— А смертные не только сами хотят побеждать врагов, — почему-то сказал эльф из Семи Рек, — они специально рожают и воспитывают сыновей так, чтобы те тоже родили и воспитали сыновей, которые сделают то, что не смогли предки.

Алмарил покосился на соратника.

«Но… отец, зачем тогда ты родил нас? Если мир такой страшный…»

«Пусть они знают, что меня не запугать. Пусть наблюдают, как продолжается жизнь тех, кто прозрел, кто не захотел ползать на коленях, ослеплённый тьмой или блеском, пусть… Пусть видят, как искажает свет».

— Не только смертные так делают, — недовольно произнёс таргелионский принц. — И, поверь, ничего хорошего из этого не выходит.

***

Алмарила и его сопровождающих ещё в Хитлуме предупредили о том, что племя рода Мараха, несмотря на давнюю дружбу с эльфами, неизменно держит от бессмертных дистанцию, поэтому даже своих бесценных помощников, любезно предоставленных верховным нолдораном, не селят на одной улице с собой.

Дор-Ломин был чётко разделён на территорию для своих людей и «гостевую» — для всех остальных. Нолдор охотно подыгрывали Младшим, и Алмарилу сразу не понравилась фальшь, внезапно окружившая его в столь неожиданном месте.

«Малах Благородный! Сын великого героя! Благороднейший из рода человеческого!» — только и слышалось со всех сторон по поводу и без.

Отвратительно!

«Держи себя в руках, — напомнил сам себе сын нолдорана Карнистира, — хватит проваленных переговоров и путешествий голышом. Я должен всё узнать и сообщить в Химринг. Провалю ещё одну миссию — не смогу отомстить Морготу и его твари!»

Решив хотя бы попытаться поговорить с «гостившими» в Дор-Ломине эльфами, Алмарил направился в изолированный от «дворцов» смертных конец долины. Главное, не давать волю эмоциям.

***

Сероволосый юноша выпустил стрелу и с гордостью посмотрел на поражённую мишень. Другие участники спонтанно устроенного соревнования оценивающе пригляделись: признать, что сын неуважаемого в Химринге шпиона узурпатора метко стреляет, перводомовцам не хотелось, однако приходилось мириться с тем, что Варнион ничем не хуже остальных.

— Повезло, что ветра нет, — констатировал черноволосый юноша, и остальные радостно подхватили удобный аргумент.

Сероволосый эльф не выдал отношения к происходящему, деланно равнодушно взял следующую стрелу.

— Всё равно здесь безопаснее, — сказал супруге стоявший в стороне от соревновавшихся лучников Варнондо. — Я долго обдумывал всё, что узнал о разведке и планах короля, и решил, что в случае войны буду обязан вернуться в Хитлум и защищать верховного нолдорана, так как клялся охранять его жизнь в первую очередь, и лишь во вторую — исполнять приказы. Я уеду, но ты и сын останетесь здесь.

Мистель прижалась к мужу, положила руку ему на грудь, даже сквозь тёплую одежду чувствуя биение сердца.

Сын особо ценного гостя снова выстрелил безупречно, и в глазах юного эльфа всё сильнее разгорался азарт — Варнион хотел доказать всем, что попытки смеяться над ним жалки, а те, кто не признают его мастерство, просто ничтожества.

— Мы не расставались с самого Альквалондэ! — умоляюще прошептала Мистель, прижавшись крепче. — Я не вижу причин разъединять семью.

Варнондо застыл, смотря прямо перед собой. Говорить вслух о своих опасениях военачальник не хотел — никто не должен был услышать из его уст о безнадёжно подорванном авторитете верховного нолдорана! Воины обязаны знать, что служат сильному уважаемому королю, а жена пусть верит в лучшее, каким бы она его себе ни фантазировала. Варнондо много раз думал о том, что соратники могут предать, готовился к ударам в спину, особенно в Хэлкараксэ, однако за время Бдительного Мира привычка оглядываться постепенно забылась. Что же теперь? Снова пора вспомнить?

А заодно и о пророчестве, обрушившимся из Бездны-тюрьмы, когда Вала Намо показал, к чему ведёт путь войны?

Варнондо видел то же, что и все: чужую и свою боль, предательство, бесчестие, страх измен и потерь, смерть, а после — бесконечность терзаний во тьме, где некому помочь, где нет ни тепла, ни сочувствия. Многие аманэльдар тогда увидели гибель в бою или соврали, что видели, однако их судьба именно так и сложилась.

