Страх, что проспал слишком много, и это могло стоить жизни и свободы ему и матери, заставил в панике вскочить, прислушаться и, задыхаясь, пытаться успокоиться.
— Нас не нашли, — произнесла мрачным голосом Ириссэ, что-то готовя на крошечном костерке в дальнем углу пещеры. — Поспи ещё.
— Нет.
Неловко поднявшись и поняв, как сильно устал за долгий бег по лесу, поиск укрытия и бдение, во время которого отдыхала еле живая мама, Майрил попытался не показывать бессилие и осторожно пошёл к выходу из землянки, чтобы убедиться в безопасности временного жилья.
— Может, останемся здесь? — спросила вдруг Ириссэ, и в голосе не слышалось ничего, кроме надежды.
— Зачем? — осмотревшись и убедившись, что поблизости никого нет, сын тёмного эльфа вернулся в пещеру. — Я ведь научился у отца и гномов всему, чему мог, я сумею обеспечивать нас, мы будем безбедно жить. А что нас ждёт в лесу? Сбежав из рабства, мы не должны вечно оглядываться. Ты же говорила, что город твоего брата надёжно скрыт в горах, значит, нас там не найдут.
— Майрил, — дочь верховного нолдорана сняла с огня небольшой котелок, который во время приготовления к побегу был взят Ломионом с кухни. Взятая с собой на первое время еда показалась особенной, вкусной, как никогда. — Сынок, понимаешь, в городе моего брата живут аманэльдар и те эльфы, что не приемлят войну и связанную с искажением мерзость. Они хотят забыть, а мы напомним. Я нарушила закон, который Турукано объявил главным в Ондолиндэ, — Нолдиэ тяжело вздохнула.
Сын видел — мать выглядит гораздо лучше, изменился и цвет лица, и взгляд, и движения, но…
— Я нарушила приказ, стала преступницей и заслуживаю казни. Если вернусь, Турукано придётся либо убить меня, либо пересмотреть закон.
— Не может быть, чтобы никто никогда не выходил из города, — Ломион снова начал прислушиваться к звукам снаружи.
— Я не разведчица, Майрил, — снова тяжёлый вздох, — не орлица. Надо было стать, но мне казалось это бессмысленным.
— В таком случае, — полунолдо с неохотой кивнул, — пора начинать готовиться к зиме. Уверен, ты знаешь много о выделке шкур и шитье тёплой одежды.
Смерив сына осуждающим взглядом, решив, что его слова — издёвка, Нолдиэ вздохнула:
— Майрил, я много знаю и умею. Но это не означает готовности делиться опытом. Однако ты прав — зима для нас опасна. Придётся греться, и нас может выдать дым, следы сбора хвороста или вырубки. Согласно картам…
Ириссэ вдруг осеклась. Карты… Карты отца лживы настолько, что им нельзя верить вообще! В них на каждом шагу указаны несуществующие богатые подвластные поселения! Карты Лаурэфиндэ правдивее, но их невозможно прочитать!
— Мама?
Нолдиэ усмехнулась.
— Я задумалась, Майрил. Согласно картам, здесь недалеко есть развилка реки, там расположены два или три поселения. Были расположены. До твоего рождения. Полагаю, жители меня не узнают, а тебя — ни разу не видели и даже не осведомлены о твоём существовании.
От мысли, что годы «замужества» настолько сильно и страшно изменили мать, Ломион помрачнел, глаза страшно блеснули.
— Если бы не Эол, — примирительно сказала Ириссэ, — у меня бы не было тебя.
Слова матери вызвали резкий протест. Ломион чувствовал: свобода заставила родительницу ощущать себя виноватой в том, что с ней случилось. Но это же не так! Да, закон города нарушен, но ведь это не значит, что любой встречный искаженец имеет право безнаказанно издеваться над беглянкой! Хотелось начать спорить и бросаться обвинениями в адрес отца, но почему-то Майрил понял — не стоит. Может быть, маме просто нужно время?
— Хорошо, — закончив с едой, полунолдо встал, прислушался. — Пойдём в то поселение.
Ириссэ печально улыбнулась. По глазам эльфийки становилось понятно: она боится встретить прежних знакомых почти так же сильно, как и слуг мужа. Спасённая пленница осталась бы жить в лесу, если бы это не было опасно. Но Майрил чувствовал: мать не ощущает себя счастливой даже вне дома-тюрьмы, и такое понимание причиняло боль, сильнее разжигало ненависть.
