор может напугать вероятность драки.

— Не все Нолдор — воины, — стоял на своём певец. — В первую очередь мы — народ мастеров.

— Я знаю, на что способны менестрели, когда дело доходит до борьбы, — покачал головой Маблунг. — И ты тоже знаешь, поэтому наш спор не имеет смысла. Я знаю, что Нолдор убивали Тэлери, и для меня неважно, почему. Я знаю, что Нолдор забрали и уничтожили тэлерийские корабли. Неважно, почему. Неважно и то, как в Дориате относятся к Ольвэ и эльфам, ушедшим с ним в Валинор. Я — защитник границ, воин короля Элу Тингола. И мне неважно, что вы об этом думаете.

— А чьё мнение имеет вес? — приготовив отвар и разлив его по чашкам, спросила Зеленоглазка.

— Вы всё равно не знаете этих эльфов, — просто сказал страж. — И по известным причинам я бы не стал называть их имена.

— Плыть в безумии страстей, — запел вдруг Аклариквет, вроде бы не используя чары, — в вихре жизней и смертей

И смотреть на этот мир сквозь пальцы

Мы научились лучше всех.

Это был для нас успех!

Только мы отныне лишь скитальцы.

К костру подтянулись все, кто находился в лагере, на лицах отразился живой интерес в ожидании подвоха.

— Уставшие крысы

И овцы в одном загоне;

Певцы и актрисы —

Им свои законы;

Герои трагедий,

Хлебнувшие правды жизни:

Или убей, или умри.

Всё написано давно,

Всё уже предрешено,

И финал всегда один и тот же.

Взгляды дюжин дюжин глаз

Тех, кто здесь играл до нас,

И от них бежит мороз по коже.

Изломаны крылья,

И маски врастают в лица.

Свободу забыли,

Счастье только снится.

Единый сценарий,

До дрожи неумолимый:

Или убей, или умри.

Играть так непросто,

Но стало невыносимо!

Кровавые слёзы

Сохнут среди дыма.

Нас всех разыграла

Жестокая правда жизни:

Или убей, или умри.

— Для какого праздника эта песня? — невозмутимо поинтересовался Маблунг, когда возникла пауза.

— Не знаю, — Аклариквет пожал плечами. — Я сочинил её вчера. Для нас.

— Я догадался, — дориатский страж взял дичь, разрезал на куски. — Халадины говорят, что топором можно убить одного, а словом — армию. Жаль, что это не имеет отношения к Морготу, правда?

— Может быть, — внезапно побледнел королевский менестрель, — мы просто не умеем подбирать для орков правильные слова.

Зеленоглазка заметила перемену в друге, приобняла его, и Аклариквет на этот раз не отстранился.

— Дай мне в твоих глазах

Увидеть яркий свет! — запел он эльфийке. — Зажги маяк берега спасенья.

Дай мне найти в волнах

Штормов грядущих лет

Надежды знак,

Мир, где тьмы забвенья нет…

— Тебя не забудут, — с тенью иронии произнёс Маблунг. — Если не тебя, то твои песни точно.

— Не уверен, что рад этому, — поник менестрель. — То, чем я хотел бы запомниться, почти никто не слышал.

Всё ярче мы хотим гореть,

Но всё черней вокруг мрак ночной!

Ты дай мне силы полететь,

Как за единственной…

За мечтой!

— Почему же ты не поёшь то, что тебе нравится, на публике? — зачем-то спросил страж, хоть и знал ответ.

Возможно, Аклариквет сказал бы что-то, но вдруг соратники Маблунга подали короткий сигнал.

— Ваши друзья идут, — пояснил воин.

— Сейчас? — удивилась Зеленоглазка, посмотрев в чёрное, снова беззвёздное небо.

— Да. Сейчас.

Повисло тревожное молчание. Через некоторое время к костру подошли Глорэдэль и Кабор. Уставшие, бледные, напряжённые, терпко пахнущие травами.

— Нам нужна помощь, — проговорил, немного отдышавшись после быстрой ходьбы, мужчина. — Твоя, леди Лайхениэ. И всех, кто смыслит в целительстве.

Около Маблунга сразу же появились трое соратников.

— Я… — Кабор откашлялся. — Мы увидели у одного ребёнка плёнки в горле. Леди Лайхениэ, ты знаешь, о чём я. Это было позавчера. Мы с Глорэдэль знаем, насколько заразна и опасна такая хворь, поэтому не позволили Галдору и Харет уехать, остановили их буквально на дороге! Сегодня… днём заболел мужчина, а вечером нам привели ещё одного малыша. Мы знаем, эльфам нельзя в Бретиль, но ты можешь помочь с лекарствами.