Варнондо открылось иное, и это воспоминание сейчас настойчиво диктовало окончательное решение.

Уверенный, что не отступит от клятвы служить Нолофинвэ, независимо от его статуса, военачальник решил для себя — супруге и сыну нельзя оказаться под обломками обрушившегося трона верховного нолдорана, когда уставшие от лжи и подчинения нечестному правителю Нолдор Туманной Земли ощутят свободу действий. При худшем развитии событий Хитлум обагрится кровью, но Химринг останется чист, поскольку здесь живут войной с Морготом, а не с неудобными фактами истории.

— Молчишь, — вздохнула Мистель, смотря, как сын, снова метко стреляя, постепенно собрал вокруг себя эльфов Оссирианда, и черноволосым пришлось притихнуть. — Камень остаётся безмолвным, сколько его ни вопрошай. Но сердце не станет ничего скрывать от тех, для кого бьётся. Даже если это сердце холодного мрамора.

Варнондо улыбнулся, по-прежнему ничего не говоря. Никто не должен слышать из уст военачальника, что слишком долгий условный мир, по его мнению, тяжелее самых кровопролитных боёв.

***

Почерк писавшего послание эльфа менялся постоянно и очень ощутимо, поэтому почувствовать настроение и отношение к происходящему не составило труда.

Маэдрос покачал головой, поднял глаза от несколько раз прочитанного письма на Телперавиона.

— Алмарил пишет, — задумчиво посмотрел на северный хребет химрингский лорд, — что Нолофинвэ не оставил идею собрать войска, однако пока не добился ни от кого поддержки, поэтому продолжил партизанскую войну в Дор-Даэделот. И Алмарилу, похоже, не понравились его методы агитации.

***

Малах, сын Мараха и нынешний вождь племени, был уже далеко не молод, не выглядел здоровым, вероятно, из-за полноты, а глаза выражали безграничное тщеславие и жадность. Разодетый сразу во всё красивое, что у него было, залитый аромамаслами и увешанный драгоценностями, не сочетавшимися друг с другом, смертный сел на безвкусно-вычурный деревянный трон, окружил себя юными девами и приготовился слушать похвалы от эльфов.

***

«Лизоблюды Голфина, — отвратительным почерком писал Алмарил, — кланялись этому дряхлому кабану, льстили так, что меня едва не стошнило!»

***

— Малах Арадан, Малах Благороднейший, — улыбались посланники верховного нолдорана, скромно одетые, без украшений и парадных доспехов, защищённые лишь спрятанными под одеждой кольчугами и незаметно вооружённые, — сын великого правителя и продолжатель его рода! Прими наши дары, великий вождь.

Перед троном поставили сундук, открыли, и Алмарил с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться и не сказать, что хитлумские товары, судя по этим подношениям, заслуженно считаются дешёвкой.

— Твои воины бесстрашны и доблестны! Ты вдохновляешь их на великие подвиги, и славя тебя, бойцы наносят непоправимый вред нашим врагам! Нельзя останавливаться на достигнутом, осталось совсем немного, и зло будет повержено!

***

«Малах отправляет на север всех своих сыновей и даже внуков, совсем ещё юных, — почерк стал понятнее, но не красивее. — Может быть, мне показалось, но я почти уверен, что этот боров специально избавляется от конкурентов за трон. Малах Благородный! Отвратительно! Он так боится за власть, что заставляет жён и слуг пробовать его еду и напитки! А лизоблюды Нолофинвэ потакают! И используют его народ для воплощения своих идей!»

— Не понимаю негодования принца, — развёл руками Телперавион, — по мне, Нолофинвэ выбрал лучший путь решения возникшей проблемы. Если он хочет воевать на территории врага, то быстро пополняемое смертное войско, готовое на любые авантюры, здесь как раз очень кстати.

— Алмарил вспыльчив, — одними губами улыбнулся Маэдрос, — порой не в меру. Я тоже полагаю, что воевать силами племени Малаха Арадана — лучший выход из сложившейся ситуации, и нас абсолютно не должно волновать, каким образом смертные делят между собой власть в Дор-Ломине. Меня волнует лишь одно обстоятельство — Нолофинвэ может спровоцировать Моргота на какие-либо активные действия. Не хочу утверждать, будто прав, однако мне уже не раз приходила в голову мысль, что Моргота устраивает текущее положение дел.