Не в силах больше ждать, Ломион бросился собирать вещи и прятать следы стоянки. Если погода не испортится, путь будет лёгким.
***
— Да, так и говорят — собаки труп нашли. Далеко, да. Там, сами знаете, лес какой, не ходим в него обычно, даже к границе не приближаемся. А псам же не объяснить, они и рванули. Примерно в двухстах шагов от оврага на границе с той проклятой землёй тело и лежало. Похоронили мы его, её то есть, и дальше пошли. А чего нам бояться? Даже если орочьё какое случайно забрело, мы и с оружием, и много нас. Перебьём и не устанем даже.
В таверне кипела жизнь. Обычно довольно тихое место сейчас полнилось эльфами, съехавшимися с разных уголков Белерианда, и Келебрех радовался удаче узнать как можно больше. После нападения на Таргелион с востока, Орлы Гондолина стали чаще и дольше летать по Белерианду, поскольку предводитель разведчиков утверждал, что вторжение представляло собой отвлекающий манёвр. На самом деле, по заверениям Глорфиндела, Моргот провёл на территорию эльфов своих лазутчиков, те обосновались тайно в лесах и постепенно расселяются, чтобы незаметно вредить. Главный Орёл, похоже, окончательно лишился покоя и требовал сведения о каждом клочке земли.
Келебрех не осуждал военачальника, был даже рад больше времени проводить на свободе, однако скучал по кузнечному делу и по возможности находил работу везде, где надолго останавливался, а после привозил любимой супруге больше и больше сделанных своими руками украшений.
«Ты, случаем, не внук Феанаро Куруфинвэ?» — спросил однажды Авара белегостский торговец, смотря его изделия.
«Нет, не внук», — уклончиво ответил дальний родственник Мириэль, не вдаваясь в подробности.
Гном многозначительно угукнул, поняв, видимо, слова эльфа по-своему. Впрочем, это не имело значения для молодого мастера, которому очень польстило сравнение. Келебрех надеялся, что бородач оценил его умение, а не внешность или говор, как это обычно случалось в обществе аманэльдар.
— Вы труп осмотрели? — задал охотникам вопрос хозяин таверны — похожий на бывшего воина Нолдо, и Гондолинский Орёл выдохнул: не придётся спрашивать это самому, тем самым привлекая лишнее внимание. — Если орки убили — сами понимаете, что это значит для нас.
— Если бы орки убили, мы бы сразу это поняли, — нехотя отозвался один из охотников — высокий чернолосый Нолдо с неприятным взглядом. Келебрех невольно подумал, что это тоже чей-то лазутчик. Интересно, чей? — Но на ней была целая одежда. И рана всего одна.
— Может, из Дориата бежать пыталась? — недобро усмехнулся его собрат. — Мелиан не любит тех, кто не ценит её усилия по защите границ.
— Если труп не со стрелой в затылке, то это не дориатрим постарались, — хмыкнул Синда, явно нетрезвый, обнимавший сразу двух эльфиек, которые не обращали на него внимания и общались между собой.
— В любом случае, это странно, — хозяин таверны сощурился. — В лесу нашли убитую безоружную женщину, которую не обокрали, не изнасиловали. Может, ревнивый муж? Или соперница?
— Кто знает, — пожал плечами пьяный эльф, отпустив обеих спутниц и нежно взявшись за внушительный кубок.
«Никто не знает, — с досадой подумал Келебрех и бросил многозначительный короткий взгляд на сидевшего в другом конце зала соратника, — а нам придётся выяснять».
Авар знал — скорее всего, правда никогда не откроется, а, возможно, откроется не вся, однако уже заранее глубоко презирал того, кто столь подло поступил с несчастной эльфийкой.
***
В библиотеке, как и всегда в дождливый день, собралось много гондолиндрим, и Пенголод воспользовался возможностью показать горожанам новый том валинорской летописи.
— Там, где царствуют орлы, нет места воронам, — вдохновенно говорил летописец, вспоминая свои мечты о том, каким должен быть Манвэ.
— Господин Пенголод, — появившаяся рядом золотоволосая эльфийка в жемчужно-голубых одеждах пыталась скрыть смущённую улыбку, но не могла, — сюда идёт командир Лаурэфиндэ, и он опять чем-то недоволен.